— Некоторые зовут меня Арлекином, — ответил тот на вопрос рыцаря.
— Арлекин? — Повторив это слово, мессир Гийом сотворил крестное знамение, поскольку такое имя вряд ли могло быть предметом гордости. — Вы хотите сказать, Эллекин?
— Эллекин — это по-французски, — сказал незнакомец, — а в Италии говорят «арлекин». Это одно и то же.
Он улыбнулся, и что-то в его улыбке привело мессира Гийома к мысли, что лучше умерить свое любопытство, если он хочет получить остальные девятьсот ливров.
Теперь человек, назвавшийся Арлекином, неподвижно смотрел на туманный берег, где только что показалась приземистая церковная колокольня, горстка крытых соломой крыш и грязное пятно коптящих костров солеварен.
— Это и есть Хуктон?
— Он говорит, что так, — ответил мессир Гийом, кивнув в сторону шкипера.
— Тогда да смилуется Бог над этим местом, — сказал Арлекин и обнажил меч, хотя четырем кораблям оставалось до берега еще с полмили.
Генуэзские арбалетчики, нанятые для этого похода, перекрестились и стали натягивать тетивы, а мессир Гийом приказал поднять на мачте свое знамя. Это было синее полотнище с тремя устремившимися вниз желтыми ястребами, которые распростерли крылья и растопырили кривые когти, готовые вцепиться в добычу. Мессир Гийом уже ощущал запах соляных костров и слышал крик петухов на берегу.
Петухи еще кричали, когда носы четырех кораблей ткнулись в гальку.
Мессир Гийом и Арлекин сошли на берег первыми. За ними устремилось два десятка генуэзских арбалетчиков, которые были профессиональными солдатами и знали свое дело. Их предводитель повел отряд вверх по берегу и через деревню, чтобы блокировать долину позади и перехватывать жителей, спасающих свои драгоценности. Оставшимся людям мессира Гийома предстояло грабить дома, а морякам — охранять корабли на берегу.
Ночь на море была долгой, холодной и тревожной, но теперь пришла пора вознаградить себя за все. Сорок солдат хлынули в Хуктон. В плотно пригнанных шлемах и кольчугах поверх кожаных панцирей, они с мечами, топорами и копьями набросились на добычу. Большинство были опытными вояками и хорошо знали, что делать. Вышибить ненадежные двери и убить мужчин. Пусть женщины кричат, но мужчин надо прикончить, потому что самый серьезный отпор окажут мужчины. Некоторые женщины убегут, но их должны схватить генуэзские арбалетчики. Когда мужчины будут перебиты, можно начинать грабеж. На это потребуется время, потому что крестьяне прячут ценное повсюду и тайники еще нужно разыскать. Придется раскидать соломенные крыши, обследовать колодцы, обыскать подвалы. Но многое находится на виду. Есть окорока, ждущие первой трапезы после Великого поста, связки копченой или вяленой рыбы, кипы сетей, добрые кухонные горшки, прялки и веретена, яйца, маслобойки, бочки соли — довольно убогие вещи, но вполне пригодные для отправки в Нормандию. Некоторые хижины принесли небольшие клады монет, а дом священника оказался сокровищницей серебряных тарелок, подсвечников и кувшинов. Там нашлись даже несколько свертков добротной шерстяной ткани и огромная резная кровать, а в конюшне — приличная лошадь. Мессир Гийом взглянул на семнадцать книг, но решил, что они не представляют никакой ценности, и вырвал из кожаных переплетов бронзовые замки, а сами книги оставил гореть вместе с домом.
Ему пришлось убить домохозяйку священника, и он немного сожалел об этом. Мессир Гийом не брезговал убивать женщин, но их смерть не приносила чести. Потому он препятствовал такой резне, если только женщина не причиняла хлопот. Но эта домохозяйка пыталась драться. Она набросилась на солдат мессира Гийома с вертелом, назвала их сыновьями шлюх и червями дьявола, и в конце концов мессир Гийом зарубил ее мечом, так как эта женщина не смирилась бы со своей участью.
— Глупая сука, — сказал он, перешагнув через ее труп, чтобы заглянуть в очаг.
В трубе коптились два добрых окорока.
— Вытащи их, — велел рыцарь одному из своих солдат, после чего оставил людей обыскивать дом, а сам отправился в церковь.
Отец Ральф, разбуженный криками прихожан, натянул сутану и бросился в церковь. Из уважения к сану солдаты не тронули его. Но внутри церквушки священник набросился на грабителей с кулаками, и пришедший Арлекин приказал воинам унять святошу. Они схватили его за руки и поставили на колени перед алтарем, покрытым белым полотном. Арлекин с мечом в руке наклонился к отцу Ральфу.
— Господин граф, — проговорил он.
Священник закрыл глаза, возможно, молясь, хотя это больше было похоже на раздражение. Потом он открыл глаза и посмотрел в красивое лицо Арлекина.
— Ты сын моего брата, — проговорил он.
Голос его прозвучал совсем не свирепо, а с глубокой печалью.
— Верно.
— Как поживает твой отец?
— Он умер, — ответил Арлекин, — как и ваш.
— Господь да упокоит их души, — набожно произнес отец Ральф.
— А когда умрешь ты, старик, я стану графом и наша фамилия снова возвысится.
Отец Ральф чуть заметно улыбнулся, покачал головой и взглянул на копье.
— Оно не принесет тебе добра, — сказал он, — поскольку его могущество предназначено для праведных людей. Оно не будет служить нечестивым мерзавцам вроде тебя.
Тут отец Ральф издал странный мяукающий звук, шумно выдохнул и посмотрел на свой живот, куда вонзился меч его племянника. Священник силился что-то сказать, однако не смог произнести ни слова, а когда солдаты отпустили его, он рухнул у алтаря в растекающейся луже крови.
Арлекин вытер меч о запятнанное вином алтарное покрывало и велел людям мессира Гийома найти лестницу.
— Лестницу? — в замешательстве переспросил один из них.
— Они кроют свои крыши, так ведь? Значит, у них есть лестница. Отыщите ее.
Арлекин вложил меч в ножны и посмотрел на копье святого Георгия.
— Я наложил на него проклятие, — тихо выговорил отец Ральф.
Он был смертельно бледен, но его голос звучал на удивление спокойно.
— Ваше проклятие, милорд, волнует меня не больше, чем пускающая ветры прислужница в таверне.
Арлекин швырнул одному из латников оловянный подсвечник, затем смел облатки из глиняной чаши и запихал их в рот. Он поднял чашу, посмотрел на ее потемневшую поверхность и, не найдя в ней никакой ценности, оставил на алтаре.
— А где вино? — спросил он отца Ральфа. Тот покачал головой.
— Чаша моя преисполнена, — проговорил священник на латыни, но Арлекин только рассмеялся.
Отец Ральф закрыл глаза от боли и простонал:
— О Боже!
Арлекин опустился на корточки рядом с дядей.
— Что, жжет?
— Как огнем, — ответил отец Ральф.
— Вы будете гореть в аду, милорд, — сказал ему Арлекин.
Он увидел, как отец Ральф зажал руками рану, чтобы остановить поток крови. Племянник отвел руки священника, а потом встал и со всей силы пнул его ногой в живот.
Задохнувшись от боли, отец Ральф скорчился на полу.
— Подарок от семьи, — сказал Арлекин и отвернулся — в церковь принесли лестницу.
Деревню наполняли крики женщин и детей. Их беды еще только начинались. Все женщины помоложе были изнасилованы, а самых хорошеньких, включая Джейн из пивной, погрузили на корабли, чтобы отвезти в Нормандию и там сделать шлюхами или женами солдат мессира Гийома. Одна женщина кричала, что ее ребенок остался в горящем доме. Но солдаты ударом заставили ее замолчать, а потом передали в руки моряков, которые уложили ее на гальку и задрали юбку. Она безутешно рыдала, пока горел ее дом. Гусей, свиней, коз, шесть коров и лошадь священника под крики чаек загнали на корабли.
Когда над холмами на востоке показалось солнце, деревня уже принесла больше, чем мессир Гийом смел надеяться.
— Можно углубиться на побережье, — предложил командир генуэзских арбалетчиков.
— Мы выполнили то, зачем пришли, — вмешался одетый в черное Арлекин.
Он положил огромное копье святого Георгия на траву кладбища, что у церкви, и теперь смотрел на древнее оружие, словно пытаясь постичь его могущество.
— Что это? — спросил генуэзский арбалетчик.
— Ничего полезного для тебя.
Мессир Гийом осклабился:
— Ударь им, и оно разлетится на куски, как слоновая кость.
Арлекин пожал плечами. Он нашел, что хотел, и мнение мессира Гийома его не интересовало.
— Пойдем вглубь побережья, — снова предложил капитан генуэзцев.
— Ну, разве что на несколько миль, — согласился мессир Гийом.
Он знал, что в конце концов в Хуктон явятся наводящие ужас английские лучники, но вряд ли они доберутся сюда раньше полудня. А поблизости могла найтись другая деревня, которую стоило ограбить. Рыцарь посмотрел на перепуганную девочку лет одиннадцати, которую солдат тащил к берегу, и спросил:
