— Хорошо, — сказал я, быстро просовывая руку в рукав пальто, а затем протягивая ее для рукопожатия.
Брюнель ушел, оставив за собой облако сигарного дыма. Оно повисло в воздухе и не развеялось даже через несколько минут, когда я уже покидал помещение.
Есть что-то волнующее в моменте, когда делаешь первый надрез на свежем трупе, рассекаешь кожу, сохранявшую до моего вторжения чудесный механизм, который представляет собой каждый человек. Но сегодня Уильям, похоже, решил испортить этот момент.
— Возможно, это последний, сэр, — сказал он, мрачно рассматривая труп, только что уложенный на стол.
— Что значит последний? Ты говоришь как торговец птицей, распродавший на Рождество весь товар.
— В лучшем случае остался еще один или два. Сейчас повсюду тиф — отцы города приостановили все поставки, пока не пройдет эпидемия. Как всегда в подобных случаях, товар, то есть трупы, сжигают.
Разумеется, я знал о вспышке болезни, но не думал, что из-за нее мы можем остаться без трупов. Больница не могла поставлять достаточное количество покойников для учебных целей. Как я объяснил Брюнелю, дефицит пополнялся за счет работных домов и тюрем, но эпидемия тифа или холеры в городе означала, что все трупы немедленно закапывались или сжигались на общих кострах.
— Значит, будем надеяться, что эпидемия скоро закончится.
Уильям посмотрел на меня с сомнением.
— Моя сестра сказала, что хочет вернуться в деревню.
— Я не могу винить ее, Уильям. Чего-то подобного следовало ожидать, особенно теперь, когда Темза превратилась в сточную канаву. Я слышал, что источником заражения стала тюрьма Ньюгейт, и это уже не в первый раз, — всем было известно, что заключенных содержали в ужасающих условиях, камеры были крошечными, любая инфекция распространялась со скоростью лесного пожара и довольно быстро покидала стены тюрьмы, заражая остальное население.
— А главное, что виновных теперь днем с огнем не найдешь, — прокомментировал Уильям.
— Мы должны быть особенно осмотрительными. Избегать малейших ссадин и царапин. Какая сейчас обстановка?
— Ничего хорошего. Умерло уже человек двадцать или около того. Но пока что зараза не постучалась в наши двери.
— Нет, Уильям, я не о тифе, а о трупах. Сколько у нас осталось?
— Я не могу вам сейчас сказать. Нужно провести учет.
Я посмотрел на часы.
— Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. У нас еще есть полчаса до прихода студентов. Пошли, спустимся в подвал.
Уильям оберегал подвал подобно гоблину, стерегущему свой подземный мир, поэтому мое намерение сопровождать его в эти темные глубины вызвало у него недовольство.
— Только будьте осторожны, — предупредил он меня. — Там душновато и пахнет неприятно.
В комнате с низким сводчатым потолком и осклизлыми от влаги стенами почти не было освещения, лишь из вентиляционных отверстий наверху сюда пробивался слабый свет с улицы. Здесь были хорошо слышны шаги пешеходов по мостовой — они наверняка прибавили бы шаг, узнай о том, в каких целях использовалось помещение под ними.
В углу на каменном полу стоял железный котел, помещенный в углубление заброшенного очага с дымоходом над ним. Именно здесь Уильям варил останки трупов, которые я вскрывал в анатомическом театре. Это помогало очистить кости от плоти. В центре комнаты находилась огромная деревянная бочка, ее доски были плотно стянуты огромными железными обручами. Около бочки стоял деревянный помост с небольшой лестницей. Уильям взял с полки на стене длинную палку с крюком на конце, поднялся на помост и стал водить палкой в черной жидкости внутри бочки.
— Давай я сам, — сказал я, желая взять дело в свои руки. Но не успел я дотронуться до палки, как мне в нос ударил такой резкий, похожий на уксус запах бальзамирующего спирта, что я пошатнулся и у меня перехватило дыхание.
— Вам лучше закрыть рот платком. Я же говорил, здесь неприятно пахнет; не хочу, чтобы вы упали.
Я послушался его совета.
— А на тебя это не действует?
— Уже нет, сэр. Я хорошо проспиртован изнутри.
Я засмеялся, но тут же снова закашлялся.
— Осторожнее, сэр. Вы точно не хотите, чтобы я это сделал сам?
Я покачал головой и опустил палку в жидкость, она свободно перемещалась от одного края бочки к другому. Я вытащил крюк и сделал несколько шагов вдоль помоста, после чего повторил попытку. На этот раз на пути у палки возникло препятствие. Крепко схватившись за рукоятку, я потащил крюк на себя. Сначала на поверхности появилась вытянутая рука, а затем и все тело. Это был мужчина средних лет, примерно того же возраста, что и Уильям. Его рот был широко открыт, словно он хотел выпить весь спирт, в котором плавал. Я подтянул труп к краю бочки, а затем отпустил его и позволил снова погрузиться в жидкость. Я сделал еще несколько шагов вперед и снова стал шарить палкой в бочке. Ничего.
— Ты был прав, Уильям. Суп стал жидким, совсем жидким.
Отражения наших лиц вытянулись, а затем расплющились на поверхностях больших стеклянных банок, стоявших на полках. Там в консерванте плавала целая анатомическая коллекция — части тел, ставшие экспонатами музея жизни, который был создан лишь благодаря смерти. Здесь хранились всевозможные органы, конечности и даже целые тела.
Одни — здоровые, другие — пораженные различными болезнями, третьи — изуродованные. Плоть утратила свой цвет после консервации, и содержимое банок казалось странным и нереальным. Настоящий паноптикум уродов, совмещенный с комнатой смеха, — именно так выглядела моя лаборатория.
Брюнель заглядывал в банки. Переходя от одной к другой, он с большим любопытством рассматривал каждую. Я взял одну из них и поставил ее на стол. Сердце закачалось в наполнявшей банку жидкости. Мы беседовали почти весь день, и, как выяснилось, интересы Брюнеля к человеческой анатомии были сосредоточены в основном именно вокруг этого органа. Когда сердце перестало раскачиваться, он положил палец на стекло. Сердце медленно перевернулось и замерло. Я начал рассказывать о его строении, поворачивая банку на столе и объясняя, как называется каждая часть органа и какие функции она выполняет.
Однако вскоре меня перебил Уильям. Он только что вернулся из смотровой комнаты и сообщил, что выполнил все мои инструкции. Я велел ему принести нам объект и продолжил свой рассказ, объясняя функцию торчавших из сердца сосудов. Мой гость хотел задать вопрос, но в этот момент снова появился Уильям, таща деревянную доску, на которой лежало только что извлеченное сердце. Он положил доску на стол рядом с сосудом и вернулся к своей работе.
Я пододвинул скальпелем сердце, извлеченное из нашего последнего трупа. Теперь я мог разъяснить детали, оставшиеся непонятными при изучении предыдущего, заключенного в сосуд экземпляра. Показав легочные вены, аорту и полую вену, я перевернул сердце и перешел к желудочкам и предсердиям. Брюнель задавал один вопрос за другим, его язвительные комментарии и замечания заставили меня освежить в памяти знания, которые я не использовал уже несколько лет, с тех пор как закончил работу над исследованием сердца. Это была хорошая разминка, она так мне понравилась, что я решил в ближайшее время разнообразить скучную лекцию о сердце и легких, которую обычно читал моим студентам. Но прежде, разумеется, я должен был достать новые трупы, что было не такой уж и простой задачей во время эпидемии тифа.
Когда мы закончили обсуждение внешнего строения сердца, которое явно удовлетворило Брюнеля, я приступил к вскрытию. Скальпелем я сделал надрез вдоль всего сердца до верхней полой вены. Сначала мышца не поддавалась и упругая ткань растягивалась под лезвием, но затем скальпель с треском прорвался внутрь и начал свою работу, разделяя мышцы и прокладывая себе путь через внутреннюю стенку органа. Разрезав сердце, я раздвинул ткань, демонстрируя желудочки и предсердия в разрезе, а затем перевернул его и продолжал резать, придерживая половинки пальцами. Когда все было кончено, сердце развалилось на две почти равные части.
Вскрыв сердце, мы стали изучать его отделы, стенки, вены и артерии, по которым текла кровь. Для пущей наглядности я вставил щетинку от щетки в одну из вен и показал моему слушателю, где она должна была бы выйти. Я объяснил ему, что правая сторона, с предсердием наверху и желудочком под ним, была венозной. Туда поступала темная кровь, лишившаяся необходимых для жизнедеятельности веществ. Кровь из верхней части тела попадала в сердце через верхнюю полую вену, а от нижних конечностей и желудка — через нижнюю. По венам кровь попадает в предсердие, а затем в желудочек, завершая тем самым круг кровообращения. Отсюда, продолжал я, кровь поступала через легочную артерию в легкие. После того как венозная кровь превращалась в артериальную, она возвращалась в левое предсердие по легочным венам, а затем попадала в левый желудочек. Покидая сердце через аорту, кровь снова поступала в тело человека через артерии.
