которой, служила ключевая фраза: Я проснулся. Но самое страшное, что при этом мозговом штурме я понял, что не знаю, кто я, где я и что вообще происходит вокруг. Я существовал только три секунды. Файлы о прошлом, до той поры как «Я проснулся» начисто были стерты из моей головы и даже, наверное, из подсознания. Вот тут-то мне стало в двойне страшно открывать глаза. Это ребенком можно открыть глаза, в первый раз, не боясь, и посмотреть на этот мир, куда ты попал, без страха. Но я не был ребенком. Не знаю кем я, в сущности, являюсь, но не новорожденным это точно. Стопроцентно конечно отвечать не могу, но мне лично кажется, что у чада не может быть такой слитной логики мышления. Откуда у ребенка, тем более, впервые готовившегося взглянуть на мир вокруг, есть понятия враги, кровать, сон и потеря сознания? О красотке под боком, я вообще молчу. Он кроме пуповины и внутренностей утробы не видел то ничего еще. Следовательно, будем делать выводы?
Я существо с взрослыми логикой и разумом, не помнящее себя до той минуты как «Я проснулся». Амнезия? Возможно. Теперь стоит определить, как я примерно выгляжу. Не иметься в вид у черты лица и тем более красота внешней оболочки, а подразумевается количество ног, рук, голов и прочей ерунды, по которым обычно судят о принадлежности к классу или виду. Я попробовал пошевелить конечностями и определил, что их у меня четыре. Две руки и столько же ног. Туловище у меня одно, как впрочем, и голова. Не знаю почему, но это меня немного, но успокоило. Будем искать выход из сложившейся ситуации?
Выход напрашивался один. Единственны и незаменимый. Открыть глаза. Это конечно страшно, но другого пути для понимания сложившейся ситуации я представить не могу. Лучше все же самое плохое развитие событий, но лучше знать правду и понимать, что происходит вокруг, чем лежать безымянным полутрупом себя непомнящим …
Я открыл глаза.
— Он проснулся!!! — сразу же резануло по ушам.
Я не видел ничего. Свет. Только свет и звуки. Звуки ничего хорошего не предвещали, так как по ним легко было понять, что моего просыпания, тут явно ждали. А вот к добру это или худу я понять не мог, так как ничего не видел.
— Милый брат! Ты ожил! Хвала богам, ты опять снами! — раздался мелодичный женский голос.
— Сын мой, я уже потеряла все надежды! Хвала богам! Ты сильный мальчик, ты достоин фамилии Гросс.
Заботливые и нежные женские руки помогли мне сесть в кровати и принялись меня умывать. Тепло исходившее от этих рук приносило в душу успокоение и покой. Все мысли по поводу этого мира улетучивались пропорционально касаниям.
— Тебе не больно Алмерт? — голос принадлежал той женщине, что назвала меня сыном. Маме.
— Как ты себя чувствуешь, милый брат?
— Нормально. В приделах допустимого, — первые слова давались с трудом, застревали в горле и обжигали небо.
Я словно учился говорить заново, но подсознание глаголило мне, что я умел это делать и раньше.
Стоп!
Только сейчас я осознал, что голоса моих родных находятся слишком далеко, чтоб эти заботливые руки принадлежали им. Я повертел рукой и сопоставил ее длину с примерным расстоянием до говоривших. Получалось ни как не меньше трех или четырех длин моей руки.
Я урод и руки у большинства существ моего вида больше чем у меня? Говорившие не являются моими физиологическими родителям? Мысли лились потоком, пока зрение по не многу не начало ко мне возвращаться. Руки по-прежнему занимались со мной утренним моционом, а голоса что-то радостно бубнили в стороне, но что именно я уже не старался понять, ибо был занят своими мыслями.
Зрение возвратилось не быстро. Сначала я увидел очертания людей и еле различимые краски.
Их было трое. Три женщины. Две стояли в стороне от меня, а третей, находившейся у моей постели как раз и прилежали нежные руки. Руки у всех были одинаковые. Примерно равные по длине моим, что не могло не радовать. Во-первых, от осознания, что я все же не урод, во-вторых, от понимания, что родные все же, скорее всего мои физиологические родственники. Только назревал вопрос: Почему они не подходят сами ко мне и не спешат помочь?
Я Болен? Я заразен?
Мать и сестра вышли из комнаты, так и не прикоснувшись ко мне.
Но девушка, что сидит вблизи, не одета в какой-то защитный костюм. Ее не жалко?
— Я заразен? — Спросил я вслух.
— Нет, господин, что вы, — милая барышня вспрыснула в возмущении.
— Тогда почему мать моя и сестра не обняли меня? Почему держались так холодно и на расстоянии?
— Как почему? — всплеснула руками собеседница. — Все согласно условиям этикета.
— И в чем же заключается этот этикет? Что родной матери нельзя подойти и поцеловать свое чадо? Помочь ему разлепить глаза?
— Ну, вы скажите господин… Зачем матери помогать вам? На это есть рабы, такие как я. Ваша матушка и так проявила немыслимую любовь к вам, засвидетельствовать свое почтение тем, что пришла. Могла бы и просто кого-нибудь кликнуть, да послать осведомиться о ваших делах.
Вот тебе здрасти. Проснулся, стало быть. Тут оказывается, матери не бегут к своим детям вприпрыжку, норовя облизать их с ног до головы, даже если это чадо уже имеет почти взрослых детей, а посылают узнать рабов. Ну да делать нечего, не мы выбираем мир и родителей, так что придется привыкать. А самое главное, нужно как можно меньше показывать, что я ни только не помню про этикеты, но и не представляю, даже как меня зовут.
— Прости, пожалуйста, что-то у меня с памятью такое… Тут помню, а тут не помню…
— Что вы господин! — глаза у бедной девушки расширились так, словно с моих губ слетели не слова, а шипящие и плюющиеся ядом аспиды. — Не надо извинений! Не дай Великий Мерс, кто-нибудь услышит! Господин никогда не должен просить прощения или оправдания у своих, да и у чужих рабов. Это основы миропорядка и морали! — она с усердием ткнула пальчиком вверх.
— Вот видишь, — попытался я загладить происшедшее, — не помню я ничего…
— Оно и не мудрено. Вы же, три дня тому назад с прогулки возвращаясь, оступились и вниз головой в овраг лететь изволили. Прямиком головой о громадный камень ударились. Вот, наверное, от этого у вас и память отшибло.
— Наверное, — кивнул я, радуясь, что теперь есть возможность оправдать свое беспамятство, — а я что, все эти три дня так и валялся беспамятно, не приходя в себя?
