— Простите, сэр, вы ведь Фрэнк… Фрэнк Гамильтон, правда?
— Святая правда. — Он окинул взглядом худощавого, чуть выше среднего роста незнакомца: — Мне надо перекреститься?
— Я, может быть, зря тебя побеспокоил Фрэнк… просто шел мимо… и сразу тебя узнал, а меня ты наверное не помнишь? Конечно, столько ведь времени прошло.
Кажется что-то знакомое в голосе.
Гамильтон вгляделся в лицо — длинное, скуластое. Короткая стрижка, выпуклый лоб. Большой тонкогубый рот с грустным полуулыбчивым выражением, и то же выражение в глазах.
— Гильберт?! Господи, Гильберт! Это ты! — Гамильтон схватил его большие чуть влажные руки.
— Фрэнк, ты меня узнал… я рад, я тут совсем недавно… ходил по улицам…
— Очень рад тебя видеть, Гильберт!
— Спасибо, Фрэнк.
— Слушай, давай зайдем ко мне, поговорим обо всем.
— Нет, Фрэнк, спасибо, мне неловко тебя затруднять.
— Да ну, прекрати! А впрочем, мы можем вместе поужинать. Идет? Я только заскочу домой и переоденусь. Подождешь меня десять минут?
— Да, Фрэнк, я подышу пока этим воздухом, я от него совсем отвык.
Гамильтон почти уложился в обещанные десять минут. И успел переговорить со своими: «Знаешь, мама, я только что встретил Гильберта, помнишь его?». — «Конечно помню, — ответила она, — это тот мальчик, над которым вы, поросята, все время издевались в школе, а его несчастная мама… ты знаешь, Фрэнк, такого бы никогда не случилось в крупном городе». — Она давно считала, что сыну нечего здесь делать и конечно мечтала, чтобы он перевелся к ним на север.
Когда Фрэнк выскочил на улицу, Гильберт по-прежнему стоял там на углу, глядя в его сторону.
Не видя еще лица, Фрэнк сразу почувствовал то давнее детское выражение его небольших карих глаз: Гильберт всегда опускал голову и смотрел слегка исподлобья, в глаза, с одним и тем же выражением ожидания. Хорошего или плохого. Его взгляд предлагал дружбу и ждал ответного тепла, но вместе с тем в нем всегда сквозили сомнение и готовность к грубостям и обиде.
Если вспомнить академические лекции по психологии, Гильберт несомненно относился к разряду «жертв». И это хорошо ощущали другие, тем более дети, чем в школе и пользовались.
Многие — шутя, незлобно, и Гильберт не обижался. Но некоторые, и первым среди них был Барток, получали от травли товарища искреннее удовольствие.
— Фрэнк, я, наверное, выбил тебя из привычной колеи, ей-богу, мне неловко.
— Да ниоткуда ты меня не выбил, я рад тебя видеть! Знаешь, давай поужинаем в пивном ресторане, тут неподалеку. Ты, может быть, помнишь пивной бар Коули?
— Да.
— Теперь это ресторан, с официантами и превосходной кухней.
— И Коули по-прежнему там?
— Да, крепкий старик, ну, пошли.
* * *
Пивной ресторан был одним из самых популярных заведений города. Рестораном он стал лет восемь назад, а до этого представлял собой большой крепкий бар, принадлежавший старику Коули. Стариком его звали всегда.
Вряд ли кто-нибудь задумывался, сколько Коули лет, но то, что за семьдесят — точно. Могло быть и много больше. Фрэнк с детских лет помнил его уже очень немолодым человеком, хотя и тогда, и сейчас в нем было столько здоровья и сил, что, как говаривал сержант Фолби, «и палкой его не убьешь». Крепкий, почти квадратный, стриженный всегда под короткую скобку с ненужным седоватым чубчиком, и с постоянным медно-коричневым оттенком толстой и гладкой кожи. С серыми подвижными глазками на широкой физиономии. Судя по всему, Коули до сих пор продолжал пользоваться собственными зубами и в услугах дантиста нуждался мало.
Вкалывал он зверски, и жену имел подстать. Экономили на всем, и в первую очередь на прислуге. Лишних не брали. Взваливали работу на себя. И хотя теперь он добился многого — в зале обслуживали официанты и на кухне трудился опытный персонал — Коули и его жена с утра до ночи были тут же и не бездельничали ни минуты. Детей у них не было, и зачем на старости лет так убиваться, наращивая и без того изрядный капитал, многие в городе не понимали.
Внутри ресторан был отделан деревом и очень своеобразно сочетал темные, почти черные столы и стулья со светлой отделкой стен. Вместе получалось и легко, и торжественно.
Когда они вошли, из-за нескольких столиков Гамильтона поприветствовали знакомые, а еще через несколько секунд сам Коули спешил к ним навстречу со свойственным ему видом занятого, но дружелюбного хозяина, и Фрэнк вдруг подумал, что, кроме этого гостеприимного выражения, он, пожалуй, никогда не видел улыбки на его лице.
— Вы уже больше недели не были у нас, Фрэнк! Вот тут, я думаю, вам будет всего удобней, присаживайтесь, пожалуйста. Это ваш приятель? Рад приветствовать! — Он повернулся к Гильберту, а тот посмотрел на него с полуулыбкой, с чуть опущенной головой. Все как в детстве.
— Вы не узнаете его, мистер Коули? Это же Гильберт Хьюз.
— А!.. Рад приветствовать, рад приветствовать!
Трудно было понять за этими радушными восклицаниями, вспомнил ли Коули нового гостя или нет.
Он сам принял у них заказ, предварив его энергичными советами — что лучше взять и почему.
— Да-а, ресторан отменный, — проговорил Гильберт, медленно обводя помещение взглядом. — Знаешь, когда-то мама, потеряв работу, пыталась устроиться сюда посудомойкой. Тогда здесь был еще только бар… А почему ты стал полицейским, Фрэнк? Ты ведь хотел изучать литературу, европейское средневековье, кажется.
— Сначала я так и сделал, — Гамильтон замолчал и тень мелькнула в его глазах, — и даже проучился первый курс в Бостоне. Потом какие-то ублюдки убили нашего преподавателя. Абсолютно безобидного пожилого человека. Прямо на улице, вечером. И я вдруг понял, что не смогу заниматься высокими чувствами, материями прошлых веков, когда в этом времени возможны такие мерзости.
— Ты хорошо его знал? Он был твоим любимым педагогом?
— Нет. Просто вел у нас одну из учебных дисциплин.
— Ты молодец, Фрэнк, — Гильберт опустил голову и задумчиво провел рукой по светло-коричневой скатерти. — В тебе всегда было что-то благородное. Помнишь, ты пытался защищать меня? — Он улыбнулся и поднял на него глаза, все также — из-под чуть опущенного лба.
Официант с резным деревянным подносом в руках начал проворно расставлять большие бокалы и тарелки с закусками.
— Ну, а ты? Чем ты занимаешься?
— Биологией. Ну это, так сказать, в самых общих чертах. А точнее — биохимией клеточных структур, нейрофизиологией. Работал в биологическом центре в Хьюстоне, а последние два года занимался исследованиями с японцами, в Токийском университете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
