Он прекрасно понимал, что вряд ли кто-нибудь мог бы соперничать с ее умом и особенно с ее железной волей. Она сумела убедить не только себя, но – Эли был абсолютно в этом уверен – и массу друзей, свою мать, сестру и бог знает кого еще в том, что их брак, распался исключительно по его вине. Что исключительно из-за него они начали с посещений семейного психоаналитика, а закончили судебными тяжбами, готовясь к разводу.
И только по его вине, черт подери, она изменяла ему на протяжении более восьми месяцев, на пять месяцев дольше, чем тянулся их бракоразводный процесс, которого она так добивалась.
Наверное, его вина состояла также и в том, что он каким-то загадочным образом выяснил, что она лжет, интригует, изменяет ему. Это стало известно еще до того, как должен был поставить свою подпись в пустой строке документа, чтобы дать возможность Линдси начать свободную от него жизнь с приличным содержанием, которое будет выплачиваться из его же кармана.
Значит, они оба облажались, заключил он. Он – потому, что оказался таким идиотом, она – потому, что не сумела до конца сохранить все в тайне.
И, вне всякого сомнения, только он виноват в той злобной, грубой и поистине непристойной перепалке по поводу ее измены, которую они устроили в картинной галерее, где Линдси некоторое время подрабатывала. Конечно, кто будет спорить, он выбрал неудачный момент для выяснения отношений и не слишком красиво вел себя. Но теперь ему было на все это наплевать.
Ей так хотелось переложить всю вину на него потому, что она сама стала вести себя до такой степени беззастенчиво, что его собственная сестра застала ее с другим мужчиной. Они буквально висли друг на друге там, в вестибюле отеля в Кембридже, где вдвоем ожидали лифт.
Да, конечно, Триша ему не сразу обо всем рассказала, возможно, выждала пару дней, но он не мог на нее за это обижаться. Трише было сложно решиться и рассказать ему все. И ему самому потребовалась еще пара дней, чтобы успокоиться и набраться мужества для поисков надежного частного детектива.
Восемь месяцев – эта цифра снова и снова всплывала в его памяти. Она спала с каким-то другим мужчиной в гостиничных номерах, в дешевых мотелях и еще бог знает где. Ну, естественно, она была слишком умна, чтобы заниматься подобными вещами дома. Что подумают соседи?
Возможно, ему и не стоило тогда приходить в галерею, вооружившись уликами, раздобытыми детективом, и собственным беспредельным негодованием, чтобы бросить обвинения ей в лицо. Может быть, им обоим следовало проявить благоразумие, и не затевать неприличную сцену в здании и не продолжать ее потом на улице.
Но им обоим обязательно нужно было выпустить на волю накопившееся раздражение.
Одно было Эли совершенно ясно: решение суда не станет для нее триумфом. Все чисто и справедливо, и вроде бы никакой необходимости требовать отдельного соглашения. С этим покончено. Она все узнает, как только вернется домой со своего благотворительного аукциона и обнаружит, что он забрал картину, купленную им во Флоренции, бриллиант, принадлежавший его прабабушке и перешедший ему по наследству, а также серебряный кофейный сервиз, который его абсолютно не интересовал, но также был частью его фамильной собственности. Эли ни за что на свете не хотел делиться этими вещами с Линдси.
Вернувшись, она обнаружит, что участвует уже совсем в другой игре. Возможно, в очень недостойной – с его стороны, возможно, глупой, но, пожалуй, вполне справедливой и правильной. Он не мог смириться с подлостью и предательством, а на ее эмоции ему теперь было просто наплевать. Охваченный гневом, он подъехал к дому в бостонском Блэк Бэй. К тому самому дому, который когда-то, по расчетам Эли, должен был стать надежным пристанищем его будущей семьи – семьи, которая сейчас разваливалась прямо на глазах. Дом, в котором, как он надеялся, будут жить его дети. Дом, который они с Линдси с таким усердием обставляли, выбирали мебель и украшения, спорили о каких-то мелочах, иногда даже ссорились, но, в конце концов, всегда приходили к согласию. Тогда это казалось ему вполне нормальным.
А теперь они должны были продать его, а сами разойтись, забрав по половине того немногого, что в нем еще оставалось. Квартиру, которую, как он первоначально предполагал, он снимает на короткий срок, теперь ему все-таки придется купить.
Для себя одного, подумал Эли, вылезая из машины под дождь. В данном случае не возникло никакой необходимости в обсуждениях, спорах и соглашениях с кем бы то ни было.
И это, почувствовал он, рысцой пробегая к входной двери, стало для него настоящим облегчением. Больше никаких промедлений, никаких «может быть, все еще будет по-прежнему», никаких пустых упований на то, что их брак можно и нужно спасти.
И кто знает, возможно, своей ложью, подлостью и коварством она оказала ему настоящую услугу.
Теперь он мог уйти от нее без тяжелого чувства вины и раскаяния.
Но свое он ей не оставит.
Эли открыл дверь и вошел в просторное изящное фойе. Затем набрал на панели сигнализации нужный код. На тот случай, если она успела его изменить, у Эли имеются, документы со здешним адресом. Он заранее подготовился к ответам на вопросы полиции и службы безопасности.
Он просто скажет им, что жена сменила код, а он об этом забыл.
Однако код остался прежним. И то, что Линдси не сменила его, обрадовало Эли и вместе с тем задело его самолюбие. Линдси считала, что очень хорошо знает мужа, и потому была абсолютно уверена, что он никогда не войдет в дом, который наполовину принадлежал ей, без ее разрешения. Он в свое время без особых возражений согласился выехать из этого дома, и поэтому, полагала Линдси, он никогда не войдет сюда один, никогда не посягнет на ее территорию.
Она была уверена в его воспитанности, в его «интеллигентности»
Но очень скоро она поймет, как жестоко ошибалась.
Мгновение Эли стоял неподвижно, прислушиваясь к тишине в доме к тому особому чувству, которое возникало у него всякий раз, когда он сюда приходил. Нейтральные тона интерьера, служащие фоном для разбросанных здесь и там пятен ослепительно ярких красок, для смешения старого и нового, хитроумно причудливого и одновременно очень тонко продуманного, – все это создавало ощущение стиля.
В чем в чем, а в хорошем вкусе ей не откажешь, подумал Эли. Линдси умела показать себя, свой дом, умела устраивать вечеринки, которые всем нравились. Здесь он пережил много приятных минут, мгновения счастья, периоды полного удовлетворения жизнью, моменты удивительной близости и взаимопонимания. Здесь у него был секс, который приносил ему ощущение истинного наслаждения. Здесь были те воскресные рассветы, когда он чувствовал себя абсолютно свободным от всех забот.
