Он проник внутрь с помощью электронного пропуска и тихо закрыл дверь. В вестибюле и в общем зале было темно. Дверь кабинета Рекера была закрыта; в щели под ней был виден свет. Уолли услышал разговор, потом некоторое время тишина, потом снова разговор. Он решил, что разговор – это хороший знак. Подумал уйти, но вместо этого зашел в кабинку в углу и присел. Он пробыл там почти час, ни о чем не думая, в состоянии чистого ожидания.
В конце концов дверь кабинета открылась. Аманда вышла с сумочкой в руках. За ней Рекер. Оба полностью одетые. У Рекера в руках какие-то бумаги.
Они работали.
– Спасибо за сегодняшний вечер, – сказал Рекер. – Увидимся завтра;
– Хорошо, – ответила Аманда.
– Боюсь, это еще одна долгая история, – сказал Рекер. – Надо будет разобраться с этими дурацкими брокерскими штучками.
– Я буду на месте, – сказала Аманда и повернулась к вестибюлю.
Она работала допоздна над этой финансовой фигней, как и говорила, ревнивый ты дурак. Ничтожный предатель. Ты ее не заслуживаешь.
Уолли вжался в стул, молясь, чтобы они его не заметили – в углу, в темноте. Аманда сделала несколько шагов.
– Эй, Мэнди, – сказал Рекер.
Она остановилась. Сердце Уолли – тоже.
– Иди сюда, – сказал Рекер.
Она обернулась и подошла к нему, и через секунду они уже слились – рот ко рту, и Уолли понимал, что уже не в первый раз. Рекер потянулся, задрал юбку Аманды выше бедер, и она застонала. Уолли тоже застонал, но они его не слышали, сползая на пол и исступленно тиская друг друга. Они не видели, как Уолли встал, сделал шаг в их сторону, потом повернулся и покинул офис – в слезах, пытаясь осознать, что у него нет невесты, нет работы и нет крыши над головой.
Через несколько часов он со всем своим небольшим скарбом, сваленным в «сентру», появился в материнском доме – том доме, где он вырос. Было еще темно, но мать уже встала.
– Ма, – сказал он, – я поживу у тебя немного. Мама секунду смотрела на него.
– Я испеку тебе вафель, – сказала она.
Арнольд Пуллман, восьмидесяти трех лет, смотрел в большое окно столовой Центра Изящных Искусств и Отдыха Престарелых, который сам Арнольд предпочитал называть Центром Пердящих Занудств и Подыха Маразматиков.
– На мой взгляд, все не так плохо, – заметил он. – Похоже на дождик.
– Арни, – сказал Фил Хоффман, восьмидесяти одного года, – ты ослеп? Это же чертов ураган.
Фил был лучшим – и на самом деле единственным – другом Арни в доме престарелых. Они познакомились, когда их посадили вместе за один столик на четверых в здешней столовой. Два других места занимали некто Гарольд Таттер, семидесяти семи лет, который ничего не мог удержать в голове дольше пятнадцати секунд, и очень злобная женщина, известная Филу и Арни исключительно под именем Старая Крыса, которая была уверена, что каждый пытается стащить ее еду.
– Это не ураган, – сказал Арни. – Это тропический шторм Гектор. Разве что-то плохое может носить имя Гектор?
– Не нравится мне, какие имена им теперь дают, – сказал Фил. – Мне больше нравилось, когда это были сплошь девицы. Донна – вот было хорошее имя для урагана. 1960-й.
– Бог мой, 1960-й, – сказал Арни. И на минуту они задумались о 1960-м, когда оба они были молодыми самцами в самом расцвете сил, и не нужно было сидеть час в сортире, чтобы просраться.
Пока они молчали, Гарольд Таттер поднял взгляд от тарелки с овсянкой, повернулся к Филу и протянул руку.
– Я Гарольд Таттер, – сказал он.
– Рад знакомству, Гарольд, – ответил Фил, пожимая ему руку. – Я Горбун Собора Парижской Богоматери.
– Очень приятно, мистер Богоматери, – сказал Таттер, возвращаясь к овсянке.
– Просто дождик, вот и все. – Арни снова посмотрел в окно.
– Если думаешь, что судно поплывет в такую погоду, – сказал Фил, – ты спятил. – Он потянулся к коробке с пакетиками сахарозаменителя, лежавшей в центре стола. Увидев, что рука движется в ее сторону, Старая Крыса зашипела и накрыла свою миску обеими руками.
– Мне не нужна ваша еда, – сказал ей Фил. – Чернослив, боже мой. Я бы уж лучше носки съел.
Старая Крыса придвинула чернослив поближе к себе, приготовившись к битве.
– Его теперь называют сушеными сливами, – сказал Арни.
– Что? – удивился Фил.
– Чернослив, – сказал Арни. – Я видел статью. Называют его теперь сушеными сливами.
– Почему? – спросил Фил.
– Вопрос имиджа, – сказал Арни. – Чернослив сегодня никто не хочет. Так что его теперь называют сушеными сливами.
– Не имеют права, – сказал Фил. – Чернослив это… чернослив.
– Я Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протягивая руку Филу.
– Господи, – сказал Фил.
– Очень рад, – сказал Таттер, возвращаясь к овсянке.
– Но ты знаешь, откуда он берется? – спросил Арни.
– Что?
– Чернослив. Фил задумался.
– С черносливовых деревьев, – предположил он.
– Не-а, – сказал Арни. – Из слив. Не бывает черно-сливовых деревьев.
– Ты уверен? – сказал Фил. – Я точно помню, что где-то видел деревья, которые были черносливовые деревья.
– Да ну. Где?
Фил снова задумался.
– В «Нэшнл Джиогрэфик», – сказал он.
– Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протягивая руку Филу.
– Рад за вас, – сказал Фил. – Позвольте представить мою подругу, Злую Ведьму Запада. – Он показал на Старую Крысу.
– Очень приятно, миссис Запада, – сказал Таттер. Он протянул руку Старой Крысе, та шарахнулась и дернула миску на себя, опрокинув чернослив на колени. Таттер вернулся к овсянке.
– Я когда-то получал «Нэшнл Джиогрэфик», – сказал Арни. – Мардж всегда говорила, что мне там интересны одни сиськи. – Мардж была женой Арни пятьдесят три года. Она умерла, когда Арни исполнилось семьдесят девять, и через четыре месяца дети сдали его в Центр Пердящих Занудств и Подыха Маразматиков.
– Помню-помню, – сказал Фил. – Там всегда публиковали статью про какое-нибудь первобытное племя – народ убонги с Амазонки или что-то в этом роде – с фотографиями, на которых женщины убонги с болтающимися титьками теребят какой-нибудь корень.
– Ну да. Мардж всегда утверждала, что это я теребил свой корень.
Фил и Арни разразились тем самым старческим смехом, который на 60 процентов состоит из смеха, а на 40 – из кашля. Это вызвало оживление в столовой, где обычно тишину нарушал только звон столовых приборов, да изредка раздававшийся – браап – сухой старческий пердеж. К их столику повернулись головы. Помощник дневного администратора Центра Искусств Декстер Харпвелл, аккуратный человек, который правил аккуратным кораблем, поспешил к ним.
– Вас что-то беспокоит? – спросил он.
– Ничего не беспокоит, офицер, – ответил Арни.
– Что здесь произошло? – спросил Харпвелл, увидев осыпанные черносливом колени Старой Крысы. Он схватил салфетку и наклонился, чтобы их вытереть. – Вот, давайте-ка почИИИИ!..
Старая Крыса впилась зубами в плоть Харпвелла, но он выдернул руку из ее рта. За рукой последовали зубы Старой Крысы, которые перелетели через стол и приземлились в овсянку Таттера. Тот быстро оглядел их, вынул из миски, положил рядом и продолжил трапезу.
– Осторожно, – сказал Фил Харпвеллу. – Она кусается.
Харпвелл, обхватив руку, уставился на Фила и Арни.
– Позвольте напомнить вам, джентльмены, – сказал он, – что беспокоить других проживающих – это нарушение Правил Поведения.
– Мы ее не трогали, – сказал Фил.
– Она и так тронутая, – добавил Арни.
Харпвелл отвернулся и поискал глазами санитара, дежурившего в столовой.
– Нестор! – позвал он. – Иди-ка сюда и приведи ее в порядок.
Санитар, огромный ямаец, подошел к Старой Крысе.
– Дорогуша, – сказал он, – ты запачкала свое милое платьице. – Он осторожно начал приводить ее в порядок. Старая Крыса не сопротивлялась.
Харпвелл снова повернулся к Арни и Филу.
– Чтобы я здесь больше не видел подобных безобразий, – заявил он. – В противном случае придется применить дисциплинарные меры.
– Ну и ну, – сказал Арни, – внесете это в наше личное дело?
– Вы же не запретите нам ходить на прогулку? – спросил Фил.
– Я Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протянув руку Харпвеллу. Харпвелл, не обращая на него внимания, бросил последний взгляд на Арни и Фила и аккуратным шагом удалился.
– Очень рад, – сказал Таттер и вернулся к овсянке.
– Кое-кому пригодился бы чернослив, – сказал Фил.
– Сушеные сливы, – поправил Арни. – Эй, Нестор. Санитар оторвался от Старый Крысы и посмотрел на него.
– Мы собираемся сегодня вечером воспользоваться услугами твоего такси, – сообщил Арни.
– Сегодня? – сказал Нестор. – Собираетесь в море в такую погоду?
– Именно так, – сказал Фил.
– Небольшой дождик, и только, – добавил Арни.
– Парень, готов поспорить, судно в такую погоду никуда не поплывет, – сказал Нестор.
