Председатель. Замолчит он когда-нибудь? И что это он все время, как попугай, повторяет одни и те же строки?
Официант. Он знает только эти два стиха: «Прекрасной полячки» теперь не найдешь в продаже. Вот он и рассчитывает, что кто-нибудь из слушателей научит его продолжению.
Председатель. Только не я! Пусть катится ко всем чертям!
Чудак с тросточкой, проходящий мимо, непринужденно останавливается рядом со столиком.
Чудак. И не я, дорогой мсье! Тем более что я в точно таком же положении: знаю только одну песенку, которую распевал в детстве. И тоже на мотив мазурки, если вам интересно знать.
Председатель. Совершенно не интересно.
Чудак. Почему так легко забываются слова на мотив мазурки, дорогой мсье? Наверно, тают в ее дьявольском ритме. Из своей песни я помню только первые два стиха. (Поет.)
«В разных странах вновь и вновь яДружбу тесную водил…»
Председатель. Это кафе, в самом деле, какой-то ярмарочный балаган со всякими чудесами!
Певец (приближаясь, подхватывает).
«С наслажденьем и с любовью!И вино и пиво пил!»
Чудак. Какая удача! Благодаря этому певцу я вспомнил слова. Вот оно, чудо! (Поет.)
«От красоток в южных странахПолучал я сладкий дар».
Председатель. Умоляю, довольно!
Певец.
«Подносили нам в стаканахДивный пенистый нектар».
Председатель. Да уберетесь вы наконец?
Певец и Чудак (дуэтом).
«Навеки сохраню воспоминанье…»
Председатель. Молчать!
Певец и Чудак уходят. Личность с физиономией без особых примет встает со стула, направляется к столику Председателя и Барона и подсаживается к ним. Напряженное молчание. Наконец Неизвестный решается заговорить.
Неизвестный. Ну-с?
Председатель. Нужна идея.
Неизвестный. Нужна наличность.
Председатель. Для одного акционерного общества. Срочно.
Неизвестный. Для девки. Не позже полудня.
Председатель. Речь идет о названии Общества.
Неизвестный. Речь идет о пятистах тысячах.
Председатель. Название должно быть ясным, не вызывающим кривотолков.
Неизвестный. Деньги наличными, не чеком.
Председатель. Согласен.
Неизвестный. Отлично. Вот вам название: Объединенный банк парижских недр. (Устраивается поудобней, как его собеседники, когда они рассказывали о себе.)
Председатель. Великолепно. Агент, уплатите.
Биржевой заяц платит.
Теперь объяснитесь.
Неизвестный. Меня зовут Роже ван Хюттен. Но это не мое имя. Имени у меня нет. Я сын аррасского бандажиста, который отказался признать меня. Отсюда – моя карьера. Решив никогда не предъявлять своего метрического свидетельства, я отошел от жизни, где люди являются на экзамены, женятся, отбывают воинскую повинность, словом, где от вас вечно требуют какого-нибудь удостоверения, и вступил в ту жизнь, где обходятся без него. Я занялся вещами, у которых его тоже нет, – бельгийскими контрабандными спичками, кружевами, кокаином. А также книгами специального содержания: в жизни любого авантюриста бывает период, когда он существует за счет людской похоти. К тому же как-то раз мне пришлось перебросить одного таможенника через границу, откуда нет возврата, и это обстоятельство побудило меня поступить кочегаром на судно, отправлявшееся, как выяснилось позже, к берегам Малакки. Там мне удалось устроиться: я организовал контрабандный вывоз носорожьих рогов, основы всей китайской фармацевтики. Для этой охоты, карающейся смертной казнью, я вооружал туземцев ружьями с таким основательным зарядом, что мне приходилось привязывать охотников к дереву, на котором они подстерегали добычу. Впрочем, я там и оставлял их, а убитое чудовище забирал с собой. Но я опасался полиции: удостоверение личности было выжжено у меня прямо на коже. И тогда я отправился на Суматру, где умение играть в шахматы, излюбленную на этом острове игру, завоевало мне симпатии одного местного вождя, отдавшего за меня свою дочь, которая подарила мне сына. О признании его мною не было и речи: там сын, достигнув совершеннолетия, сам признает отца, если сочтет его достойным этого. Злоупотребив доверчивостью своей супруги, я сумел установить местонахождение одной нефтяной жилы, почитавшейся священной и тщательно скрываемой от белых, и дал о ней сведения «Ллойду», которым я и был принят в число уважаемых изыскателей. Жена моя прослыла предательницей, и ее посадили на кол.
Председатель. Так вы изыскатель? Изыскатель!
Изыскатель. К вашим услугам. Не правда ли, само слово «изыскание» уже указывает на мою идею?
Биржевой заяц. Оно изумительно!
Барон. Изыскание? Я что-то улавливаю.
Председатель. Изыскание! Помилуйте, барон, это же сейчас первое дело в мире. Только благодаря ему из недр земли извлекается золото в виде металла или нефти, которое и является условием существования акционерного общества – единственной формы объединения людей в нашу эпоху, уставшую от национальных и прочих патриархальных форм такого объединения. Господин изыскатель превзошел все наши желания. Он предлагает сделать базой нашего Общества изыскания.
Изыскатель. Вот именно, изыскания.
Председатель. На Суматре, наверно?
Изыскатель. Гораздо ближе.
Биржевой заяц. В Марокко? Оно сейчас в моде.
Изыскатель. Еще ближе… Свидетельство тому – название, которое я вам подсказал. Я имею в виду Париж.
Председатель. Париж? Вы считаете, что под территорией Парижа есть залежи полезных ископаемых?
Биржевой заяц. Золота?
Барон. Нефти?
Изыскатель. Что вы, собственно, ищете, господа? Пласт, жилу или название?
Биржевой заяц. Название для наших акционеров. Золотую жилу для самих себя.
Председатель. А вы не брякнули наобум, изыскатель? Недра Парижа, действительно, таят в себе миллиарды?
Изыскатель. Хотя никто об этом еще не подозревает. Париж – наименее исследованная точка во всем мире.
Барон. Невероятно! Как же так?
Изыскатель. Дорогой барон, демоны или добрые духи, охраняющие подземные сокровища, ревнивы и бдительны. Вероятно, они правы. Если мы окончательно нарушим внутреннее равновесие нашей планеты, она рискует в один прекрасный день сорваться со своей орбиты… Тем хуже для нас. Раз уж человек предпочитает быть на своем шаре не обитателем, а его жокеем, пусть и несет весь риск, сопряженный со скачками. Тем не менее задача изыскателя крайне тяжка.
Председатель. Знаю: в Тебризе его бросают на съедение клопам, на Целебесе с него заживо сдирают кожу.
Изыскатель. Да, если угодно. В наш век мученичество принимают не за веру, а за горючее. Но самым страшным оружием наших врагов остается шантаж. На поверхности земли они располагают ландшафтами и городами, которые так прекрасны, что их все чтят, мешая нам эксплуатировать или, если угодно, разорять их, потому что там, где проходим мы, уже не растет трава и не восстанавливаются памятники. Наши враги внушают отсталым умам, что такие малозначительные явления, как память, история, общение между людьми, должны цениться выше, чем металлы и жидкости адских недр… Они даже посылают детей играть в местах, прямо-таки предназначенных для разведки! Золото Рейна не так бдительно охраняется карликами, как золото Парижа – парковыми сторожами.
Председатель. Укажите место, где надо производить разведку. У меня найдутся связи, которые обеспечат разрешение рыть даже в самом центре Тюильрийского сада.
Изыскатель. Но можно ли с полной определенностью указать такое место в городе, который наши враги превратили в свалку всяческого старья? Сбивая со следа лучших наших ищеек, они допускают, что площади, склоны холмов, террасы кафе и городских садов, а также окраины кладбищ вновь зарастают напластованиями духовности, от которых люди, прославившие себя в борьбе и любви, на протяжении веков расчищали эти места. В кварталах, где я распознаю флюиды, источаемые нефтью, железом, платиной, еще более мощные токи, исходящие от уже мертвых поколений и живых поклонников старины, повсеместно рассеивают или заглушают эти благотворные веяния. Повсеместно людская жизнь с ее треволнениями, словно забавляясь, препятствует мне в моих начинаниях с ископаемыми. Даже здесь…
Барон. Здесь? В Шайо?
Изыскатель. Вы посещаете кафе района Шайо, барон?
Барон. Лет уже тридцать. И не без усердия.
