Лешка, вон, правильно говорит, что самая паршивая за последние несколько лет осень.
Да, еще в середине октября всё пожелтело, а сейчас так вообще полно голых веток…
Голых… ну, голых… какая березка?..
Это не Леха, это у меня в голове березка… только откуда она — хорошенькая небольшая, рядом мальчик стоит…
Мальчик, которого мы ищем. Просто фотография всплыла в голове: мальчик, там во дворе у дома… на зеленой траве, рядом небольшая совсем березка…
Вдруг мурашки по телу, не от холода, нет!
— Лё-ша! Мальчик, березка, трава зеленая!
— Дим, ты чего?
— Березка — у нее листья еще почти зеленые, трава яркая, понимаешь?!.. Ну, фотография!
— Ну, фотография…
— Сделана она месяц назад, когда еще тепло было, градусов пятнадцать!
— Чё ты пугаешь, глаза как у бешеной селедки…
— Фу-у, — чувствую, что частит сердце, — пятнадцать градусов тепла или в последние дни — один-два. Мальчик, нянька сказала, как был одет?
— Погоди… мы еще в протоколе указали — как на фотографии… погоди!
— Ну, врубайся!
— Не по погоде?.. Легко был вчера слишком одет?.. Нянька, Дима?!
У меня в голове вовсю крутится «что делать, что делать?» — только это и ничего больше.
И Лёха задает тот же вопрос.
— Я не волшебная палочка!.. Давай вместе думать.
— Перехватить ее можем на выходе!
Сам так подумал, шанс есть, но… ребенок, что будет с ним? Я только отмахиваюсь.
Леша сам поправляется:
— Да, мальчика мы подставим. … А что если она явится как ни в чем не бывало, с координатами — где забрать ребенка?
— Тогда и мы как ни в чем не бывало… нет, не явится, мальчик расскажет, как было на самом деле.
— Что он в два с половиной года скажет?
— Ну… пусть только явится.
Глупо, конечно, ждать такого подарка.
— Дим, а чем ситуация стала хуже?
— Ты даешь! Тем, что у них и мальчик и деньги.
— Но мальчик-то им теперь не нужен, и он, практически, не свидетель… позвонят матери, скажут, где он…
— Ты успокоить хочешь?
Мне приходит мысль — не самая лучшая, но она единственная:
— Так, отправляйся к машине, свяжись с подполковником, всё доложи, а я здесь торчать буду, вдруг…
Леша, кивнув, было пошел, но резко остановился:
— Дим, тут две минуты езды до ближайшего магазина, а?
Моя голова сама, без раздумий, кивает.
Снова проверяю время — двадцать одна минута. Достаточно вполне, чтобы ей выйти с кладбища, причем переодевшись — ведь тут наверняка кто-то был из подручных.
Всё равно я поглядываю внутрь боковой аллеи.
Всплывает любимый мой детский персонаж в облике превосходно сыгравшего его Василия Ливанова, — Шерлок Холмс, Да, он такой прокол с одеждой заметил бы сразу — вчера, прямо на месте.
Хотя, строго говоря, я ведь тоже заметил, только оно не сразу попало в сознание, оставалось впечатлением, не оформившимся до конца как мысль.
Странные они — механизмы нашего мозга… почему эта мысль не сформировалась раньше, вдруг именно сейчас прорвалась, и каким именно способом она меня беспокоила?
А она ли? — неожиданно произнес голос внутри.
Чужой совсем голос… и нелепый вопрос.
Это уже от нервов.
Фигура появляется там, в глубине, я еще верю в удачу… нет, это мужчина.
Приблизившись, он здоровается, я вежливо отвечаю.
Как нянька повязана с «кавказом», почему они двинулись вслед? И главное-главное — где сейчас мальчик?
Опять в голове начинает вертеться «что делать, что делать?»
Но тут я решаю довольно быстро: как только появится Леша, оставлю его здесь на посту, а сам пойду в администрацию кладбища и попрошу — они не откажут — послать рабочего по маршруту няньки, и хотя я уверен, что никакой этой няньки на кладбище уже нет, мы не выйдем за рамки наших же норм безопасности.
Не заметил как от холода принялся пританцовывать.
…
Мотороллер с прицепом едет по главной аллее в мою сторону — на таких передвигаются с инструментом и грузами местные работяги.
Идея — зачем мне идти в администрацию? Я капитан милиции, со всеми вытекающими правами.
Приказным жестом вскидываю руку.
Мужик в комбинезоне послушно останавливается; лет сорока, вполне приличная морда, бритая и даже с аккуратной стрижкой.
Представляюсь, вынимаю и показываю удостоверение, мужик, не глядя, сам спрашивает — чем помочь.
Даю свою копию маршрутной карты, объясняю: надо спокойно проехать по указанному маршруту, в конце него для «отвода глаз» что-нибудь недолго поделать и вернуться назад; обратить внимание на девицу — рассказываю приметы, а если вдруг где-то среди могил окажется ребенок, лет трех, без взрослых, — хватать его и ко мне.
Мотороллер, пофыркивая, отправляется.
О, радость, вон Леша!
Помахивает мне рукой, движется перебежками.
Ну, что-то сейчас он расскажет.
Однако тот, прежде слов, метров еще за десять, вытаскивает из-за пазуху плоскую фляжку «Сибирской».
— Еще два плавленых сырка взял!
— Тоже кстати.
— Глотай!
— А сам-то чего не махнул по дороге?
…
Уф, теперь есть шанс, что не слягу с простудой.
Пока товарищ повторяет мою процедуру, рассказываю про отправленного мужика.
— М-мм… Дим, правильно сделал, потому что нам Михалыч самим велел маршрутом пройти. И ругался, что мы все такие козлы, фотография мальчика у него на столе — видно, что легко одет. Но тебя похвалил.
— А «кавказ»? И что там еще?
— Засели в километре отсюда в ресторане, он прямо у окружной.
Я вспомнил, что проезжали мимо чего-то похожего.
— Звонки матери были?
— Никаких звонков.
Мы съели по полсырка, и кажется, вкуснее я в жизни вообще ничего не пробовал.
— Они одни — там в ресторане?
— Пока одни.
На том участке контроль обеспечен — две машины с оперативниками, можно, меняясь в ресторане, без подозрений «клиентов пасти».
И отсутствие звонка по времени еще не настораживает, все-таки им с деньгами нужно унести отсюда ноги подальше.
— Не могу понять, зачем «кавказ» сидит сейчас в ресторане. Дим? Ждут передачу денег?
Я не отвечаю, потому что слышу бурчание мотороллера.
Рановато немножко.
А теперь видим его, вильнувшего из-за поворота.
Приближается на хороших парах…
И вот уже тормозит перед нами.
Мужик отрицательно ведет головой:
— Никого, только одна наша работница ограду красит. На середине, примерно, пути. А дальше вообще никого.
— Хорошо осмотрели?
— Зрение у меня — слава богу.
Спешу поблагодарить, прощаемся.
Успели на две минуты заскочить выпить в кафе у входа горячего чая. В машине, связавшись с Михалычем, получили лаконичный приказ возвращаться быстрей на Петровку. От тепла, водки и чаю нервы расслабились, замедлились мысли, и до конторы доехали почти что без разговоров.
Сразу на оперативное совещание к Мокову.
Там уже и Михалыч, лица у обоих угрюмые.
— Что ж ты, Дмитрий, прямо по пословице — «Хорошая мысля приходит опосля»! — не успели войти начал полковник, но не злобно и тут же добавил, взглянув на Михалыча: — А мы с тобой еще хуже.
— Про девицу справки навели, товарищ полковник?
И Леша вставился:
— Мать мальчика про нее уже знает?
— Паспортные данные есть, но вряд ли настоящие. Мать взяла ее по газетному объявлению. Девица сообщила о предыдущем месте работы. Причем хитро сделали — на той же газетной полосе объявление некой торговой фирмы, у генерального директора она, дескать, няней работала, а сейчас жена с ребенком в Америку уезжают. Мамаша звонит по указанному телефону, ее, якобы, соединяют с генеральным, тот отлично характеризует… В общем — липа всё, не зарегистрирована такая фирма, телефон съемной квартиры, там съемщики уже поменялись, — полковник махнул рукой и безрадостно замолчал.
— А «кавказ»?
— Уехали из ресторана полчаса назад, — ответил Михалыч. — Никто к ним за всё время не подходил, но точно кого-то ждали, на двери посматривали. К концу начали нервничать.
Я смотрю на стенные часы: с момента ухода от нас девицы прошел один час пятьдесят пять минут — время уже тревожное.
Мой взгляд заметили остальные.
Повисла неприятная тишина.
Сейчас движение стрелок идет против нас.
Правильнее — против ребенка.
— В любой момент зам. может вызвать, — продолжить полковник не успел — заработал служебный аппарат, и по ответу стало ясно, что оно как раз и случилось.
Надо сказать, что хамский стиль «с высоких этажей — вниз», имевшийся и при социализме, с приходом демократии заметно вырос. Не потому, конечно, что в людях прибавилось хамства, а потому что исчез партийный контроль. Коммунистическая партия всегда стояла над всяким начальством, партийные комитеты существовали в каждой организации, и руководители разных уровней знали про этот хлыст, хотя он применялся совсем не часто. А теперь люди, получив свободу, решили почему-то, что она прежде всего свобода силы над слабым. В организациях, где носили погоны, такая новизна особенно нравилась. Так что зависти к Мокову мы сейчас не испытывали.
