Политика — дерьмо, говорит мастер Хару, но если леди Ван-Вальден нужно, то экипаж «Паломника» повезет пассажиров, от которых воняет политикой… И леди будет совершенно спокойна за тайны своих пассажиров — ни один нормальный левиафаннер ни за что не станет болтать, что поправлял дела пассажирскими перевозками.
Он пропустил вперед дородную тетку в форме техника-электрика и шагнул следом за ней в лифтовую шахту. Транспортные фалы тут же разнесли их в разные стороны: тетка поплыла «вниз», к рабочей зоне, Дик — «вверх», к жилой. «Низ» и «верх» при отсутствии гравитации были такими же условными понятиями, как и в стволовой шахте. Точно так же можно было сказать, что тетка уехала на своем фале вправо, а Дик — влево.
— Простите, — услышал он, почувствовав нечаянное прикосновение. Ладонь, переместившаяся по фалу в сторону от него, была золотисто-оливковой, а ее обладатель носил форму ремонтника.
— Ничего, — отозвался Дик и улыбнулся гему[7]. Тот недоуменно моргнул и выскочил явно не на своем ярусе. А чего он ждал? Ругани, а то и удара. Чем младший матрос с «Паломника» отличался в его глазах от сотен тысяч других естественнорожденных, которые за неловкость обругали бы его, не задумавшись, или даже пнули? Ведь у пояса Дика Суны висел свог[8], а имперцы, к стыду юноши, обращались с гемами порой не лучше, чем вавилоняне.
Он примерился, отстегнулся от фала и выпрыгнул из шахты в коридор четырнадцатого уровня. Глубоко вдохнул и пошел вперед, на зазывное мерцание разноцветных огней.
На четырнадцатом уровне располагались увеселительные заведения средней руки — шикарные имелись только на планете, а дешевые не окупили бы станционных расходов. Но Рэндалл Дрю, способный пропадать здесь сутками, был непривередлив. Десяток его любимых злачных мест Дик знал наперечет и сейчас методично обходил все, опять борясь с чувством, что на него глазеет каждый встречный.
У вавилонянок, которые в Бога не верили, и у гемок, которых выращивали специально для этого, стыд отсутствовал начисто. Дик ненавидел этот сектор, ненавидел, когда его посылали сюда искать Дрю и ненавидел Дрю за то, что приходилось искать его здесь. Девицы срубали не меньше пяти дрейков за ночь, меньше было нельзя, проживание на станции стоило дорого. Расценки зависели строго от времени, которое занимал процесс. Время было дорого, поэтому девицы не тратили его на уговоры, а сразу хватали быка за рога, сиречь потенциального клиента — за все, что попадалось. Слово «нет» здесь понимали не с первого раза — иначе никто не мог бы конкурировать с девицами более высокого разряда, промышляющими в гостиницах и массажных салонах. Все это слишком походило на грузовой конвейер, чтобы возбуждать, и девицы рассчитывали не только на внешний вид и запах. Дик прошел по коридору каких-то двести шагов, и за это время его облапали не меньше четырех раз. Четвертым был гем-трансвестит, и тут младший матрос уже не выдержал: сдернул с пояса свог и выдвинул лезвие на длину руки, готовый воспользоваться пластиковым учебным клинком как дубинкой. Уличного прелестника как ветром сдуло.
Пользоваться свогом против женщин, тем более гемок, юноша не хотел, но обнаружил, что выдвинутое лезвие мигом увеличило его личное пространство на целый метр, и не стал дезактивировать клинок — так и пошел с ним по «Улице розовых глициний», не реагируя на оклики девиц и методично заходя во все бары и гостиницы.
В свои пятнадцать лет Ричард Суна был занудой и перфекционистом, и ему далеко не сразу пришла в голову мысль, которая моментально осенила бы любого из его ровесников: сказать, что весь третий сектор четырнадцатого яруса уже обшарен, а Рэндалл Дрю — не найден и избавиться таким способом от самого доставучего члена экиипажа — потому что неявка Дрю на корабль наверняка стала бы последней каплей в чаше терпения мастера Хару, и он приказал бы выбросить на причал вещи бортинженера, и объявил бы на бирже о вербовке нового.
Обычно в рейс ходили тридцать пять человек: по десять на вельбот и пять — постоянная команда корабля. Дик был в этой телеге шестым колесом. Зачисленный в экипаж на правах ученика (одна трехтысячная в годовой добыче, семь лет обязательного стажа), он готовился стать пилотом, но, как любой младший матрос на любом корабле, делал и многое другое. «Начальник куда пошлют», так называют это в космическом флоте. В данном случае его послали искать бортинженера, и он был намерен задание выполнить, какие бы отношения у них с бортинженером не сложились. Но так уж вышло, что отношения сложились крайне скверные. И вот сейчас Ричард Суна стоял на смотровой галерее третьего сектора, откуда открывался вид и на висячие сады Самурамати, и на круглый бок Ика-а-Мауи, Рыбы Мауи в серебряной чешуе океана и кисейных плавниках облаков; стоял и думал — почему он, голодный и немытый, уже два часа мечется по коридорам, где пахнет потом и дешевыми духами в поисках человека, который на протяжении полутора лет каждый день достает его глупыми шутками, жестокими розыгрышами и откровенным хамством, в то время как избавиться от него будет даже не просто, а очень просто? Почему он должен, например, заходить в «Лунную стражу», выслушивать насмешки тамошних дзёро — которые куда добродушнее насмешек Дрю, но от этого только более мучительны, в то время как достаточно вызвать кэпа на связь и сказать, что Рэндалла здесь нет. Причем это, кажется, правда — из всех баров и гостиниц, которые были по совместительству бардаками, Дик не посетил только «Лунную стражу». Какова вероятность того, что Дрю окажется именно там? В конце концов, можно просто забыть про этот «массажный салон»…
— Смотри, малышка, это — малый синдэнский[9] крейсер класса «крестоносец», — какой-то станционник, одной рукой обнимая девицу, другой рукой показывал за окно — где между станцией и круглым боком Рыбы Мауи проплывала длинная темная тень, очертаниями похожая на рыбу-молот. — Судя по расположению башен силовых установок, это «Готфрид Бульонский».
«Дубина!» — Дик стиснул зубы, чтобы не выкрикнуть это и ткнулся лбом в дымчатый флексиглас смотрового окна. — «Где ты видел у серии Первого Похода орудийную башню наверху? Ведь слепому же ясно, что это „Людовик Седьмой“! Не знаешь — молчал бы лучше!»
Станционник вещал что-то еще, но юный ученик пилота уже не слышал его. Он вдруг застыл весь, захваченный второй возможностью: не докладывать на корабль и не искать Дрю. Не возвращаться и не участвовать в позорной перевозке пассажиров. А вместо этого затаиться где-нибудь здесь, в жилых секторах и дождаться, пока на прикол встанет «Людовик». Прийти на борт: здравствуйте, отец-командор, я Ричард Суна с «Ричарда Львиное Сердце», воспитанник экипажа и сын корабля, возьмите меня, пожалуйста. Я уже много умею, я почти пилот, у меня есть шесть прыжков!
«Ну да, а он мне скажет: мальчик, как ты оказался здесь? И что я ему отвечу? Что я с „Паломника“, что капитан меня послал искать бортинженера, а я решил сбежать… И он скажет: сынок, ты предал в малом — как тебе можно доверять в большом? И будет прав…»
Дик вздохнул и направился в «Лунную стражу».
Это было чистое и приличное заведение в сравнительно тихой и относительно фешенебельной части сектора. Здесь никто не хватал приходящих за руки, чтобы беззастенчиво положить их ладони себе на грудь, никто не дышал в лицо с деланной страстью и не обдавал запахом дешевого парфюма с примесью феромонов. Здесь был мягкий свет, кофейная стойка и чистые комнаты наверху. Здесь девушки выглядели свежо и улыбались приветливо, как старому другу. Дик надеялся, что его здесь не узнают. Зря надеялся.
— Привет, малыш! — улыбнулась из-за стойки госпожа Коман. — Ты что-то ищешь или хочешь потерять?
— Здравствуйте, леди Коман, — сказал он. — Я младший матрос с «Паломника» и ищу нашего бортинженера. Его имя Рэндалл Дрю.
— Мы не спрашиваем паспортов, бисёнэн.
— Он часто бывал у вас, вы должны его помнить.
Госпожа Коман рассмеялась.
— Конечно я помню и его, и тебя, — сказала она. — Он таскается к нам каждый раз, а тебя, бисёнэн, забыть невозможно. Это твое «леди Коман» и то, как ты краснеешь. Меня еще никто так не называл, от неожиданности я чуть не дала тебе бесплатно. Я и сейчас готова, — ее рот был маленьким и пурпурным, и улыбка была как явление жемчужины в мантии моллюска.
— Вы все так же великодушны.
— А ты все так же нерешителен, — засмеялась госпожа Коман. — Или ты из этих? Нет, ты не из этих, эти так не краснеют в присутствии женщин.
— Покажите мне его, — раздался чей-то бархатный голос из полумрака. — Я уже и забыла, как это выглядит — краснеющий бисёнэн.
С этими словами на свет выступила женщина чуть помладше госпожи Коман (а сколько было лет самой госпоже? Тридцать, сорок или двадцать пять? Это кукольное личико не имело возраста). Дик знал, что лицо его сейчас пылает как горн.
