— Ребята, игры закончились, — он сделал паузу, — мы едем на войну, настоящую войну, где убивают, режут, жгут. Бобров докурил сигарету, выбросил ее и железным голосом, четко выговаривая слова, выдал приказ.
— А теперь слушайте боевой приказ, дослать патрон в патронник и поставить на предохранитель, мы едем в Грозный, а там нужно быть готовым ко всему.
Как только Бобров закончил, раздались звуки щелкающих затворов, и вдруг воздух прорвал выстрел.
Толпа отхлынула к машинам, на поляне остался труп. Меня почему-то это происшествие не удивило и даже не испугало, больше того я даже не пожалел этого беднягу.
Мы быстро вскарабкались в свои машины. Лицо бедолаги мне почему-то запомнилось надолго — в широко открытых глазах его застыло удивление. Он лежал ничком, только голова была повернута к нам в сторону машин, под телом растекалась лужа густо бордовой крови, струившаяся из огромной раны на шее.
Подошли два санитара в грязных халатахповерх формы и стали укладывать груз двести на носилки.
Выводы после ЧП все же были сделаны, оружие теперь держали стволами строго вверх. За малейшую оплошность в обращении с ним виновный получал пару затрещин, подкрепленных солдатским матом.
Я еще раз проверил предохрантель своего АКСУ и устроился в кузове машины поближе к кабине, напротив отдушины в тенте.
Решил в случае нападения стрелять через нее, а пока понаблюдаю, что там делается снаружи. Остальные тоже устраивались так, чтобы быть готовыми к бою. У второй отдушины сел Фикса, а у заднего борта расположили пулемет, для него сдели из вещмешков и спальников что-то наподобие пулеметного гнезда.
Тем временем технику стали сформировывать в колонну. Я со своего места увидел как вперед, мимо нас, прогрохотал Т-72. Машины один за другим стали подтягиваться вслед за танком. Наш УРАЛ все еще стоял, ожидая момент, когда тронется борт, за которым мы должны идти.
— Откуда вы пацаны? — к нам подбежал грязный бородатый «контрабас» в черной шерстяной шапочке.
— С Твери.
— Держите, — кинул боец в машину несколько коробок, — это «промедол», если ранят, вколете рядом с раной, мне уже, слава богу, не понадобится.
— Спасибо братан, — ответил шустрый солдат сидевший у заднего борта.
— Отомстите гадам, мочите их пацаны.
— А много ваших положили?
— Шесть человек со всей роты осталось, — кричал уже вслед отправляющейся машине бородач, — дай бог вам вернуться домой!
Глава 4
Белый снег, серый лед,
На растрескавшейся земле,
Одеялом лоскутным на ней,
Город в дорожной петле.
В. Цой
Машины, урча двигателями и разбрызгивая грязь, тянулись в Грозный, где шли бои за президентский дворец. Обо всем этом мы еще не знали. А пока я из своего окна смотрел на хмурый кавказский пейзаж, проплывающий мимо: остовы сгоревших танков и БТРов ржавеющих по обочинам дорог. Проехали через
селение, дома заколочены, от некоторых осталось только пепелище. Во дворах грязь, мусор, разбросана сельхозтехника.
Вот перед домом на лавке сидит старик в папахе с белой бородой и посохом. Я уставился на него, все-таки первая местная живая душа, старик сидел прямо, голова гордо поднята. Каким-то образом наши взгляды встретились, мне стало не по себе. "Не дай бог попасть к нему в руки", — подумалось.
Вскоре меня утрясло, и я задремал.
Служить я всегда мечтал в морской пехоте, откуда это желание появилось, не знаю. Вокруг все мечтали попасть в ВДВ, тельняшки, голубые береты, парашюты и так далее. А меня привлекала черная гвардия или черная смерть, как называли морпехов немцы в великую отечественную войну. Видимо, сказались книги, которые мне в детстве читал отец об обороне Севастополя. Правда, судьба не уготовила мне черный берет, хотя в областном военкомате меня зачислили в команду, отправлявшуюся в Калининградскую область, где как я знал, базируется Балтийский флот. А значит, имелся шанс попасть в местную часть морской пехоты.
Три дня весь эшелон, загруженный призывниками, ехал в самую западную часть страны, и три дня мы безбожно бухали. В вагоны, в которых не было света и воды, нас загрузили под завязку. Плацкарты были забиты вплоть до третьих полок. В нашем вагоне сопровождающим офицером был лейтенант морпех и это грело мою душу. Всю дорогу мы пили то водку, то спирт.
Как только залезли в купе, тут же перезнакомились. Я залез на третью полку и все что я запомнил в дороге — кружку со спиртным, периодически ее кто-то протягивал ко мне наверх вместе с куском какой-нибудь домашней снеди.
Залпом замахнув пойло и закусив, я подавал вниз кружку и сверху участвовал в разговорах своих попутчиков. Почему-то мы долго не пьянели, орали дембельские песни, рассказывали анекдоты и, естественно, страшные истории о дедовщине процветавшей в армии. На остановках открывали окно и шутили над девушками, стоявшими на перроне:
— Девушка, вашей матери нужен зять?
— Бабы в кучу я вас вздрючу!
— Девушка, а как вас зовут? А меня Вальдемар!
Девчонки, увидев нас, в испуге шарахались в сторону. А проводник в это время бежал за водкой для нас, перед остановкой мы отправляли к нему гонца с деньгами, нас ведь из поезда не выпускали.
В Калининграде на перрон я вышел одуревший и с сорванным горлом, за дорогу наорался и набухался до такой степени, что перенапряг голосовые связки. Так что когда на перекличке называли мою фамилию:
— Забиров! — я шипел и хрипел вместо «Я» что похожее на «Х-р-х-р-а-а». Ребята ржали надо мной как кони. Офицер, проводивший перекличку, мой скрежет естественно не слышал, и снова орал:
— За-абиров-ов!
— Здеся — снова шипел я, — тот опять не слышит, ребята уже падают от смеха. Наконец кто-нибудь за меня кричал "Я-а-а".
— Капля от струя, — орал в ответ взбешенный офицер, — понабрали уродов, Блядь.
Наш эшелон был разделен на две части, одна из которых была направлена на флот, а другая в сухопутные войска. Я, конечно, попал в пехоту, но не в морскую, а в обычную. Один из мотострелковых полков получил пополнение в сорок человек, среди которых числился и Марат Забиров, то есть я. Собственно, я не удивился, потому что всегда считал что мне по жизни не везло.
Когда я открыл глаза, увидел, что наша колонна едет по дороге обсаженной по краям кипарисами. Четыре «Тунгуски», с обочины короткими очередями бьют в высотки виднеющиеся вдали. «Грозный» — прочел я надпись на помятом и пробитом пулями дорожном знаке. Мозг почему-то стал все воспринимать как клип. Страх паутиной обтянул сердце. Картины стали сменять друг друга с невероятной быстротой. Вот горит БТР, возле которого лежат трупы наших солдат. Собаки грызут мертвечину, дома как в учебниках по черчению — в поперечном разрезе, видна мебель внутри.
Проехали частный сектор. Горят одноэтажные дома, развалины, огневые точки.
Вокруг послышался скрежет распарывавшегося брезента. Тент машины взрезали штык-ножами — ребята выставили стволы наружу. Грузовики стали похожи на ежей.
Я заметил, что бронетехника куда-то пропала, а количество машин значительно сократилось, видимо пока спал, колонну переформировали.
Тем временем колонна въехала в центр, где стояли многоэтажные дома. Здесь откуда-то сверху начал стучать пулемет. Мы начали стрелять на ходу, правда, никто не знал, куда нужно целиться. Понять откуда ведется огонь, было невозможно. Колонна разделилась, передняя часть, увеличив скорость, пошла вперед подальше от опасного места. Вторая часть завернула куда-то во двор, и там, развернувшись, поехала обратно.
Как потом нам рассказали, наша часть колонны вернулась на консервный завод, где находился штаб объединенной группировки Российских войск.
Грузовики остановились во дворе предприятия, где нашим глазам предстали одноэтажные промышленные здания с трубами и разнообразными железными конструкциями. На крыше одного из домов виднелось пулеметное гнездо с пулеметом ДШК. За открытыми воротами, в которые мы въехали, стояли два БРДМа с не заглушенными двигателями, на бортах эмблемы внутренних войск. На броне одного сидел боец в сером камуфляже со снайперской винтовкой.
Мы ждали, когда придет Бобров, он ушел куда-то пол часа назад. Затянувшееся ожидание действовало всем на нервы. Сигареты уже выкурены, оружие перезаряжено. Мне хотелось стрелять и орать во все горло.
Наконец появился Бобров, он подошел к машине с ненавистью посмотрел на нее, на Ввшника сидевшего на БРДМе и вскочил в машину, дверца громко захлопнулась. Тотчас же грузовики тронулись.
Мы проехали кокой-то парк, по всем признакам здесь недавно шел бой и, судя по звукам, доносившимся откуда-то спереди, он продолжался уже там. На черном фоне деревьев, земли, дыма и гари белели пятна развороченной пулями древесины. Мне казалось, что рваные белые раны на изломанных деревьях причиняют им такую боль, что они кричат, и извиваются, но кто-то отключил этот звук. Под деревьями лежали убитые солдаты, тоже рваные.
