— Ой, а мы Леночке новое платье (юбку, брючки, кофточку…) купили. А ей не нравится. Ты не померяешь? А она со стороны глянет — какое оно красивое.
Вот я дууура! Хвать платье, и ну его примерять. А то, что Ленка грустная становится, а мамаша ее победоносно глазом сверкает, я не замечаю. Кручусь перед зеркалом, как дууура. Тварь я. У Ленки шея короткая, талии нет и бедра тяжелые. А мамаша ее тоже тварь коварная. Типа посмотри, доченька, какая ты уродина. И ведь от ее диет шея ни фига не вытянется, и вообще Ленка симпатичная девчонка. Ей просто одеваться по-другому надо. Но у кого кошелек, тот гардероб и заказывает. А я — тварь. Надо перед Ленкой извиниться. Нет! Если я извиняться начну, еще тупее получится. Просто больше никогда не буду мерить ее шмотки. Слово даю!
На следующее утро.
Килька снова не пошел в школу. Классная спросила, что с ним. Что ей ответить? Правду? И что она сделает? Родителей вызовет? Нормально — отец с него три шкуры спустит. Скажет, сам виноват. Слабак. Не мой сын. Он Кильку здорово давит своим авторитетом. Коммандоса выращивает. А Килька не такой. Он не чахлый, конечно. Но не боец по характеру. Все свободное время в игры рубится. Монстров мочит.
— С тебя оформление актового зала. — Классная уже забыла про Кильку.
Я выторговала три дня и двух помогайцев в придачу. Все-таки 23 февраля. И кто придумал этот праздник? Он реально дурацкий! А главное — он ДО 8 марта. И поэтому вечная проблема — кто, кому и что будет дарить.
— Девчонки, давайте скинемся, а? — настаивала Мурзик.
— Хорошее предложение; а по сколько? Если подарки получатся дорогие, пацанам будет хреново. Их меньше, чем нас.
— Ой, только не надо мне лапшу на ухи вешать! Они нам по открытке и по цветочку каждый год дарят. Я эти тюльпанчики квелые уже заранее ненавижу.
Мурзик нервничала. Наверняка хотела в этом году обратить на себя чье-то внимание. Она вообще в последнее время сама не своя. Точно в кого-то втрескалась. Интересно — в кого?
Несколько дней спустя.
В общем, так получилось — я три дня Кильку не видела. А потом простудилась зверски. Недели на две. Это все из-за носа разбитого. Он теперь слабый стал, вот и ловит всякую инфекцию, зараза.
Лежу. Болею. Мама на работе. А мне чаю с лимоном вдруг захотелось. Завернулась в одеяло и потопала на кухню. А там папа. В одних трусах перед открытой форточкой. Дышит полной грудью.
— Ты чего, закаляешься? — предположила я.
— Черт! — Папа заметался по кухне.
— На больняк собрался?
— Ну да. Я тоже отдохнуть хочу.
— Ты не отдохнуть хочешь. Ты помереть собрался. Дурак ты, хоть и мой папа.
Он был счастлив, когда мама обнаружила на его градуснике тридцать восемь и две. Наверное, у него на работе какие-то проблемы. Или просто захотелось, чтоб вокруг него скакали и фруктами пичкали. Так и вышло. А на меня теперь — ноль внимания. У меня температура меньше, и я почти здорова.
Пока мы с папой болели, я ему нечаянно выболтала все Килькины секреты.
— Надо парню помочь, — громко сморкаясь, решил папа.
Оделся потеплее и пошел встречать Кильку. Часа два прождал. Встретил маму; она умилилась тому, что он по ней так соскучился.
— Не было ни Кильки твоего, ни нариков, — шепнул мне папа.
После болезни.
Пропущенные уроки вышли мне боком. Теперь надо было догонять класс. Мишаня помогал, как мог, сделав за меня всю домашку. Кильки в школе не было, и я решилась сходить к нему в гости. Типа проведать.
— Он болен, — сухо рявкнул Килькин отец и попытался захлопнуть дверь перед моим носом.
— Я знаю, что он на больняке. Мне в школе сказали. Я ему домашку принесла. Вы все-таки меня пропустите, а? — как можно вежливее попросила я.
Лучше бы он меня выгнал. Вид прикованного к батарее Кильки меня просто потряс. Напрочь. У него лицо было как у зомбяка. Зеленое. Правда! И трясся он капитально. А когда меня увидел — подвывать начал. Как собака больная.
— Ну как тебе зрелище? Может, ты мне объяснишь, как такое могло случиться с МОИМ сыном?
— А только с вашим и могло, — нечаянно брякнула я и тут же пожалела, что не родилась немой.
Когда у Килькиного отца прошло желание меня урыть, он затолкал меня на кухню для серьезного разговора. Классная у них квартира, лучше нашей. Особенно пол здоровский, из натурального дерева незнакомой породы.
— Хватит посуду рассматривать, не в музее, — Килькин отец нехорошо так на меня поглядел.
Правда, я даже испугалась немного.
— Отучайся шарить глазами по чужому имуществу. А то мало ли что…
— Типа их обворуют, а подумают на меня? — догадалась я. — Так на кой фиг выставки делать? Ведь ясное дело — вам своими сокровищами похвастать охота.
Килькин отец пристально на меня уставился. Хотел гадость сказать, но передумал.
— И почему ЭТО могло случиться именно с моим сыном?
Пришлось заложить Кильку по всем статьям. И про уродов этих в подъезде. И про его страх перед отцом. Только это не страх вовсе, а что-то другое. Я просто названия не знаю.
— Он сам никогда наркоту пробовать не будет. И они это просекли. Но он гордый у вас. Ему признаться в слабости — как повеситься. Значит, вы во всем сами и виноваты, — мрачно подытожила я.
— Мать в больнице лежит. Этот ушлепок ее с монстром из игрушки перепутал и топором пытался зарубить. Видала, какие у нас теперь двери? Его рук дело.
— А что с матерью?
— Срыв. Нервный. И синяки.
— Могло быть хуже, — успокоила я.
Через пару дней.
На переменке какая-то малолетняя тварь устроила дымовуху. Неужели и мы в первых классах были такими придурками? Мальчишек тут же пробило на ностальгию.
— А ты помнишь, как мы училке тапки приклеили?
— А я бомбочки на физре кидал!
— А как мы все под парты залезли и мычали…
— Вот идиоты!
Действительно — идиоты.
— А когда мы с Юриком в ваш класс перешли, вы в столовке в нас коржиками молочными кидались, — вдруг вспомнил Денис.
Все молчат. Стыдно, однако, хотя меня там не было.
— А в кого попали? — спрашиваю я.
— В него. Смешно? Я выше на голову, а попали в него.
Юрик злобно молчит, делая безразличное лицо. Он все прекрасно помнит. Он вообще злопамятный.
— Ну а вы что? Трудно было тоже кинуть?
— Трудно. Коржики сначала купить нужно, а вы удрали сразу…
Это уже не детские шалости. Это — жлобство. С нашей стороны. Нам немного стыдно.
Среди моих «подвигов» — пение непотребных песен во время демонстрации в честь Дня города. И сочинение про короля Лира. Которого я обозвала жадиной-говядиной, потому что он захотел приготовить яичницу, не разбив яиц. Ну, вы сами посудите — здорово мужик придумал. Я типа, отдаю вам, доченьки, по куску королевства, но буду ползать к вам в гости и проверять, как вы им руководите. Получается, вроде оно как было его, так и осталось. Это как мамина родственница. Сначала подарит, а потом постоянно спрашивает:
— А где та картиночка, которую я вам в тот раз подарила?
Или:
— А вы что МОЕЙ кофеваркой не пользуетесь?
Хотя это я зря. Тетка просто с придурью, а король Лир — намного серьезнее. Эгоист он и жулик, я вам точно говорю. Кроме учительницы по литре, никто полета моей мысли не заценил. Да и она посоветовала больше таких сочинений не писать и свободными темами не баловаться. Лучше брать проверенные темы. Там, где надо побольше цитат выучить и пару-тройку чужих авторитетных мнений. И ни в коем случае — ни одной собственной мысли.
— Кто ты такая, чтобы судить о великих произведениях?
— Я — читатель.
— Вот и молчи в тряпочку…
Получается, я ничего выдающегося не сотворила. А пора бы. А то школа закончится, и я ничего не успею.
— Давайте Черепашку-слизня доведем, а?
— И чем она тебя так задолбала?
Никто в классе не понимает моей упертой ненависти к Черепашке. Она никогда не вступает в откровенную конфронтацию. Вежливая. Ханжа. Пытается своими намеками показать, какие мы все недоумки. В ее ведении — наше поступление в институт. Она поддерживает какие-то тайные связи школы с подготовительными курсами и еще что-то там важное мутит.
— Если вы сейчас не получите нужных знаний — опозорите нас перед Университетом.
Черепашке нравится это слово «Университет». А мои предки говорят — в городе только один настоящий универ, со стародавних времен.
— Вопрос можно?
— Спрашивай. — На меня смотрят неодобрительно, но с кривой, всепонимающей улыбочкой.
— А почему все, кто поступили, говорят, что на первом курсе им сказали: «Забудьте все, чему вас учили в школе»? И целый год знания до нужного уровня подтягивают. И еще — что вы нас разучили самостоятельно думать…
— Кто ИМЕННО сказал тебе такую чушь?
По ее голосу сразу ясно, что признаваться никак нельзя. Найдет и обезвредит.