Знаменский (смотрит на Маслову, короткая пауза). Вопрос резонный, Ирина Сергеевна.
Маслова (горячо защищаясь). Так я тебе сразу и поддалась?! А ты забыл мои заявления об уходе? Я три раза писала, а ты три раза рвал! А забыл, как грозился выгнать с волчьим билетом? С такой характеристикой, что никуда не возьмут?
Кудряшов. Сказать все можно, сколько угодно!
Маслова беспомощно взглядывает на Знаменского и — не находит у него поддержки. Он не показывает этого открыто, но чувствуется, что на сей раз он, в сущности, согласен с Кудряшовым. Маслова судорожно вздыхает и опускает голову.
Знаменский. Скажите, Кудряшов, почему вы, собственно, удерживали Маслову? Почему не пробовали найти на ее место кого-то другого — кто охотнее помогал бы вам... воровать?
Кудряшов (удивленно). Да Маслова же редкий специалист, с огоньком, с творческой жилкой! Где бы я вторую такую взял?
Знаменский (улыбнувшись). А вам непременно с творческой жилкой?
Кудряшов. Извините, детский вопрос! И зря вы смеетесь. Чтобы — как вы грубо выражаетесь — воровать, в нашем деле надо прежде работать уметь! Кто не умеет — мигом в трубу вылетит, будь он хоть тысячу раз честный, даю слово. Если хотите знать, мы всегда шли с перевыполнением плана. А что удавалось сэкономить, то уж, извините, было наше. Вся наша прибыль — сверхплановый товар.
Знаменский. Но за счет чего!
Кудряшов (с убежденностью). А я вам скажу. За счет умения работать без потерь — раз. За счет высокого профессионального мастерства — два. И за счет постоянной заботы о вкусовых качествах — три. Это ж не секрет: у плохой хозяйки какая-нибудь телячья котлета — хоть выброси, а у хорошей (жест в сторону Масловой) и пустая каша — пальчики оближешь!
Знаменский (покачивая головой). Вдохновенная речь в защиту жульничества... (Масловой.) Выходит, мы привлекаем вас к ответственности за профессиональное мастерство и заботу о вкусовых качествах. В двух словах — как эта забота осуществлялась на практике?
Маслова (со стыдом). В крем доливали воду... Вместо сливочного масла клали маргарин, растительные жиры... В некоторое тесто полагается коньяк — лили водку... Искусственно увеличивали припек... Просто уменьшали порции на раздаче...
Пауза. Знаменский дописывает что-то в протоколе, затем протягивает его Кудряшову.
Знаменский. Прочтите и подпишите.
Кудряшов бегло читает, подписывает. Знаменский принимает от Кудряшова протокол, передает Масловой, нажимает кнопку. Маслова просматривает протокол.
Знаменский. Вопросов друг к другу нет?
Маслова отрицательно качает головой, Кудряшов пожимает плечами. Появляется конвойный.
Знаменский. Уведите арестованного Кудряшова.
Кудряшов (уходя, многозначительно). Ирина, возьмись за ум!
Маслова (зло). Давно бы мне за ум взяться!
Кудряшова уводят.
Маслова. Видеть его не могу!
Знаменский. Кое в чем он, к сожалению, прав.
Маслова. Да, если совсем честно... наверное, был какой-то выход... Простить себе не могу!.. Связал он меня этими «премиями». Имей, говорит, в виду, ты за них расписывалась!.. И, бывало, все разжигал, рассказывал всякое... Приведет какую-нибудь из своих девиц и велит показывать, какая на ней шубка, какое белье... Всего не перескажешь... изо дня в день... «Жить не умеешь, дура набитая». Я не оправдываюсь. Просто хочу, чтобы вы поняли, как я постепенно...
Знаменский (с холодком). Самое обидное, что вы ведь знали, чем все кончится...
Маслова. Это уже потом, а сначала... (С уходом Кудряшова ее снова тянет выговориться, открыть Знаменскому душу.) Вы не представляете, до чего сначала все незаметно!.. Вот, например, прибегают: «Ирина Сергеевна, какао-порошок высшего сорта кончился, можно класть первый сорт?» Ладно, говорю, кладите, только побольше, чтобы мне калькуляцию не переделывать. А разве есть время проследить, сколько положат? Некогда, уже опять бегут: «Ирина Сергеевна, за нами сто «эклеров», подпишите вместо них «наполеоны»! — «Почему?» — «На «эклеры» крема не хватает». И так по десять раз на дню, просто голова кругом идет. Одного нехватка, другого совсем нет, а третьего вдруг откуда-то излишек вылез. И не разберешь, когда правда, а когда для отвода глаз. Понимаете?
Знаменский. Понимаю.
Маслова. Еще никакого уговора не было, а я уже делала, что Кудряшову надо.
Знаменский. А в связи с чем вы подали первое заявление об уходе?
Маслова. Даже не помню точно. Просто показалось, что я растяпа, бесталанная, с работой не справляюсь...
Знаменский. А второе?
Маслова. Заявление? Второй раз уже со страху. Услышала, что он любовнице кооперативную квартиру купил. На какие, думаю, доходы? И вообще стала уже догадываться...
Знаменский. Муж знал?
Маслова. Ну, Коля... (С нежной улыбкой.) Вы же его видели — он не от мира сего.
Знаменский (взглядывает на нее с сожалением). Не сказал бы.
Маслова (не допуская мысли, что ее муж может кому- то не понравиться). Да что вы! Большой ребенок. Ты, говорит, Ириша, просто издергалась, стала мнительная, надо больше доверять людям... А тут как раз подошел день его рождения, хотелось сделать подарок. Побежала в комиссионку — такой лежит свитер французский!.. А Кудряшов будто учуял: приносит двести рублей, прогрессивка, говорит, за полгода... и в мое заявление обернуты... Не устояла. До того привыкаешь к легким деньгам и все время покупать — это страшное дело!.. Все думаешь: ну, последний раз. Возьмешь, а потом уже боишься рот раскрыть насчет какой-нибудь пересортицы... Так и погибла.
Знаменский. И «караул» не кричали.
Маслова. Никто не режет, не душит... А катишься и катишься до самого дна... Ночью чего только не передумаешь, а придешь утром на работу — все, как у людей: совещание об увеличении выпуска тортов... планерка... в интересах потребителя... наш покупатель... Экономить сырье, бороться с ненормированными потерями... Ваши соображения, товарищ Маслова... Иной раз просто не поймешь, на каком ты свете: всё вроде боремся за правильные лозунги... во главе с товарищем Кудряшовым...
Знаменский. Было еще одно заявление?
Маслова (горько усмехаясь). Последняя попытка. Как Кудряшов со мной поговорил в открытую, так я в рев и — заявление. А он плевал: ты, говорит, давно по уши... молчи и не рыпайся, а то я тебе устрою!
Долгаяпауза. Знаменский рассеянно просматривает протокол очной ставки, думая о своем. Потом поднимает глаза на Маслову, в последний раз что-то прикидывая.
Знаменский. Ирина Сергеевна, подследственного не обязательно держать в заключении до суда. И я думаю...
Маслова (прижимает руки к груди, боясь поверить). Господи, неужели это возможно?!
Знаменский. В принципе да.
Маслова (в слезах). Пожить дома... с Колей, с детьми... Наглядеться...
Сцена вторая
Кабинет полковника Вадима Александровича Скопина. Это статный, по-военному подтянутый человек, с умным, волевым лицом. Педантичная чистота, порядок. Книги на полках и в шкафах. Скопин просматривает материалы дела в присутствии Знаменского и Токарева. Токарев одного примерно возраста со Знаменским; человек суховатый и обычно немногословный.
Скопин. Ревизорам скажете, чтобы без всяких разговоров делали обратный обсчет за весь год и по всему производству. Пусть не ленятся. (Захлопывает том.) У вас что-то еще?
Знаменский. Да, Вадим Александрович.
Скопин (взглядывая на часы). Тогда быстро. Через двадцать пять минут ко мне пожалует делегация польской милиции. (Добродушно.) Кстати, Пал Палыч, я уже намекал вам, что ношение наград является обязательным... Так какие проблемы?
Знаменский (кладя перед Скопиным исписанный лист). Вот справка по делу Масловой. Я думаю, можно пока изменить меру пресечения.
Токарев молчит, но с явно неодобрительным видом. Скопин переводит глаза с одного на другого, чувствуя, что между ними нет согласия.
Скопин. Теоретически я «за». Держать обвиняемого под стражей до суда — крайняя мера. Посмотрим, что на практике... (Листает записку.) В свое время арест был необходим?
Знаменский. И необходим и обоснован.
Скопин. Что же изменилось?
Знаменский (чуть заметно волнуясь). Маслова сразу рассказала все. И с полной откровенностью. Если я хоть что-то понимаю в людях, то она искренне раскаивается... Деньги, как вы помните, выдала добровольно.
