– Честно говоря, я ничего из сказанного вами не вижу, но склонен верить вам на слово, – восхищённо ответил начальник стражи.
– Тогда давай поговорим с ним прямо сейчас, – предложил Лю.
Кану кивнул и знаком велел стражам подвести заключённого.
– Ты мог запросто разбросать этих вояк и скрыться? – спросил Лю.
– Конечно, мог, – благодушно прогудел низким басом парень, выглядевший здоровенным верзилой. Однако глаза его излучали свет.
– Ну, и почему ты безропотно сдался? – с напускной подозрительностью строго спросил Кану, хотя внутри себя уже смеялся как ребёнок.
– Трое своих детишек и пятеро – погибшего соседа? – спросил Лю, не слишком церемонясь и опережая ответ здоровяка. – Тебе нужна работа?
– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросил парень.
– Да ты облеплен детьми, как наседка цыплятами. Наши заботы – всегда с нами, – ответил Лю, глядя куда-то в сторону.
– Мне в охрану нужны такие силачи. Пойдёшь? – предложил Кану.
– Он же само дитё, – ответил за парня Лю, – он не сможет никого давить. Ко мне пойдёшь работать? Вижу, ты и учиться любишь…
Парень судорожно сглотнул, видно, у него пересохло во рту, и кивнул.
– Откуда вы знаете, что именно я умею?
– Своими ремёслами ты тоже весь облеплен – невелик секрет, – добродушно хохотнул советник.
Он черкнул на клочке бумаги пару слов и назвал адрес Чу.
– Спросишь меня – советника Лю.
– Пусть теперь и Чу помучается,– а то совсем застоялся помощник, – ухмыльнулся советник, глядя вслед уходящему Таглу – ведь именно так звали его нового ученика.
– И всё же ничего не понимаю, – почти простонал Кану, когда они остались одни, – как это у вас получается.
– Ты, друг мой, смотришь так же, как и я, но убедил себя, что не видишь. Или видишь лишь то, что уже наметил мысленно.
– ? – спросил взглядом Кану.
– Видишь улицу? Мы не знаем, кто сейчас выйдет из-за поворота, нам всё равно – кто выйдет, того и увидим. Вот так и думай – без предвзятости, иначе сам себе создаёшь иллюзию…
– А как насчёт Тагла? – напомнил Кану.
– Тут ты был прав: когда у человека есть высокая цель, он смотрит за горизонт – ради неё он готов вынести унижения и не замечать обид…
– С вами тоже такое было? – спросил Кану.
– Было? С нами со всеми такое было. Было, да забылось в суете, когда повзрослели… Когда снова вспомнишь, зачем родился на Земле, только тогда и начинается настоящая жизнь и всё становится на свои места.
Так они беседовали посреди дворцовой площади, и озадаченный Кану не знал, радоваться ему или печалиться обилию новых вводных, ибо, как гласит воинский устав: "Узнал – иди, тренируйся".
Рядом с Лю старый воин снова чувствовал себя зелённым новобранцем, которого где-то далеко впереди ждёт маршальский жезл.
112. Как-то советник Лю и Чу наблюдали за полетом воздушных змеев.
Как-то советник Лю и Чу наблюдали, как дети запускали воздушных змеев. Свежий ветер поднимал змеев ввысь к небесам, нити, соединяющие планеры с детьми, звенели от напряжения, мочальные хвосты болтались из стороны в сторону.
– Тебе ничего не напоминает их полёт? – спросил советник Лю своего помощника.
– Нет, учитель, – растерянно моргнул Чу, явно застигнутый вопросом врасплох.
– Смотри, ветер – он поднимает их в небо. Ветер подобен порыву, стремлению наших душ вверх, к свету и мудрости.
Нитка в руках детишек – это то, что удерживает нас на земле, то, что мы вынуждены делать: наши заботы и тревоги. Кажется, они не дают нам лететь вольным полётом, но стоит выпустить нить из рук – змей закувыркается, выйдет из восходящих потоков и рухнет вниз.
Так и мы: пока нужны на Земле, пока решаем реальные проблемы, мы ловим ветер Законов Природы и реем в небе как эти змеи.
– О, да! – радостно воскликнул Чу, наконец получивший ответ на вопрос, так долго мучивший его, – чем больше законов, тем длинней нить! Так ведь?!
– А мочальные хвосты – разве они не отягощают полёт? – подзадорил его Лю.
– Думаю, хвост служит стабилизатором, он уравновешивает полёт змея, как нормы самоограничения внутри природного закона! – продолжал окрылённый идеей Чу.
– Похоже на то, – согласился советник, – очень похоже…
– А теперь, – Лю расслабился и плавно вздохнул, отдаваясь воле стихии, – попробуем наполниться воздухом, стать воздухом… Самое время потренироваться…
113. Как Чу и его родные думали о судьбе одинокого муравья.
Как-то жена Чу купила на базаре фрукты, а вместе с ними в дом приехал и муравей, видимо, заблудившийся в корзине. Муравей беспокойно бегал по полу, но ничто не напоминало ему родные места.
– Бедняга, – сказал младший сын Чу, – он теперь никогда не найдёт свой муравейник?
– Да, вряд ли, – ответил Чу, который стоял рядом с сыном и тоже смотрел на бестолково снующее насекомое.
– И чужие муравьи не примут его в свой муравейник?
– У них так не принято. Для них он – чужак. Могут и убить.
– Может, придавить его, чтобы не мучался? Ведь всё равно скоро погибнет, – предложил из жалости к муравью сынишка.
– Не надо, пока он жив, его душа продолжает чему-то учиться. Мы не вправе лишать её этого права.
– А те, кто питается муравьями, имеют на это право? – спросила подошедшая к ним жена Чу.
– Они находятся в одной пищевой цепочке, это их судьба. Но не наша… Кто знает, может ему и повезёт, – сказал Чу, ученик и помощник советника Лю.
114. Как Чу шёл по тропе света.
Как-то Чу работал над законами Природы и, кажется, задремал.
В странной полудрёме он ощутил, что Дух Природы даёт ему шанс.
Чу оглянулся: мрак окружал его со всех сторон, и только узкая тропинка светилась во мгле, уходя вдаль.
Тут во мраке, среди неясных тёмных сгустков была иллюзия безопасности, но не этого жаждала душа Чу.
Он шагнул по тропе и понял, что-то крепко удерживает его на месте.
Чу оглянулся. Вокруг него толпой стояли духи его близких и друзей – и ныне живущих, и ушедших за завесу бытия. Это были те, кого он любил и кто любил его.
– Не уходи, не оставляй нас, – просили они, и сердце Чу застонало от боли и предчувствия разлуки.
Чу взглянул на тропу: там, вдалеке, где она исчезала, истончаясь, стоял его учитель Лю.
– Он не может тут долго стоять, – понял Чу, – но как быть с ними?
– Кто хочет, может идти за мной, – сурово сказал он, – там свет.
Чу был одинок. Он сделал первый шаг по тропе и на него обрушились все чувства и воспоминания, которыми он дорожил когда-либо в жизни. Он сделал второй шаг, за ним – третий. Ноги его стали ватными, а мысли и чувства – туманными.
Чу шёл на своих, ставших слабыми и непослушными ногах, ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, сплавив её с любовью ко всему миру, как не раз делал он на тренировках, когда, силы, казалось, покидали его.
Он шёл по тропе не помня ни о ком, даже об учителе. Ему казалось, что он сливается с тропой и её светом, который постепенно проникал в него и становился частью всего его существа.
Чу не думал о том, следует за ним кто-нибудь или нет: все его силы были сосредоточены на очередном шаге, который, как и предыдущий давался с неимоверным трудом. Вокруг него носилось, окликая по имени, всё, что он когда-то любил или ненавидел, боялся или защищал, но Чу не мог отвлечься, сберегая последние капли сил.
Всё осталось где-то позади, продолжая жить своей жизнью, но уже – без него.
Вокруг Чу начало светать, он встретил взгляд улыбающегося Лю и… проснулся.
Чу открыл глаза, над ним стояли жена и дети.
– Папа, вставай, – дёргал его за руку младший сынишка.
– Встаю-встаю. Куда я от вас денусь? – пошутил, поднимаясь, Чу, чувствуя, что эта шутка – продолжение сна.
– Кто за мной – вперёд! – вдруг выкрикнул он, вскочил и выбежал во двор.
За ним визжа от радости и толкаясь, вывалилось всё его многочисленное семейство.
115. Как Сайи спрашивал о жрецах.
Как-то Сайи пришёл к советнику ужасно расстроенный, долго мялся и, наконец, спросил:
– Учитель, почему жрецы в храмах врут? Они что – не могут не врать?
– Могут, но тогда к ним не пойдут прихожане. А жрецы – на службе.
– Они очень сердятся, когда их уличают во лжи?
– Да, они могут быть опасны, как становится опасен человек, когда покушаются на его имущество.
– Но разве истина не дороже всего на свете?
– Дороже. Но когда долго врёшь другим, начинаешь врать и себе, ибо трудно жить с такой ношей. Некоторые из них даже начинают верить в то, что говорят людям. Некоторые – ни во что не верят, просто служат – каждый по своим мотивам. Среди них встречаются грамотные и очень благородные люди, нашедшие себе именно такое место в жизни, чтобы помогать людям.
– Что опасно в вере?
– Любить идею, любить бога и при этом не любить себя и других людей. Это путь изувера на почве духовности.
– Ужасно! Как же на это смотрят сами боги?
