- Хочешь сказать, нам нужно спускаться на пляж с этой скалы? - раздался неодобрительный голос Линды.
- Это только в первый раз трудно, - начал оправдываться Шурик. - Нужно держаться за веревку. Я вам помогу.
- Ребята, вы спускайтесь, а я туда… - обалдело отмахнулась я от них.
- Куда? - не поняла Линда.
- Туда, - ткнула я пальцем в пик скалы с моей незримой, сверкающей богиней и завороженно двинулась вслед за своим пальцем.
- Вот шебутная у тебя подружка… - послышался за спиной удивленный бас Шурика. Линда не сказала ничего.
Я лезла с горы, потом опять на гору, цепляясь за острые выступы камней, передвигаясь большей частью на четвереньках, ведомая, влекомая, счастливая, совершенно сумасшедшая. А добравшись до вожделенного пьедестала богини, выскочила из шортов, тапочек, майки и, не задумываясь, кинулась вниз, расставив руки. Пробивая воздух, словно пуля, я летела в бездну. Безумный коктейль ужаса и восторга рвал грудь. Вода больно ударила ступни, и море потянуло меня вглубь, в черноту. В никуда.
А-х-х…
Колеся ногами, отбиваясь руками от ледяной темноты, я поплавком всплыла на поверхность - новая, отрезанная своим невероятным рывком от прошлой жизни, как Иванушка, искупавшийся в трех котлах Конька-Горбунка. На миг показалось: сил больше нет, тело парализовал запоздалый, настигнувший меня страх. И тут я увидела, как великолепным кролем ко мне несется Шурик.
- Цепляйся за мою шею… - решительно крикнул он. В ответ я лишь злобно стиснула зубы и попыталась молча обогнуть его своим лягушачьим брассом. До чего лишним, до чего некстати он был! Верно, то же самое испытывают собаки, когда хозяин, отпустивший их побегать, подходит к ним с поводком…
- Ты че, не тонешь? - удивился спасатель.
Я упрямо двигала конечностями, стараясь не торопиться, не убегать, а наслаждаться плаванием. Получалось плохо. Я ощущала себя под конвоем. Боясь оставить меня, Шурик описывал круги вокруг, безуспешно пытаясь приноровить свой темп первоклассной моторной лодки к моему неспешному ходу.
Мы подплыли к берегу. Линда сидела под зонтиком на плоском камне. Она казалась нонсенсом на этом диком пляже - белая леди с выпрямленной спиной, в белом купальнике, обтягивающем ее стройную фигурку «без миллиграмма лишних калорий». И я вдруг застеснялась своих слишком крепко сбитых телес, своего глупого поступка, самой себя. Косолапо передвигаясь по острым камням, я двигалась к ней. Подоспевший Шурик быстро протянул мне руку. Я по-детски спрятала ладони за спиной. Обидно, черт возьми, когда парень ведет себя с тобой вежливо лишь для того, чтобы заслужить одобрение своей невесты!
- Зачем ты это сделала? - сурово спросила Линда.
Я не знала, что ответить. Знала лишь одно: если бы я хоть на минуту задумалась, стоит ли это делать, - не сделала бы никогда.
Приняв полотенце из ее рук, я опустила голову и начала с преувеличенным энтузиазмом просушивать волосы. Из-за вопроса Линды мир снова стал убийственно реальным. Я больше не чувствовала радости.
- Ну ты безбашенная, подруга!
Сквозь мокрую чадру слипшихся черных прядей я увидела опешившее лицо Шурика с восторженными фонарями глаз.
- Не каждый мужчина рискнул бы сигануть оттуда. Там же скалы подводные, ты чудом не разбилась. Ну ты герой!
- Не герой, а глупая импульсивная девчонка, - раздраженно срезала его Линда. - Ты не представляешь, как мы испугались! Что бы мы делали, если бы ты не выплыла? Что бы я сказала твоей маме? Ты о ней подумала?
- Дай посмотрю, не поцарапалась где… - гнул свое Шурик.
Диссонанс между ними, ее неодобрение и его признание, был столь очевиден, что теперь я уже боялась стать невольной причиной их ссоры. Отобрав полотенце, Шурик начал облапывать меня со всех сторон в поисках предполагаемых ран. И в свои далеко не шестнадцать лет я вдруг с удивлением поняла: царапины - только повод пощупать…
«Вот подлое мужицкое созданье - на фиг тебе барышня не нужна, а все равно не упустит случай за сиську подержаться!» - разозлилась я. Хотелось закричать, послать его, надавать оплеух. Но я лишь изо всех сил делала вид, что ничего непристойного не происходит.
Линда наблюдала за нами со свойственным ей пытливым выражением лица. Никогда я не видела на нем никаких ярких чувств - ни возмущения, ни восторга, ни любопытства - только этот бесстрастный интерес историка, препарирующего людские нравы.
Она снова взглянула на часы, элегантно пожала плечами и произнесла все ту же, неясную мне фразу:
- Да, уже пора.
* * *
На следующее утро мы пили кофе на террасе. Я сидела на ступеньках, разомлевшая, уже одетая в купальник, любуясь самым синим в мире Черным морем. Обросшие ноги я стыдливо прикрыла полотенцем и на время безмятежно забыла о них. Горько-сладкая влага нежила небо. После городского смога я чувствовала себя отравленной пьянящим кислородом, после схематично-легитимного существования - обезумевшей от необузданности природы. Море, небо, скалы - какая банальность и какая красота! Я зажмуривалась, а затем, резко открывая веки, - открывала для себя вновь и вновь этот великолепный «блистающий мир». За сутки я научилась отстраняться от Линды, Шурика, их любви, целиком сосредоточиваясь на своей - Море. Находиться tete-a-tete только с ним. И снова ощущала себя бездумно счастливой…
Скрупулезная Линда готовила на кухне завтрак из трех блюд. (Еще бы, ведь Шурик ест не хуже, чем Робин-Бобин Барабек!) Ее притихший жених сидел в плетеном кресле за моей спиной, пытаясь настроить растрескавшуюся дядину гитару.
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском синем-синем море
Бригантина подымает паруса…[1]
Запел он вдруг.
Я замерла. И в ту же минуту простила его «шаловливые ручки». (Надо признать, моя грудь третьего размера всегда вызывала у мужчин самую неадекватную, точнее, самую что ни на есть природную реакцию.)
Я могла простить ему все на свете за то, что он знает слова моей любимой «Бригантины»!
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас…
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.
Капитан…
Да, прав был Грин, который жил и умер тут, в Крыму. Глядя на море, невозможно не выдумать Ассоль и «Бегущую по волнам». Живя у моря, невозможно не ждать алые паруса. И лишь тот, кто посвятил свою жизнь морю, мог, не задумываясь, подарить их своей любимой. Ибо море, мгновенно смывая с нас ложь цивилизации, делает всех беззаветными романтиками!
Только вот где он? Мой личный капитан Грэй…
Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.
Впрочем, я была бы согласна и на пирата…
Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой!
Песня оборвалась.
- Слушай, Маша, а чего ты решила вчера прыгнуть со скалы? - неожиданно пробасил Шурик.
- Я не решала. Мне просто вдруг страшно захотелось сделать это, - объяснила я машинально, продолжая купаться в своих голубых фантазиях.
- Знаешь, я тебя понимаю, - задумчиво протянул он. - Я сам прыгал с нее не раз. Знал, что нельзя, опасно, и прыгал все равно. Феолент - такое удивительное языческое место. Тут все «нельзя», «не стоит», «неправильно», «неудобно» становятся хлипкими и глупыми. А правила приличия вообще кажутся абсурдом.
- Правила приличия, - усмехнулась я, - это наука о том, как максимально облегчить жизнь окружающим, тем самым испоганив ее себе. А главное, они находятся в коренном противоречии со всеми природными инстинктами. Правила приличия отличают нас от животных, но еще никем не доказано, что это отличие в лучшую сторону.
- Вот это да! - обрадовался Шурик. - Классно сказала. А ты любишь море?
Неизвестно отчего сегодня этот вопрос совсем не показался мне дурацким.
- Когда я смотрю на него, - искренне призналась я, - то постоянно вспоминаю, что когда-то вода покрывала весь земной шар и наши далекие прапрапредки вышли на землю из моря. А как иначе объяснить, что все мы влюблены в него генетически, априори, без всяких оснований? Ведь не море кормит нас, его водой нельзя даже напиться, а мы все равно рвемся к нему и в него. А потом, это же известный факт: новорожденные младенцы, которые ни сидеть, ни ходить не умеют, уже умеют плавать. Вот доказательство - тысячу веков назад мы все рождались в воде!
- А я и сейчас родился в воде.
- Да ну! - Я впервые обернулась, чтобы посмотреть на новоявленного дельфина. И незамедлительно пожалела об этом. Беседа, складывающаяся столь уютно и интересно, тут же показалась мне неуместной. Вид противоестественной человеческой махины сразу вызвал отторжение, тревогу, желание ретироваться и заткнуться. Я поспешно отвернулась. Лучше уж, как в «Аленьком цветочке», разговаривать с голосом невидимого чудовища.
