— Я запрещаю полеты! Вы не прошли медкомиссию! Срочно сдайте кровь на реакцию Раппопорта!
Это он, конечно, из зависти.
— Метлы реально только девчонок слушаются, — пояснил мне Лёха. — Под мужиками они не летают.
— Мы с тобой как две ведьмы, да, Ленк? — сказала Катька, делая изящное пике к нашим головам.
Мы пригнулись, но Катька уже взмыла вверх.
— Слушай, Кать! — сказал Лёха. — У меня сегодня в пороге надувную подушку вырвало из спасжилета, слетай вниз по реке, может, где увидишь!
— Не могу! Метла только возле избы летает! Радиус действия этой вот поляной ограничен!
— Жаль! — сказал командор. — А я думал, вы с Ленкой в магазин слетаете…
— Кстати, — заметил Лёха, — Там, в баклажке, кажется, кое-что осталось.
— Отлично! — заявил командор. — Пошли. Пойдешь?
Это уже относилось ко мне. Я ответил, что с меня хватит, и что еще немного проветрюсь. Я спустился к реке в надежде, что шум переката и свежий бриз с воды окажут свое отрезвляющее воздействие. Луна светила, дул ветерок, где-то кричала ночная птица. Река шумела, как и моя голова, в которой была полная каша.
Глюк или не глюк? — Вот в чем вопрос! Ответа на него я, как и следовало ожидать, не нашел, мне стало зябко, и я вернулся в избу. В избе было темно, я посветил фонариком. Ребята уже вовсю дрыхли, упакованные в спальные мешки, прямо на полу: девчонки по одну сторону стола, парни — по другую. Мне места, конечно, не оставили, черти! Эгоисты! Лавка была очень узкая и неудобная. Лечь на стол я не захотел из суеверных соображений, чай еще не покойник, да и посуду убирать поленился. Попробовал устроиться на печке, ведь в старину спали же люди на печках. Но дело в том, что мы погорячились и натопили ее так, что больше пяти минут я выдержать не смог, я не пирог, чтобы меня выпекать. И куда бедному христианину податься? Прямо хоть иди на улицу и ставь палатку…
А полезу-ка я на чердак! Там сено, там мягко, тепло и просторно. Я взял свой спальник и полез по шаткой лестнице в чердачный люк.
Глава 2. НАВАЖДЕНИЕ
А перебрал я все-таки прилично — в голове шумело, в животе штормило, а все тело ныло и словно раскачивалось. Кажется, уже давно рассвело — сквозь щели просачивался солнечный свет. Который час? Я посмотрел на часы. Без пяти восемь! Черт возьми, пора вставать, сегодня трудный день: надо связать заново плот и пытаться нагнать потерянное время, а тут похмельный синдром! Качает. Все тело качает. Зажмуришь глаза — и будто уже на плоту, штурмуешь Пасть Дракона или Хвост Анкилозавра. Откроешь — избушка раскачивается, вроде даже поскрипывает. А вот и перестала скрипеть. И раскачиваться перестала. Ладно, всё! Хватит почивать, надо собрать волю в кулак и спускаться вниз.
Внизу стояла какая-то подозрительная тишина. Спят, что ли? Ну, я им сейчас покажу! Однако спустившись вниз, я обнаружил, что показывать, собственно, некому — в избе никого (кроме меня) нет. Понятно. Командор с Лёхой уже, наверно, принялись за сборку плота, а Катька с Ленкой… Стоп! А кто-то ведь должен приготовить завтрак Кто же, интересно, нынче дежурный? Какое сегодня число? Вчера было… вчера было тринадцатое августа, значит сегодня — четырнадцатое. Логично? Блин! Вчера дежурили Лёха и Ленка, значит сегодня моя очередь! Я уже должен был разжечь костер, вскипятить воду, намешать сухого молока и сварить геркулесовую кашу, будь она неладна, лично я ее терпеть не могу. Что ж, надо пойти попросить у ребят прощения за задержку и приступить к выполнению своих обязанностей. Я допил прямо из кана остатки вчерашнего чая, подхватил второй кан, который еще предстояло отмыть от засохших остатков гречки, открыл ногой дверь и вышел из избушки.
Поляна как-то немного изменилась после вчерашнего. Нет, мы здесь совершенно ни при чем, пятеро туристов такого натворить не смогли бы. Вчера вокруг нас была только хвойная тайга, это я даже в сумерках успел разглядеть, а сегодня на поляне вырос огромный дуб, а вдали среди ёлок откуда-то взялись березки и осинки. Не было на поляне нашего кострища, на котором вчера мы готовили ужин, не было дров и парочки резиновых мешков с какими-то шмотками, которые мы поленились затащить в избу. Впрочем, мешки ребята могли утащить обратно к реке. Кстати, а где река? Вчера я без труда видел отсюда противоположный берег, а сегодня лес обступал поляну со всех сторон. Я сделал несколько шагов в том направлении, где по моим воспоминаниям должна быть река и остановился, словно пораженный столбняком. Я услышал… нет, не шум переката, не стук топора, не занудную ругань командора. Я услышал голос, старушечий голос:
— Ага, явилась, непутевая! Ну что, нагулялась?!
Я сделал над собой усилие и обернулся. Около избушки стояла древняя старушонка с кривым сучковатым посохом и разговаривала явно с избой. Та виновато втягивала крышу в сруб и переминалась при этом с лапы на лапу. Теперь-то я уже понял, что стояла избушка не на кряжистых пнях, а на внушительных размеров птичьих лапах.
— Всю ночь, стало быть, где-то шляешься, — продолжала бранить старуха незадачливое строение, — а бабка, значит, ступай к лешему! Хорошо, Лешек переночевать пустил, внук все-таки, а нет, так что, до утра вдвоем с моим другом ревматизмом по лесу шастать?
Она замахнулась посохом. Изба присела и услужливо распахнула дверь. Теперь пришла моя очередь втягивать крышу, то есть голову в плечи, ибо, не ожидая столь раннего возвращения хозяйки, я не устранил следов нашего пребывания — на столе осталась грязная посуда, а по углам разбросаны пропахшие дымом штормовки, анораки, рюкзаки и прочее барахло. Надо бы пойти следом за бабулькой, извиниться за нечаянный визит, забрать вещи и скорее дать деру. Похоже, изба вчера сбежала от бабки, заманила нас своим гостеприимством и притащила сюда. Но, все-таки, куда делись ребята? Смылись, бросив меня и наши вещи? Нехорошо оставлять друга одного в такой пикантной ситуации. Ладно, далеко изба уковылять не могла, не скорый поезд, чай. По любому река здесь где-то поблизости. А в моем рюкзаке лежит GPS — навигатор, с ним я найду и ребят, и наш плот. В тот момент моя башка настолько сильно была забита переживаниями, что я даже не удивлялся самому факту существования самоходной избы и не пытался разобраться в принципе ее действия и на каком топливе она работает. Поставив каны в траву, я решительно зашагал к избушке.
— Что, молодец, дела пытаешь, аль от дела лытаешь? — спросила бабка, завидев меня в дверном проеме.
— Вы уж простите, мы тут вчера воспользовались,… чтоб переночевать… мы думали это зимовье… я сейчас все уберу!
Боюсь, что скоро я вывихну челюсть, очень уж часто ей приходится отвисать. В избе царил идеальный порядок. Все разбросанные шмотки были собраны в рюкзаки, а чистая посуда аккуратной стопочкой стояла на выскобленном до блеска столе.
— Пустяки! — буркнула старуха.
— Скажите, а далеко ли до реки?
— До Смердяши-то? Да версты три, не более.
И не подумал бы, что величественная таежная река, объект поклонения не одного поколения туристов-водников носит в этих краях столь неблагозвучное название.
— А не встречались ли вам где поблизости два добрых молодца и две красные девицы?
— Не, милый. Акромя тебя тут верст на полтораста ни от кого русским духом не пахнет. У меня-то на вас нюх хороший. Да только вот оно что, ужо лет триста вашего брата сюда не забредало.
— Видите ли, мы ночевали в вашей избушке впятером, а сегодня утром своих друзей я тут не обнаружил. Сам-то я спал на чердаке, и когда они ушли, не слышал.
— Знаю, милок, уже сама все знаю. А ну-ка, сейчас глянем.
В руках у нее оказалась колода карт. Ну, ясно! Сейчас бабуля раскинет карты и нагадает мне казенный дом, дальнюю дорогу, червовую даму… Бабка перетасовала колоду и положила в печь. Колода с легким жужжанием исчезла в ее недрах. Потом старушка взяла печную заслонку, прислонила к устью печки задом наперед. На закопченной заслонке появились какие-то пиктограммы, забегал курсор и вся заслонка засветилась, как экран жидкокристаллического дисплея. Тем временем, старушка достала из-под шестка замусоленное яблоко и пыльное блюдце, положила блюдце себе на колени, сдула пыль и стала водить по нему яблоком. Я пытался заглянуть ей через плечо.
— Погоди, яхонтовый, сейчас на большом екране глянем, — проворковала она.
Похоже, в избушке велось видеонаблюдение. Печная заслонка показывала все, что происходило в избе минувшим вечером. Вот мы входим и вносим свое барахло. Вот садимся ужинать, разливаем спирт, выпиваем. Вот я упал головой в миску, вот Катька поднимается на метле к потолку. Я потупил глаза, а бабка недовольно пошамкала губами. Вот мы выходим из избушки, потом ребята заходят обратно, залезают в спальники и задувают свечи. Становится темно, но изображение по-прежнему четкое, только зеленоватое и монохромное. Затем вхожу я, пытаюсь устроиться на печке и в конце концов залезаю на чердак. Дальше, за окном начинает брезжить рассвет, а передний план приходит в движение, точнее это избушка трогается с места. А потом — яркая сиреневая вспышка и… помехи. Бабка и так, и этак крутит яблоко в блюдце (это, очевидно, пульт или манипулятор), но рябь с экрана не исчезает. Чуть позже изображение появляется, но комната уже пуста.
