У каждого своя натура, моя имеет свойство терять интерес к тому, что хорошо понято и изученного. Вот после восьми лет службы в уголовном розыске я, неожиданно для себя, потерял всякий к ней интерес. Понял не умом, а внутренними ощущениями — больше этого не хочу. Потому что уже почти всё знаю. Но это про современное, про в нем плохое, и как его раскрывать. А про хорошее знаю совсем чуть-чуть, откуда вообще берется хорошее и плохое, из чего исторически складывался и как меняется человек, что он, усвоив из пройденного, сделает завтра, и, конечно, чего нам русским от себя самих ждать.
Образование к началу 2000-х вернуло практику XIX века, когда в университет позволялось записываться вольным слушателем, то есть ходить на лекции, подбирая самому себе нужные курсы. Дипломы таким не выдавались, но и экзамены сдавать не требовалось. Понятно, что основа такого вольного пребывания была платной, но с деньгами в нашей семье, скромно скажем, проблем вообще уже не было. Вот так два с половиной года проучился я в одном из гуманитарныъ вузов страны, сочетая учебу с работой у бати, а теперь продолжаю на той же вольной основе дальше себя образовывать уже в столичном университете Сардинии в Кальяри. Сознаться должен, вопросы за все эти учебные годы прибавлялись заметно быстрее, чем ответы на них, но всё-таки иногда и ответы являлись, особенно приятно — когда сами из головы. И еще одно интересное обстоятельство: история воспринимается большинством исследователей и просто людей как нечто личное, поэтому одни и те же факты интерпретируются порой в совершенно противоположных смыслах. И еще: каждый народ боится отмечать в истории о себе критическое, и там, где это особенно развито, приобретенный в какое-то время недуг не изживается, а превращается в неизлечимо хронический.
Отвалекся, и теперь возвращаюсь.
Ничего такого умного и культурного я еще не знал в том 92-м году.
Мы с Алексеем сидели и перебирали все дополнительные розыскные мероприятия.
Установили, в том числе, номера двух автомобилей тех дагестанцев и дали команду местному отделению фиксировать время выезда этих номеров на шоссе — там путь к Москве только один, на выезде у них стационарный пост.
А потом часа полтора помечали купюры, которые мы до завтрашнего приезда на кладбище забрали к себе. Дензнаки от этого не портятся — маленькая синяя полоска при подсветке заметна, коротенькая совсем. Конечно, мелкие обменники заставить проверять на эту полоску нельзя, а банки в случае обмена или помещения на вклад крупных долларовых сумм, мы таким указанием охватим. Шансов на будущий какой-то успех тут мало, но надо делать — что можно сделать.
Леша, поругиваясь, рассказал об обстановке в коттедже у бывших советско-дагестанских служащих.
Еще поговорили о чем-то.
Потом Алексей вспомнил:
— Да, знаешь, где у этой пары сожительство началось?
— Блондинки и богатого мужика?
— Ага, в Германии. Мужик этот генеральский чин имеет, среди главных там командиров. А она работала в нашей школе, учительницей русского языка и литературы.
— Бли-ин, вот откуда у него бабки немерянные!
— Ну! Я сразу хотел рассказать, да чего-то забыл.
— А как узнал?
— От нее. Спросил — муж этот, наверно, успешный предприниматель?
— Нет, говорит, он крупный военный… и коротко всю историю.
Германия… Западная группа войск (ЗГВ) — о воровстве там ходили легенды.
Наши войска, с послевоенного времени, стояли в социалистических странах Восточной Европы, с особенно большой концентрацией в Германии и Чехословакии.
Как раз в то самое время, когда мы с Лёхой метили долларовые купюры, Главный государственный инспектор Ю.Ю. Болдырев готовил свой доклад Президенту Ельцину о конкретных крупномасштабных криминальных — попросту воровских — действиях поименно указанных в докладе высоких чинов ЗГВ. Последствия оказались скоро крайне незначительными: несколько вполне почетных отставок и один условный срок. Судили немногих средних чинов — тоже без жестких по ним приговоров. А самого Ю.Ю. Болдырева через три с половиной месяца сняли с работы под предлогом ликвидации его должности. Позже он был назначен зам. председателя Счетной палаты и снова был снят, но уже при Путине. Очень редкий для России тип личности этот Болдырев — понимал, что ничего хорошего его бескомпромиссное поведение не сулит, что просто могли убить, — понимал, но не способен был вести себя по-другому. Однако в 2000-х на разных выборах народ за него почти не голосовал — не нужны ему такие. А какие нужны? Или тут что-то вроде природной нелюбви к честности?.. Темы этой — тяжелой и страшной — придется еще касаться.
Вернемся, однако, к крупным деньгам.
Самые крупные криминальные деньги обращались тогда именно в ЗГВ, а лидировала Германская Демократическая Республика, объединявшаяся с 1990 г. с Федеративной Германией. Процесс не был мгновенным, следовало образовать единое правительство и местные органы управления в бывшей уже социалистической зоне, ввести общую валюту на основе западногерманской марки и много еще чего прочего. Вместе с тем, граница между двумя Германиями исчезла с ноября 1989 г. и это было очень правильно понято нашими генералами, а от них, без прямого озвучивания, всеми ниже: социализму пришел конец и его гибель — дело скорого времени. Отдать военно-политический форпост противнику, значит — отказаться от противостояния социалистической и капиталистической систем. А отказаться можно только одним способом — уступив капитализму, еще проще: социально и политически капитулировав перед ним.
В личном плане против такой новой жизни никто не был против, потому что о той, которую мы имели, вполне говорил такой анекдот: приходит бабушка в райком партии и спрашивает: «Милые, а социализм кто придумал — коммунисты или ученые?» — «Коммунисты, бабушка, — отвечают ей, — коммунисты». — «Вот и я думала, что коммунисты, ученые они сначала бы на собаках проверили».
И генералитет начал грабить: продавали запасенную на несколько лет бытовую матчасть; оружие, в том числе совершенно секретные виды; заключали договора на продовольственные и вещевые поставки от западных фирм по сверх завышенным ценам.
Деталь сюда любопытная: согласно свидетельству командующего ЗГВ генерала-полковника М.П. Бурлакова, некоторые зарегистрированные на Западе продовольственные фирмы принадлежали певцу И.Д. Кобзону.
Работа с купюрами закончена, и до завтрашнего дня делать нечего.
Заходим к Михалычу попрощаться.
Оказывается, он не терял времени даром и сварганил дополнительный операционный план.
— Мокова ведь еще раз замминистра вызывал, хвост накручивал.
— А чего конкретно хотел?
— В своей обычной манере: «Если не все меры примите, если что-то где-то упустите…»
— Ценные указания, — съязвил Алексей, — а Моков то же самое вам спустил?
— Ты погоди, Моков тут правильно предложил — проконтролировать перемещения кавказцев, если те выедут в Москву.
Это меня напрягло:
— Заметят наружку, дадут всему делу отбой.
— Не заметят. С выезда на шоссе нам местные сообщат. Дадим сигнал по рации первой машине — она совсем у Москвы у развязки будет стоять. И недалеко вторая. После развязки они либо прямо дадут, там на Профсоюзной еще третья машина будет дожидаться, либо налево поедут по окружной — значит, как раз в район Востриковского кладбища. Это недалеко, двумя машинами вполне контролировать можно.
Меня сюжет успокоил:
— И кто нам такой оперативный ресурс выделил?
Шеф показал пальцем наверх.
— Задача у них только наблюдать?
— Да. Но если увидят мальчонку, пойдут на захват.
— Дельно, — согласились мы оба.
И пошли напротив, в сад Эрмитаж, пиво пить.
Закончились там приятные посиделки на воздухе с плющом вокруг деревянного навеса и цветочными вазонами у столиков, чириканьем птичьим в кронах деревьев, ушло и недавнее теплое бабье лето, конец октября — Москва готовится к снегу и слякоти.
— Бр-р, холодно, — поежился Алексей.
И мы поспешили быстрей оказаться внутри помещений.
Вот в этот момент у меня в первый раз за день возникло ощущение, которое, полагаю, известно каждому небездарному сыскарю.
Попробую его объяснить.
Появляется своеобразное беспокойство, этакий нервный неуют, сравнимый, пожалуй, больше всего, с ощущением непонятно куда подевавшейся вещи, нужной сейчас… вот она где-то здесь… вещь хотя и не очень важная, но всё же… где же она?.. «Найдется потом», — говорите вы сами себе, нервный неуют уходит, но ненадолго.
Я уже знаю, такое «явившееся» — рефлексия от недавних событий, а значит: либо я что-то не понял, не переспросил у Михалыча или Лёши, и эта мелочь, желая сказать о себе, шершавит сейчас сознание; либо что-то в событиях сегодняшнего дня было не так, правильнее: какие-то факты не хотят уживаться друг с другом — там, у меня в голове, между ними конфликт.
