«Я понял роковую неизбежность счастья… Я тот, кто ощутил бесповоротность счастья», — писал Незвал, давая, как это ему часто удавалось, краткую формулу сложных и многообразных процессов.
Счастье, неизбежное, бесповоротное, как рок, — такой казалась социалистическая перспектива жизни. Осуществляться она стала уже в годы послевоенной бедности и разрухи.
В маленькой поэме чеха Библа «В трамвае» «ребята едут из лесхозов, шумят в трамвае на площадке». Эти новые рабочие, привыкшие «сдирать кору с больной осины», совсем другой народ, чем воспетые тем же Библом рабы капиталистической фабрики, молча и мрачно бредущие на работу.
В поэзию приходят люди с рабочими биографиями. И как герои, и как авторы.
Болгарин Пеньо Пенев десять лет трудился на строительстве нового города Димитровграда, болгарского Комсомольска, и писал стихи в перерывах и после работы. Шахтером был немец Фолькер Браун, низовыми газетчиками, учителями, пропагандистами — многие другие.
Человек труда становится героем стихов уже в новом обличье — не раба, а хозяина жизни. Вот как пишет о шахтерах чех Вилем Завада:
«Словно охотники в каменном лесу, они прислушиваются там, внизу, к шороху каменных глыб над собой и к тому, как поскрипывает забой, отгороженные сплошною стеной этих глыб, придавленных тишиной. Они слышат отчетливо самые разные звуки, и пульсацию угольных жил ощущают их руки, эти камни отстреливая отбойными молотками. А потом эти камни превращаются в пламя и сияют, как радуга над лугами… Мы тоже начали добывать наконец в глубоких шахтах и в скрытых карьерах наших душ и наших сердец. Как засветится и засверкает наша земля, когда приоткроются залежи наших сердец…»
Здесь все конкретно, все определенно. Завада — поэт реалистической складки.
Совсем иначе написал о рабочем румын Николае Лабиш, стремившийся к символическому обобщению:
Я видел сверкающий танецНад кровлей завода, в глуши.Опасный, диковинный танецПод небом, где нет ни души.
Я видел, как там пролеталиШары голубого огня,И ветер багровое знамяСорвал на глазах у меня.
Я видел, по кровле железнойПрошел человек не спеша, —И молнии вдруг надломилисьИ вниз полетели, шурша.
Враждебные посвисты ветра,Дождя перекрестный допрос,Но шел человек в поднебесьеИ знамя за пазухой нес.
Он был не волшебник, я знаю,А был он из наших парней,Поэтому красное знамяВ руке его стало красней.
И там, в поднебесье дождливом,Где ропот, и рокот, и треск,Упал на лицо человекаСияния алого блеск.
Враждебные посвисты ветраИ молнии выпад крутой, —Но знамя над нами, как пламя.Принес его парень простой.
(Перевод Юнны Мориц)
Так в разных странах и в разной манере поэты показали величие человека труда.
Немец Гюнтер Кунерт писал о своей стране: «Караваи у нас не падают с неба. Зато и бомбы не падают тоже. Самобранки-скатерти нет в моей стране. Но еды и питья хватает на всех. Стол накрыт под быстрой волной облаков, под листвою зеленой».
Таким человек, таким рабочий может быть в обществе, где, как озаглавил свое стихотворение немец Маурер, «Все наше».
Эта книга начинается со стихов, исполненных патриотизма, законнейшего, исконного человеческого чувства. В наше время патриотизм пронизывается интернационализмом, становится социалистическим патриотизмом.
То, что в былое время было достоянием авангарда, — любовь к советскому народу, участие в борьбе Испанской республики, неприятие нацистского расизма, — теперь становится массовым всенародным чувством.
Особенно ярко это проявляется в отношении к нашей стране. Из этого тома можно выделить немалую книгу, составленную из стихов об Октябре и Ленине, Магнитке и Советской Армии, о солдатских котлах, из которых в 1945 году наши солдаты кормили голодных детей.
Брехт пересказывал стихами популярную брошюру о Волго-Доне, понимая, что Волго-Дон — поэзия не только для советских людей, но и для немцев. Это было уже после войны, когда Волго-Дон строился, но и в годы войны чех Франтишек Грубин записывал стихами разбудивший его звон слов «Волга» и «Дон».
Бехер записал однажды:
«Некогда это была Эллада, древняя Греция в блеске солнца Гомера, «желанная страна», в которую «душой» стремились многие художники и поэты, не видевшие в окружающей их действительности никакой возможности осуществить мечту о царстве человека. Но ни одна страна земного шара не притягивала к себе с такой неодолимой силой художников и ученых, как новая Россия, Советский Союз… Учиться у Советского Союза — значит стать хозяином своей судьбы, хозяином жизни. Учиться у Советского Союза — значит вооружить властью знания, правду, мир…
«Страна наших желаний», страна, которую мы искали всю жизнь нашу, и, воплощенная, она намного превосходит все то, о чем мы только отваживались мечтать…»
Немало немецких поэтов славили Советский Союз в песнях и стихах, в эпосе и кантатах. Они благодарят советских людей, ибо чувствуют всей душой: «все хорошее, что было написано на немецком языке в течение трех последних десятилетий, могло быть написано лишь благодаря героям Великой Октябрьской социалистической революции и благодаря героизму советских людей в Великой Отечественной войне».
Так писал Бехер, поэт-мыслитель, крупнейший организатор культуры в своей стране, много работавший, чтобы лозунг «Учиться у Советского Союза» осуществился в практике школы, университета, газеты, поэзии.
А словак Янко Есенский вторил ему:
А сколько славы — Волга, Эльба, Дрин!От Дона к Одеру и от Днепра до Шпрее,и Сталинград, и Вена, и Берлин…Вы спите здесь, в тиши, вблизи аллеи.
Вы мать-отчизну возвратили нам,и мы, склонившись у могилы братской,«Покойтесь с миром», — произносим вам,вам, павшим, вам, живым в земле словацкой.
(Перевод Д. Самойлова)
Читатель не должен думать, что гражданская лирика вытеснила из культурного оборота так называемые вечные темы. Правильнее было бы сказать: потеснила. Иначе и быть не могло в эпоху, когда история и политика столь властно и определяюще вторгались в судьбы отдельных людей.
Это сказалось в изменении соотношения жанров. Приобрела права гражданства газетная поэзия, ранее культивировавшаяся главным образом левой прессой.
Песня перестала быть безымянным текстом при знаменитой мелодии. Ею занимаются большие поэты. Фестивали песен, проводящиеся последние годы и собирающие десятки тысяч слушателей, помогли привлечь внимание поэтов к этому жанру.
Внедрение в быт радио и телевидения обеспечили поэтов массовой аудиторией. Полвека назад Маяковский говорил, что счастье небольшого кружка ценителей, слушавших Пушкина, привалило всем. По-настоящему это счастье привалило только сейчас.
Подлинную революцию испытали поэтические издания. Удешевление книг и увеличение тиражей, подчас десятикратное, приблизили книгу стихов к народу.
Во всех этих процессах гражданская поэзия обгоняла иные жанры, но не вытесняла их.
И сегодня, как и на протяжении веков, поэты братских стран пишут о любви, о материнстве, о старости и молодости, о болезни и смерти, об искусстве, о природе.
И в нашей книге вечные темы занимают огромное место. Посмотрим, как обстоит дело с лирикой любви.
Сразу же после Освобождения, в период восстановительных работ, интимная лирика действительно кое-где оставалась в тени. Интересно, что в Чехословакии ее возрождение было прямо связано с огромным успехом переводной книги — «Строк любви» С. Щипачева.
Сейчас почти никто и почти нигде не сомневается в необходимости своих строк любви в каждой поэзии.
В стихотворении «Очищение» поляк Ружевич пишет: «Не стыдитесь слез, не стыдитесь слез, молодые поэты. Восторгайтесь луной, лунной ночью, соловьиным пеньем и чистой любовью. Не бойтесь забраться на небо, тянитесь к звездам, со звездами сравнивайте глаза… Наивные, поверите вы в красоту, взволнованные, поверите в человека». В этом томе множество стихов о любви. Словак Ян Костра пишет в стихотворении «Метафора»:
Лес пахнет новизной,Как и любовь, весной.Влюбленный ветер нежен,И слышен треск валежин.
Как облетают листья,Так и любовь уйдет —Виденьем золотистым,Подобно этим листьям.
Исчезнет, словно воронНад оголенным бором,Потом бумагой, белойКак снег, предстанет взору.
Как пахнут перемены,Так пахнет и любовь —Привычная, роднаяМорщинка, прядка, кровь.
(Перевод Д. Самойлова)
