Алекс не сомневался, что пожалеет о поездке. Нужно было позвонить. В последнее время он виделся с отцом урывками, и с каждым разом тот встречал его всё более отстраненно. Возможно, стыдился себя. Или злился за то, что Алекс приставил к нему медсестру и платил по его счетам.
Старший Райн отступил в глубь комнаты. Алекс устало прислонился к дверному косяку.
— Нужно поговорить. Не хотелось ждать выходных, и я не думал, что потребуется… предупреждение. Извини.
Джеральд что-то торопливо прошамкал себе под нос. Неловко сунул стакан в шкафчик для лекарств. — Ну что ж, садись. Хочешь чего-нибудь?
— Кое-что прояснить.
Отец настороженно повел подбородком.
— Если знаю, о чём речь, то помогу. А о чём мы, собственно?
Алекс развернул стул спинкой вперед и уселся на него, впившись пальцами в теплое дерево. — О Каталине Чесбери.
Последовала тишина.
Затем Джеральд побледнел, мгновеньем позже побагровел, на его шее и висках выступила испарина. Алекс испугался, что отца снова хватит инфаркт, но тот махнул рукой и самостоятельно рухнул в кресло. Вяло закрыл ладонями лицо, сквозь стиснутые пальцы донесся невнятный шепот. Алекс не разобрал ни слова.
Через четверть часа Джеральд отнял руки от лица, и Алекс увидел, что оно мокро от слез. Тот не плакал с похорон матери. Вид у него был измученный и злой.
— Сын, я сделал всё… Я лишь хотел… Как это случилось?
— Она мне написала.
Джеральд всхлипнул и яростно затряс головой.
— Что произошло? Что вообще происходит? — удивленно пробормотал Алекс.
— Мы скрыли от тебя… Намеренно, но мы лишь хотели обезопаситься, обезопасить тебя! Чтобы ты не думал их искать. Мы так решили. Я и твоя мать.
— Но зачем?
Джеральд снова затрясся, слова застревали у него в горле.
— Я уже знаю о Каталине Чесбери. И я достаточно взрослый, чтобы обезопасить себя сам. Но хотелось бы знать, от чего.
— Нам бы никто не поверил… Никто! Даже словам Элейн… Никто бы не стал нас слушать. Что значит наше слово против ее слова?!
— Я готов тебя слушать.
— Каталина Чесбери… была опекуншей твоей матери.
— Знаю.
Джеральд сбился и умолк, то ли не мог собраться с мыслями, то ли просто тянул время. Алекс поборол подступившую под горло волну жалости и вновь настойчиво позвал его. Тот вздрогнул, скривился.
— Она была очень… влиятельной. Такой, наверное, и осталась. Она всё еще жива! Она всех нас переживет.
— Вы поссорились?
— Поссорились? Нет. Я с ней даже не встречался. Грешным делом надеялся, что она вообще обо мне не узнает. Что ей от тебя нужно?
— Пока ничего.
Отец повесил голову и принялся тихонько бормотать себе под нос. Поняв, что ничего от него не добьется, Алекс встал, чтобы позвать медсестру, но Джеральд поспешно остановил его.
— Нет… Сын, не приближайся к ней. Пожалуйста.
Алекс молчал.
Джеральд вновь заволновался, судорожно привстал в кресле, пытаясь опереться о край стола. Алекс невольно подхватил его, чувствуя, как жесткие холодные пальцы впиваются в предплечье.
— Сынок… Мне так жаль… Так жаль, что я говорю тебе… Я все эти годы знал, но это была наша тайна. Наша. Эта женщина — убийца. И мы тоже виноваты, мы обо всём знали и скрыли это. Прости нас…
* * *
23:57
— Вот это я понимаю — скелет в шкафу.
— Два скелета, если уж на то пошло. — Алекс откинулся на спинку кресла, впервые перестав следить за дорогой. Уже какое-то время за ними никто не гнался.
— Похоже, ты отцу тоже не особо веришь.
— Я верю, что он что-то видел, но вот насчет выводов…
— И что думаешь делать?
— Хочу составить собственное мнение о Каталине Чесбери.
— Какие у вас все здравомыслящие в семье!
Алекс закрыл глаза, прикинувшись сонным хорьком в надежде переждать бурю.
— Сперва ты рассказываешь, что у тебя ум за разум заходит из-за недосыпа и депрессии, а теперь собираешься в гости к потенциальной убийце! Ее присутствие, безусловно, поможет тебе спать по ночам. Мертвецки крепким сном.
— Брось, Рон. Ты только что сам не верил…
— Есть разница между «маловероятно» и «невозможно»?
— Давно надо было тебя позвать — не было бы проблем с бессонницей.
— Алекс! — Старик хлопнул ладонью по рулю, едва не отправив их в кювет. Райн даже не заметил.
— Тетушка Каталина зовет отметить семейный праздник, она жаждет примирения, — пробормотал он. — Если не приму приглашение, следующего уже не будет. Либо я еду сейчас, либо не еду вовсе.
— Сперва разберись с собственными проблемами, а потом играй в детектива.
— Мне нужно сменить обстановку, чем не повод. И немного адреналина не помешает.
— Одному тебе ехать нельзя.
— И кого предлагаешь взять? Я не хочу посвящать в подробности случайных знакомых. Тебе почти восемьдесят, да и хорек маловат — не уверен, кто кого будет охранять.
— Ну, поязви еще, — огрызнулся Тэйси.
— Надеюсь, Джулию ты в расчет не берешь?
— Она знает, куда ты намылился?
— Знает. Письмо пришло при ней. Об убийстве я ей рассказывать не буду. Надеюсь, ты тоже. Паранойи в ней больше, чем во всех присутствующих, не говоря уж о любопытстве.
— И не говоря уж о том, что она является частью всего того, что тебе «до чертиков надоело»?
Алекс выпрямился в кресле и впервые посмотрел Рональду в глаза:
— К вам с Джулией это не относится.
Тэйси пожал плечами.
— Ради твоего спокойствия завтра еще раз проконсультируюсь с врачом насчет бессонницы. Поездка не займет больше десяти дней. Если станет хуже, уеду. Или позвоню тебе.
— И когда ты летишь?
— Послезавтра.
* * *
Брисбен
12 октября, 10:30
До прихода Джулии оставалось полчаса. Алекс отхлебнул кофе и тихо ойкнул, забыв, что тот только что сварен. Боль с языка плавно перетекла в горло. На столике лежал авиабилет — рядом с английским письмом, продолжавшим отравлять воздух старомодной фиалкой.
Уже второй час Алекс, скрючившись, сидел на диване и силился перебороть усталость. Мысли вяло царапались в голове, и иногда ему казалось, что он знает, как нужно поступить. Но через мгновенье уверенность уходила, и он снова бездумно таращился в черное окошко кофейной гущи — или на конверт.
Снять трубку, набрать номер, признаться Рональду, насколько плохи дела. Может быть, сразу позвонить в клинику. Рука не слушается. Будто тело действует само по себе. Стоило бы испугаться… Нет, даже страх липовый. Так оно работает? Мысли рассыпаются. Тяжело думать о чём-либо, кроме поездки. Кроме билета на столе и убийства.
По-прежнему никакого страха.
Алекс не знал, как следует дознаваться до преступления, со дня которого прошло тридцать пять лет. Впрочем, он бы и до свежего преступления предпочел не докапываться, но поезд ушел, оставив его с двумя гипотетическими трупами на руках. Для начала стоило выяснить, жили ли они вообще — вне одурманенного воображения Джеральда Райна. Да, успокаивай себя. Сегодня должно быть проще.
Ночью удалось поспать несколько часов. Затем раздался телефонный звонок, и Алекса подбросило, словно в подреберье воткнули оголенный провод. Звонил старый школьный друг, онколог, неделей раньше согласившийся обследовать больную голову Райна. Положив трубку, Алекс впервые за долгое время испытал некое подобие радости: «Опухоли нет. Отоспись, поезжай в отпуск, покажись невропатологу». Совет насчет невропатолога шел под номером один, но маячивший на столе конверт посчитал, что это не суть важно.
Опухоли нет. Славно. Однако чувство было слишком трепетным, чтобы задержаться надолго.
«Значит, психоз».
Когда Алексу было восемь, с ним приключилась неприятная история: почти неделю его болтало в слоеном пироге из раздувшихся звуков и картинок размером с чью-то жизнь. Он бредил и сильно рисковал угодить в специальное медучреждение, если бы всё не закончилось так же внезапно, как и началось. Лечивший его доктор смилостивился над родителями и вписал в графу диагноз «Отравление неизвестными веществами». Что произошло на самом деле, никто так и не узнал. Однако Алекс хорошо запомнил долгое послевкусие, эту тихую, тревожную щекотку в затылке. То же чувство преследовало его весь последний месяц. Только теперь оно стало сильнее.
Он бы предпочел не сознавать, что сходит с ума.
Почему сейчас, уныло подумал Райн? Галлюцинации, тени на дороге. Обычно ему едва хватало фантазии на то, чтобы не умереть со скуки в свободные от работы часы.
Еще и убийство.
Дурная наследственность? Спросить у матери, что произошло, не получится, а отец… Болезнь, утраты и алкоголь сделали свое дело. Одни прорехи.
Зря он радовался, что опухоли нет. Возможно, пережить операцию было бы проще, чем избавиться от засевшей в мыслях занозы. Ему казалось, что он всё еще где-то спит. Он вспомнил глаза матери, тревожные, словно смотрящие внутрь себя. Как она снова и снова смахивает несуществующую пыль со стола и едва заметно вздрагивает. Никогда не зовет его по имени. Пожалуй, это самое странное: зачем они дали ему имя убитого человека? Как они оба боялись машин, случайных звуков на улице. Когда Алекс заболел ветрянкой, отец нес его в больницу через несколько кварталов на руках, отказавшись от такси…
