— И что из этого?
— Да ничего.
Я сотворил горячий виски в двух высоких стаканах:
тонны сахара
гвоздика
галлон виски.
Дал ей один стакан и велел:
— Пей залпом.
Она послушалась.
Я поставил «Одинокую звезду», начав с «Удивленных».
Она спросила:
— Это «Кантри и вестерн»?
— Точно.
— Дрянь.
— Ты пей, скоро тебе будет безразлично.
Я внимательно присмотрелся к ней. Торчащие волосы, проколотая бровь, тонна черной туши на ресницах. Под всем этим пряталась хорошенькая девушка. Ей могло быть и шестнадцать, и тридцать шесть. Говорила она с лондонским акцентом, немного с примесью провинциального ирландского.
Неудивительно, что она мне понравилась.
На левой руке множество серебряных браслетов. Но им все же не удавалось скрыть старые следы. Я сказал:
— Ты наркоманила.
— Ты что, добрый дядюшка Билл?
— Был когда-то.
— В смысле?
— Был полицейским.
— Мама родная!
Так я познакомился с Кэтрин Беллинггем. Ее занесло в Голуэй вместе с рок-группой. Группа развалилась, а она осталась тут.
— Я пою, — сообщила она.
И без всякого предупреждения запела «Трою». Непростая задача, если нет аккомпанемента. Я никогда не был слишком большим поклонником О'Коннора, но, слушая ее, я изменил мнение.
В ее исполнении это было изумительно. Я так поразился, что поднял стакан и посмотрел на жидкость в нем на свет.
— Здорово, ничего не скажешь.
Она тут же запела «Сердце женщины».
Да, придется пересмотреть свое мнение и о Мэри Блэк.
Такое впечатление, что я слышал эти песни впервые. Когда она замолчала, я сказал:
— Черт, ты здорово поешь.
— Правда, без дураков?
Я налил еще виски и предложил:
— Давай выпьем за красоту.
Она не притронулась к стакану и сказала:
— Я никогда не пела следующей песни, но я так напилась… — И она запела «Нет женщины, нет слез».
Я — алкоголик. У меня часто бывает такое настроение. Но, слушая ее, я пожалел, что у меня нет колумбийского виски — оно покрепче. С другой стороны, мне стало казаться, что я уже выпил.
Кэти допела до конца и сказала:
— Все, концерт окончен.
Я брякнул не подумав:
— Только тот поет таким чистым голосом, кто живет в настоящем аду.
Она кивнула:
— Кафка.
— Что?
— Это он сказал.
— Ты его знаешь?
— Я знаю ад.
ЖалобаВ Ирландии говорят: «Если нужна помощь, иди в полицию; если не нужна помощь, тоже иди в полицию».
Я сходил.
После увольнения я каждые несколько месяцев получаю письмо следующего содержания.
МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ
В соответствии с условиями Вашего увольнения Вы обязаны вернуть все принадлежащее государству имущество и оборудование (см. статью 59347А Инструкции по обмундированию и оборудованию).
Мы выяснили, что Вы не вернули предмет 8234 — шинель.
Надеемся на скорейшее возвращение данного предмета.
С уважением,
Б. Финнертон.
Я смял последнее письмо и швырнул его в мусорную корзину через комнату. Промахнулся. Пока я упаковывался в предмет 8234, на улице хлестал дождь.
Предмет подходил мне идеально.
Единственная ниточка, связывавшая меня с моей несостоявшейся карьерой.
Вернуть его? Да пусть застрелятся.
Кленси из Роскоммона, мой бывший коллега, сильно вырос по службе. Я стоял у полицейского участка и думал, будет ли он рад мне.
Глубоко вздохнул и вошел. Полицейский, лет двадцати от роду, спросил:
— Да, сэр?
«Господи, как же я постарел», — подумал я.
— Я бы хотел повидать мистера Кленси. Не знаю, в каком он сейчас звании.
Глаза мальчишки вылезли из орбит.
— Старшего полицейского инспектора? — спросил он.
— Наверное.
Он посмотрел на меня с подозрением:
— Вам назначено?
— Скажи ему, Джек Тейлор пришел.
Он подумал и заявил:
— Я проверю. Ждите здесь.
Я послушался.
Почитайте доску объявлений. Может показаться, что полиция — этакое теплое местечко. Я-то знал, что это не так
Сопляк вернулся:
— Старший инспектор примет вас в комнате для допросов. Я вас провожу.
Что он и сделал.
Комната была окрашена в ярко-желтый цвет. Единственный стол, два стула. Я сел на тот, где обычно сидит подозреваемый. Подумал, не снять ли пальто, но решил, что тогда они отнимут его. Не стал раздеваться.
Открылась дверь, и вошел Кленси. Совсем не тот зверюга, как я его помнил. Он, как говорится, набрал вес. Правильнее будет сказать, растолстел. Что, вне сомнения, больше к лицу старшему инспектору. Лицо красное, щеки обвисли.
— Это надо же! — удивился он.
Я встал и сказал:
— Старший инспектор.
Ему понравилось. Он предложил мне сесть.
Я сел.
Мы не торопились, приглядывались, оценивали друг друга. Обоим не понравилось то, что мы видели.
Он спросил:
— Чем могу тебе помочь, парень?
— Всего лишь капелькой информации.
— Вот как…
Я рассказал ему о девушке, о просьбе матери.
Он сообщил:
— До меня дошло, что ты стал кем-то вроде частного сыщика.
Я не стал отвечать, лишь кивнул.
— Я ожидал от тебя большего, Джек.
— Больше чего?
— Больше, чем обирать убитую горем женщину.
Слышать это было больно — уж слишком похоже на правду. Он пожал плечами и добавил:
— Я помню дело. Самоубийство.
Я рассказал о телефонном звонке.
Он с отвращением вздохнул:
— Может, ты сам и позвонил?..
Я сделал последнюю попытку:
— Могу я посмотреть досье?
— Ты что, совсем спятил?.. Пойди протрезвей…
— Это означает «нет»?
Он встал, открыл дверь, и я попытался придумать какую-нибудь блестящую реплику на выход. Ничего не придумалось. Пока я ждал, что меня выведут, он сказал:
— И не мешайся под ногами, Джек.
— Уже не мешаюсь.
Я направился в пивную «У Грогана». Утешал себя тем, что пальто не отобрали. Шон стоял за стойкой.
— Кто съел твой пирожок? — спросил он.
— Да пошел ты…
Я ринулся к своему обычному столику и плюхнулся на стул. Немного погодя Шон принес мне виски.
— Судя по всему, ты все еще пьешь, — заметил он.
— Я работал… Понял?
— По тому делу?
— По какому же еще?
— Да поможет Бог этой бедной женщине.
Потом, когда я уже набрал скорость в смысле выпивки, я сказал Шону:
— Извини, я сегодня слегка расчувствовался.
— Слегка?
— Давление. Не переношу, когда на меня давят.
Он перекрестился:
— Слава богу. И больше ничего?
Когда частному детективу удается раскрыть преступление? Никогда!Эд Макбейн
Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь — сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь — плохое кино.
Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей — бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться.
Саттон — мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине.
Отдохнуть можно было только в пивной.
Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал:
— Ты легавый.
Я громко расхохотался и холодно поглядел на него.
— Я — Саттон, — сказал он.
Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы.
— Почему ты в полиции? — спросил он.
— Чтобы позлить отца.
— А, ненавидишь старика?
— Нет, я его люблю.
— Ты просто запутался, да?
— Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет.
— Стал?
— Нет.
— Ну тогда можешь собирать вещички.
— Да теперь мне вроде понравилось.
Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил:
— Что мне там понадобится?
— Армалитка.
Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил:
— Слушай, а ты на танцах пальто снимешь?
— Может быть.
— И еще. Молчи.
— Почему?
— Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу.
— Так как я приглашу девушку? Суну записку?
— Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить.
— Я могу показать им свою дубинку.
