— Не надо. И Вам тоже не надо. Синтетический дофамин — это суррогат, подделка. Если все делать правильно, организм сам синтезирует все нужные гормоны. А мы все сделали правильно.
— Не знаю, я не уверен…
— ПалСаныч, у Вас же гуманитарное образование с ограничением естественно-научного цикла. Конечно, Вы этого не знаете. Просто поверьте — сегодня Вам не нужны таблетки.
ПалСаныч помолчал, прислушиваясь к себе.
— А знаешь, Маша, — прошептал он, зарываясь лицом в копну светлых волос, — кажется, ты права.
6
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Инет изначально создавался как жестко контролируемая среда, деятельность любого пользователя в нем могла быть полностью отслежена. Что позволяло получить довольно точный психологический портрет с документированным набором предпочтений — сексуальных, этнических, политических и т. д. Но в период активного продвижения инета это касалось только тех, кто по тем или иным причинам становился объектом наблюдения в виртуальном пространстве.
Настоящая революция произошла лишь в первом десятилетии двадцать первого века, когда резко упала стоимость носителей информации. Полное отслеживание инет-потоков и сохранение истории веб-серфинга всех пользователей инета стало доступно не только технически, но и экономически. Разумеется, спецслужбы всех государств сразу же воспользовались новыми возможностями.
Одновременно с этим шло активное внедрение облачных сервисов, в результате чего личная информация стала храниться уже не на персональных компьютерах, но на удаленных серверах. Доступ к которым для пользователей, естественно, был ограничен. На первый взгляд, в интерфейсах сервисов ничего не изменилось — пользователь все так же мог редактировать и удалять свою информацию. Разница была лишь в одном — на собственном компьютере любые данные можно было удалить надежно и безвозвратно, тогда как на сервере все когда-то введенное сохранялось бессрочно. Но основная аудитория инета об этом даже не догадывалась.
В число задач этого глобального проекта не входила оперативная слежка за всеми гражданами. Хотя бы потому, что для полноценного контроля контролирующая система должна быть не менее сложной, чем контролируемая. Что в социальных системах принципиально невозможно (если только численность спецслужб не превышает численности всего остального населения).
Но постоянный контроль в реальном времени был совершенно излишним. Вполне достаточно было и того, что полная история сетевой активности каждого гражданина сохранялась бессрочно. И если он ничем не проявлял себя, в эту историю никто никогда и не заглядывал. Но стоило ему совершить морально осуждаемый проступок, его история поднималась и ему предъявлялись вполне обоснованные обвинения…
7
За окном шумела теплая ранняя осень, почти не отличимая от лета — разве что по каким-то совсем уж неуловимым признакам. Они лежали на мятой простыне, нагие и ошалелые. Последние дни они общались только в постели, а иногда и прямо на полу. Опершись на локоть, ПалСаныч любовался плавными линиями Машиного тела. — Она вся как будто заточена под меня, всеми своими впадинками и изгибами. А ее грудь… Грудь, полностью входящая в ладонь — это, наверно, идеальный размер. И она не обвиснет; и через десять лет она будет такой же упругой и прекрасной. Хотя, какие десять! Где мы — и где десять лет? Увидеться бы на будущей неделе… Это уже было бы счастьем.
— Маша, — решился он наконец, — у меня проблемы. Я знаю, что наружная слежка — абсурд, что никто давно этим не занимается. Но сегодня я видел человека, и мне показалось, что он следил за мной. От универа и до самого дома. Это симптом. Я должен завтра же зайти в центр поддержки, пока не дошло до госпитализации.
— Высокий брюнет с короткой стрижкой, весь такой накачанный? — уточнила Маша.
— Как ты узнала?
— Тогда все в порядке, — Маша положила прохладную ладонь на грудь ПалСаныча. — Это Антон, он просто ревнует.
— Но ведь ревность — анахронизм, пережиток, мы давно от нее избавились!
— Правда? — безмятежно улыбнулась Маша. — Действительно избавились?
ПалСаныч не ответил. Зачем нужны слова, когда сорвавшийся ритм сердцебиения прямо сейчас стучит в ее ладонь. Она все знает сама. Антон… Хорошо, что симптом оказался просто ревнующим приятелем; но сколько еще камней надо снять с души, чтобы вздохнуть свободно!
— Это еще не все. Мне кажется, что нас все время снимают, что каждый наш шаг где-то фиксируется, и все это копится, копится…
— Конечно снимают, — легко согласилась Маша, — всех же снимают. А Вы думаете, откуда на порносайтах ежедневные обновления?
— Порно снимали терабайтами задолго до Комитета…
— Это совсем другое порно. В нем мачо с огромными членами часами жарят красавиц с тугими сиськами. А сейчас — скукота, смотреть противно.
— Маша! — ПалСаныч посмотрел на девушку удивленно и подозрительно. — Откуда ты это знаешь? Ты смотрела порно?
— Ну… — замялась Маша. — Я же пишу диссертацию по социальной истории. У меня допуск, вторая группа.
— А я профессор и заведую кафедрой социальной истории. Но у меня нет такого допуска.
— Я пишу диссертацию по истории, — повторила Маша. — И еще я резервистка. А мой папа работает в Комитете.
— Папа? В Комитете? Эпштейн?.. Маша, ты хочешь сказать, что БорисНаумыч — твой отец?
— Да.
Маша заговорила быстро и сбивчиво, как будто боясь, что ее сейчас оборвут. Ее слова почему-то казались ПалСанычу предсказуемыми, как сцена в дурной мелодраме. Как будто все это он уже знал заранее. Что маму Маша не помнит; ее госпитализировали вскоре после родов. Что кроме отца у нее никого не было; он вырастил и воспитал ее в одиночку. Что папа совсем не такой, как все думают. Что он добрый, очень любит ее и до сих пор называет ромашкой. Что они все еще понимают друг друга с полуслова…
— Маша! — перебил ПалСаныч. — Почему же ты не сказала мне раньше?
— А это бы что-то изменило? Вы отказались бы от меня?
БорисНаумыч Эпштейн. Еще один тяжелый камень на сердце. Но все правильно. Он не отказался бы ни от одного дня, ни от одной минуты. Эта белобрысая бестия — часть его судьбы; и даже если завтра они расстанутся — это уже ничего не изменит. Часть судьбы.
— Машка-ромашка… — подумал ПалСаныч, осторожно пробуя на вкус чужие слова. — Не слишком ли часто ты бываешь права?
8
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Во времена, предшествующие мягкому тоталитаризму, постоянно изыскивались все новые методы управления массами. Наряду с привычными средствами стали широко применяться различные виды долгосрочной финансовой зависимости. Кредитование активно навязывалось всем слоям населения; жизнь в кредит фактически стала нормой. Но, как и во все времена, самым эффективным средством было насаждение и постоянное воспроизводство чувства вины. Все граждане должны были чувствовать себя виновными, живущими на свободе лишь по милости государства — которое в любой момент могло сменить милость на гнев. Для решения этой задачи издавались системы взаимно противоречивых законов; так что даже самый законопослушный гражданин не мог выполнить одни, не нарушив другие — и не становясь, таким образом, преступником в собственных глазах, равно как и в глазах государства. Недостатком этой системы была досадная необходимость соблюдения всех формальностей — хотя гражданин, совершенно очевидно, просто не мог не быть преступником, нарушение им законов все равно надо было доказывать, причем с соблюдением всех юридических тонкостей. Использование инета в этих целях должно было положить конец подобным неудобствам.
Таким образом, в начале двадцать первого века была окончательно сформулирована концепция развития инета. В ее основе лежали две главные задачи: первая — сделать всех пользователей виновными в обращениях к запрещенному контенту, и вторая — сделать легитимными сбор и хранение информации о виновности пользователей.
Проблема тотального слежения, решенная сначала технически, а затем экономически, потребовала и юридического решения…
9
БорисНаумыч Эпштейн. Председатель регионального отделения Комитета морального контроля. Это было совсем плохо. Комитетчики, аки бесы, появлялись, когда их поминали; и их появление не сулило ничего хорошего. Забыть бы о них, хотя бы на день.
Уходящее солнце освещало только треть комнаты; ПалСаныч и Маша лежали на полу, впитывая кожей последние теплые лучи. Тень уже подобралась вплотную и накрыла Машину ступню. Маша подтянула ногу и плавным движением перекатилась через ПалСаныча, слегка задев его прохладной грудью. Организм взвыл. Грудь-диверсантка тотчас была поймана, и началась веселая возня. Как дети, — подумал ПалСаныч. — Мы невинны, как дети…
