Из шкатулки, что стояла в родительской спальне я достала тонюсенькие, золотые сережки с маленькими, голубыми камешками бирюзы и такое-же тоненькое колечко. Это были единственные дорогие вещи в резной шкатулке. Наверное когда-то молодой кузнец подарил их своей невесте. Сейчас настал такой момент, что позволял мне воспользоваться этими немудреными украшениями.
В центре огромного села, скорее всего похожего на маленький городок был ломбард. Я с интересом разглядывала довольно широкие улицы, брусчатую мостовую покрытую скудным, серым снегом, деревянный тротуар возле одноэтажных и двухэтажных домов. Прохожих в такой ранний час было немного, они с любопытством смотрели на нас, с некоторыми Матвей, почтительно здоровался.
Ломбард оказался крепким двухэтажным домом с частыми окнами с серыми ставнями наверху и с небольшой вывеской внизу. Я попросила Матвея немного погулять, а сама толкнула открывая окрашенную темно-зеленой краской дверь. Она натужно заскрипела, крякнул старый колокольчик и я очутилась в темном помещении. Когда мои глаза привыкли к не яркому освещению, что давало скупое, зимнее солнце, то рассмотрела за невысоким прилавком сухонького старичка. Он выглядывал словно мышь из крупы и потирал узенькие кисти рук. Возможно ему было холодно, а может быть он радовался очередной добыче в моем лице.
- Что, девица принесла? - нетерпение и любопытство слышались в его скрипучем голосе. Черные глазки-бусины оживленно блестели, длинный нос шевелился, словно принюхиваясь к добыче.
При виде маленьких сережек и немудрящего перстенька, он немного сник, пренебрежительно скривил тонкие губы и молниеносным движением отправил их в маленький сундучок, что стоял на полке позади его. Таким же быстрым движением он достал из зеленой шкатулки две маленькие медные монетки и швырнул их на на вытертый до блеска, дубовый прилавок. Медяки грустно звякнули и остались лежать на краю. Я к ним не притронулась.
Реальной стоимости своих незамысловатых украшений в незнакомом мне мире я конечно не знала. Но зато я прекрасно разбиралась в характере хитрых и жадных хорьков. Людьми их назвать было нельзя. Дух стяжательства давно убил в них сострадание и совесть. Их никогда не тронут слезы сирот, и на прелести молоденькой девицы они не обратят внимание, так как единственная любовь давно отдана деньгам.
Я нагнулась как можно ближе к хрящеватому, густо поросшему седыми волосками уху.
- Неприятностей хочешь любезный?
Маленькие, пронзительные глазки насмешливо моргнули, седые кустики бровей подскочили вверх в изумлении.
- Ты, что несешь девка? Неужто мне, угрожать вздумала? Бери медяки и проваливай пока я не передумал! Мне уже кажется, что я переплатил тебе! - скрипуче прошипел старик и протянул руку за одной монеткой.
Другого ответа я и не ожидала. Могут меняться времена, страны и даже целые миры, но сущность подобных "хорьков" остается всегда одинаковой. Что можно ждать от старого ростовщика нажившего свое богатство на несчастье других людей? И поэтому я без сомнения распахнула шубейку под которой не оказалось кофточки, голые груди прижались к жесткому сукну, девичьи руки намертво впились в сухонькие плечи.
- Помогите люди добрые! Насилуют! - громко завопила звонким, детским голоском.
Со второго этажа послышались шаркающие, старческие шаги. А на двери хрипло звякнул колокольчик. Это Матвей точно исполняя мои инструкции зашел в ломбард, точно через десять минут. Он застыл возле дверей в недоумении, ведь подробно в свои планы я его не посвещала. Со второго этажа кто-то продолжал неспешно спускаться вниз. Хозяин ломбарда заслышав их сильно испугался. Я это поняла по вспотевшей лысине и по судорожным движениям руками, что пытались меня отпихнуть. Но кто же позволит старому хрычу, это сделать? Еще крепче я вцепилась в пахнущий махоркой и полынью сюртук.
- Я сейчас околоточного надзирателя позову! - наконец-то сообразил мой недогадливый и бестолковый братец.
- Стой! Не надо околоточного! - прохрипел задыхаясь в моих "жарких" объятиях ростовщик. - Договоримся полюбовно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я фыркнула и рассмеялась, эта фраза звучала сейчас очень двусмысленно.
Дрожащей рукой похожей на синюю куриную лапку, старик нащупал под прилавком кассу, зацепил наличность и бросил поверх двух сиротливых медяков помятые, розовые и зеленые бумажки. Шаги на лестнице были все ближе, да и в любой момент могли войти с улицы люди. Я решила, что концерт пора прекращать и резко оттолкнула от себя испуганного старика. Он громко икнул и стал медленно оседать.
Я быстро застегнула шубейку, с одобрением замечая, что денежные купюры веером рассыпанные по прилавку имеют довольно большой номинал. Сгребла их, прихватив те две злосчастные монетки и направилась к выходу по пути увлекая за собой застывшего столбом, Матвея. Коротко крякнул колокольчик за нашими спинами, хлопнула закрывающаяся дверь.
Теперь Матвей, бежал впереди меня, по слегка припорошенному снегом деревянному тротуару. Дружный собачий лай из подворотен сопровождал наше стремительное бегство.
- Матвей, подожди! Стой же! Я уже не могу бежать!
Мальчишка остановился и обернулся ко мне. Его щеки раскраснелись от мороза и быстрого бега. Синие глаза были мокрыми от слез. Он с напряжением всматривался в мое лицо, губы шептали что-то невнятное.
- Что? Говори громче! - прикрикнула я на него, когда подошла поближе.
Вот только подростковой истерики мне не хватало! Я сейчас понимала чувства своего брата, иначе называть его уже не могла, мое сердце приняло этих осиротевших детей. Но я так же хорошо понимала и то, что притворяться кроткой Танюшей у меня не получится.
Матвей пристально смотрел на меня синими глазищами, на кончиках черных ресниц блестели слезы.
- Ты ведь не Танька?! - его голос предательски сорвался и захрипел.
Я подошла к нему совсем близко и вытерла мокрые от слез, холодные щеки. Матвей дернулся вырываясь.
- Ну, тише, тише милый мой мальчик! - голос мой ласково, утешающе звенел. - Может быть я не совсем та Танька к которой ты привык, но я твоя сестра и люблю тебя и наших сестренок всем сердцем!
Взгляд из под насупленных бровей обжег меня синим недоверием подозрительностью. Матвей закусил губу и упрямо повторил свой вопрос.
- Ты ведь совсем не Танька? Я давно догадываться начал. Не помнишь простых вещей, вон даже печь растопить не смогла. После петли, даже девочек по именам вначале путала. В карты играть когда успела научиться? Наш папанька, карты на дух не переносил, он по молодости проигрался в столице под чистую, разве ты не помнишь? Да, о чем это я говорю! Вот скажи мне на кого я похож на отца или на маменьку? А ты сама в кого пошла цветом и густотой волос? Как нашу бабушку звали, что год назад померла? Молчишь? - он сверлил меня глазами и шумно дышал.
Я быстро рассчитывала свой ответ. Кроткой, пугливой Танюшкой у меня быть не получится. Притворяться смиренной овечкой, сейчас подобно смерти. С другой стороны как подростковый максимализм Матвея, отреагирует на мое честное признание? Ах, была не была, хочет мальчишка правду? Так пусть потом не скулит!
- Ты зубами на меня так не скрипи Матвей, в том, что твоя сестрица в петлю полезла моей вины нет! Как нет моей вины и в том, что подушкой меня племянники задушили. Видимо случился какой-то сбой программы, ошибка... неточность в сортировке, прокол высших сил..., что там еще? Вообщем бамс! И я вместо того чтобы спокойненько отдыхать на кладбище от трудов своих праведных, долгих и не всегда честных, теперь должна думать, как прожить суровую, голодную зиму ораве осиротевших детишек! Вот прямо мечтала я об таком счастье всю свою долгую жизнь! - возмущенно всплеснула руками и топнула ногой в ботиночках с крючками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мальчишка смотрел на меня ошарашенно, синие глаза высохли от слез, а рот глупо приоткрылся. Он силился что-то сказать, но лишь невнятное бормотание вырывалось из его по детски пухлых губ.
Мне стало неловко за свою резкость. Парень родителей потерял, а сейчас видимо осознал, что и сестры в живых нет. Я всего лишь оболочка родного ему человека, чужая тетка, волк в овечьей шкурке. Осторожно потянула его за рукав полушубка.
