Не в силах произнести это вслух, Семин лишь головой кивнул.
Глава 3
— Что?! Еще через час? — Получив в пятый раз тот же самый ответ, Даша едва сдержалась, чтобы не перескочить через стойку компании «ЛОТ» и не убить служащую польских авиалиний толстенным расписанием полетов. — Вы что, надо мной издеваетесь? — кричала она на довольно сносном польском. — Да если бы я вылетела всего на час, на один-единственный паршивый час позже, то уже давным-давно была бы в Москве! Да я пешком бы туда быстрее дошла! Даже если бы шла задом наперед... — И, не переводя дыхания, выдала новую порцию жалоб и обвинений: — Я здесь уже пять часов! Меня там люди ждут, мой телефон разрядился, и никто не знает, куда я пропала!
Услышав это, служащая несколько оживилась:
— По этому поводу, млада пади, можете не переживать: в московском аэропорту регулярно сообщается вся необходимая информация о вашем рейсе...
— В московском аэропорту необходима я, а не информация о ВАШЕМ дурацком рейсе! — рявкнула Даша.
Девушка в красной пилотке смущенно улыбнулась и развела руками:
— Мне очень жаль. Может быть, я смогу вам предложить...
— Предложить? — Разъяренная пассажирка буквально кинулась на стойку. — Что вы можете мне предложить? Опять выпить? Я бы с удовольствием, да жаль, что больше не влезает! Вот! — Каким-то зверским жестом она чиркнула себя большим пальцем по шее. — Я сыта по горло и вашим вином, и вашим сервисом, будь он трижды проклят... Да я, что б вы знали, в жизни столько с утра не пила!
У сотрудницы авиакомпании глаза стали совсем несчастными:
— Мне очень жаль, млада пани.
— Вам жаль! Вам жаль! — Широкий ассортимент выпитых на голодный желудок напитков ударил в голову с неожиданной силой. — Да вы понятия не имеете, что означает это слово!.. — Голос вдруг сорвался, в нем отчетливо появилась слеза. — Так я вам кое-что скажу. Что б вы знали: у меня в Москве умирает подруга, а я вынуждена торчать в вашем чертовом аэропорту и выслушивать бесконечные «мне очень жаль»!
Поняв, что каждое новое оправдание лишь усугубляет ситуацию, сотрудница польских авиалиний застыла с вымученной, совсем не плакатной улыбкой, давая понять, что больше не произнесет ни слова. Даша это поняла. Не надеясь получить ответ, выругалась на трех языках, отошла от стойки и рухнула в кресло, которое уже успела возненавидеть каждым сантиметром седалища. Хорошо одетый пожилой мужчина, подброшенный ударной волной, нервно вздрогнул. Замешательство на его лице сменилось недовольством, но он тем не менее приподнял шляпу и слегка поклонился:
— Млада пани...
Вежливые все-таки эти поляки.
— Простите, — Даша попыталась улыбнуться в ответ, — простите, если потревожила вас. Обычно я веду себя более сдержанно.
Мужчина ответил улыбкой, но издерганная транзитными невзгодами пассажирка отчего-то приняла фальшивую любезность за хороший знак и улыбнулась в ответ. После чего решила поделиться с первым встречным, ни в чем не виноватым перед ней человеком, всеми своими невзгодами.
— Вы не поверите, — торжественно заявила она, — но я сижу в этом аэропорту уже больше пяти часов, — и выдержала долгую паузу, позволяя собеседнику задать вопрос.
К ее несказанному удивлению, вопроса не последовало. Несколько обескураженная этим обстоятельством, она продолжила чуть с меньшим энтузиазмом:
— Что-то случилось в этой чертовой Америке, и самолет, на который я должна пересесть, завис. — Она снова помолчала. — Причем не в воздухе, как логично было бы предположить, а в каком-то непонятном аэропорту и...
— Я в курсе, пани, — кротко заметил мужчина. — Я тоже дожидаюсь этого рейса.
— В самом деле? — Даша взглянула на человека по соседству почти уважительно. Нечасто встретишь столь уравновешенный характер. — И вы так спокойно говорите об этом?
На этот раз поляк улыбнулся более открыто:
— Я медик, млада пани, хирург, в моей профессии всякие эмоции противопоказаны.
— Хирург? — Даша вдруг тоскливо поморщилась. — Боже мой, какой ужас...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Почему же ужас? — Поляк глянул недоуменно. — Извините, но я вас не понимаю. Я горжусь своей профессией и не знаю миссии благороднее.
— Да, конечно, все это так... Но резать живых людей! — Рыжая голова осуждающе качнулась из стороны в сторону. — Это, знаете, как-то... противоестественно.
Возникающие в диалоге неловкие паузы, которые, впрочем, замечал только один из двух собеседников, заполнялись громкой, хорошо поставленной речью диктора. Ровный голос, звучащий из репродуктора, создавал успокаивающий фон: «Attention, please...»
— Проблема в том, млада пани, — холодно парировал новый знакомый, — что если живых людей не резать, то они очень быстро становятся людьми мертвыми. Это, безусловно, процесс более естественный, но по странному стечению обстоятельств большинство человечества предпочитает именно первый вариант.
— Тоже верно. — Даша задумчиво смотрела вдаль. — А вы какой хирург?
Взгляд поляка вдруг стал ускользающим.
— Я бы предпочел поговорить на другую тему, — сухо ответил он. — Тем более что хирургию вы, судя по всему, не слишком жалуете.
Впервые за все тяжелое утро ореховые глаза оживленно сверкнули.
— А хотите, я угадаю?
Поляк несколько удивился:
— Попробуйте.
— Вы женский врач.
Незнакомец удивился еще больше:
— Да, но... Как вы догадались?
— Все очень просто, — Даша прищурила один глаз. — У меня друг — стоматолог.
— Стоматолог? — На лице случайного знакомого обозначился напряженный поиск причинно-следственной связи. — Простите, я не понял. Это ваш друг сказал, что я женский врач?
— Разумеется, нет! — Даша, казалось, обрадовалась его несообразительности.
— Тогда, боюсь, вам придется объяснить...
— Все очень просто. Мой друг рассказывал мне, что никогда не признается, кем он работает, особенно если знакомство происходит во время завтрака, обеда или ужина.
— М-м-м... И почему?
— Он утверждает, что, едва заслышав слово «стоматолог», люди раскрывают рты с такой скоростью, что даже не успевают проглотить разжеванное. — Она молитвенно сложила руки перед собой и, состроив страдальческую гримасу, жалобно запричитала: — «Доктор, дорогой, вы могли бы спасти этот зуб? Что? Вам не видно? Минуточку, сейчас я салат сдвину, и вы все замечательно разглядите... Ой, да вы не обращайте внимания, что корешки черные, они еще очень крепкие... И здесь вот, под бифштексом, у меня, да, возле самой десны, знаете, так реагирует на горячее! Нет, нет, что вы, доктор, это не кариес, это перец...» Кстати, — веснушчатое лицо приняло нормальное выражение, — хорошо, если во рту бифштекс или хоть какое-нибудь мясо. На рыбу, например, у моего приятеля аллергия.
— Что? — ошалело переспросил поляк.
Даша наклонилась к нему и повысила голос:
— Я говорю: у него аллергия, а тут вдруг изо рта какая-нибудь стерлядь выглядывает.
У случайного знакомого взгляд стал, как у той самой стерляди — дикий и непонимающий.
— Простите?
Даша про себя чертыхнулась: собеседник оказался явно глуховат.
— Так вот, свою визитку, — подвела она итог, — мой приятель дает только в официальной обстановке, и то, когда прощается.
— Все это очень интересно, — пробормотал поляк, — но при чем здесь моя профессия?
Невозможно было представить менее сообразительного человека. Она снова повысила голос:
— Мой приятель говорил: на этой земле его держит одна мысль — что гинекологам приходится еще тяжелее. Особенно на банкетах. Одно дело — рот раскрыть, и совсем другое...
— Я надеюсь, это шутка? — вымолвил новый знакомый, когда к нему вернулась способность говорить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Отнюдь. — Даша смотрела совершенно серьезно. — Вы же не дали мне свою визитку.
— Но вовсе не оттого, что побоялся каких-то особенных вопросов с вашей стороны. — Рука нового знакомого невольно потянулась к нагрудному карману. — Просто мне показалось, что наша встреча слишком кратковременна и случайна для того, чтобы у меня появилась возможность оказать вам профессиональную помощь. — С этими словами поляк протянул свою визитную карточку.
