Хотя поначалу и не всё шло гладко, Гена поднимался, и вслед за ним тенью скользил Вова; для посторонних их отношения выглядели как дружеские и равные. За пару лет случилось столько всего, что школьные годы казались бесконечно далекими и нереальными. Мысленно обращаясь назад, Вова видел нелепого паренька, с которым теперь не имел ничего общего, и только в тех случаях, когда удавалось всласть покуражиться над беззащитным, детские комплексы брали свое. Постепенно о Толстом сложилось мнение, что он человек добродушный в кругу своих, но жестокий по отношению к врагам, умеющий отстоять свою позицию. Судьба оберегала Вову, и ситуаций, в которых проявились бы его истинные качества, пока не возникало. Он вернулся в семью и жил с родителями душа в душу, а преподавателям в институте платил столько, что они выставляли ему оценки на год вперед и сами готовили курсовые.
Жизненный путь третьего члена бандитского экипажа был куда более тяжелым, и в кабину «ниссана» он попал после длительной череды испытаний, закаливших тело, но навсегда искалечивших душу и разум.
Если бы при приеме в банду требовалось заполнять анкеты, то Саше по прозвищу Зуб в графе о социальном происхождении пришлось бы сознаться: из гопников. Он был зачат в хмельном угаре и появился на свет сентябрьским утром, через несколько минут после того, как его страдающую с жестокого похмелья мать довезли до больницы. Роженица скончалась, не услышав первый крик своего ребенка, а осерчавший папа вернулся домой, в вечно пьяную грязную коммуналку, толкнул на барахолке что-то из жениных вещей и накрыл стол, намереваясь справить то ли рождение сына, то ли скорые поминки. Все бы ничего, но один из приглашенных к застолью соседей, выпив лишнего, решил покаяться и удивил собравшихся признанием в том, что является подлинным отцом ребенка. Мало того что удивил, так еще и начал настаивать, горячиться и приводить доказательства. Установить обоснованность его претензий на отцовство в дальнейшем не представилось возможным. Семнадцать ударов топором оборвали спор, и вскоре тот, кого записали в Сашиной метрике, отправился на восемь лет под Воркуту, а мальчика взяла на воспитание его сестра.
Государственные органы, призванные решить судьбу ребенка, проявили редкостную близорукость. В молодости Наталья Ивановна отсидела за кражу, и хотя в дальнейшем на скамью подсудимых не попадала, благонравным поведением не отличалась, периодически устраивала в своей квартире притон и работала не больше шести месяцев в году-из всех учреждений, куда она устраивалась поварихой, ее увольняли со скандалом. Приемный сын заставил женщину измениться в лучшую сторону — возможно, что именно на это она и рассчитывала, забирая его к себе. Она нашла постоянную работу, отвадила от квартиры собутыльников. Так прошло несколько спокойных лет. Саша пошел в школу. Наталья Ивановна, посчитав, что какую-то часть своего долга исполнила, «развязалась». Потом началось ожидание брата из колонии, и пьянки участились. Когда пришло уведомление о его смерти — он умер в тюремной больнице от туберкулеза, не досидев меньше года, — Наталья Ивановна жестоко выпорола Сашу ремнем и сорвалась в недельный запой, на исходе которого, не добрав денег на бутылку, пыталась тиснуть в универмаге пальто и была задержана. Ее не посадили, но с работой и трезвостью было завязано окончательно. Дом опять наводнили сомнительные личности мужского пола. Иногда их было много, и они приводили с собой растрепанных визгливых женщин, но чаще Наталья Ивановна зазывала одного-двоих, и Саша из своего угла с замирающим сердцем следил за тем, как они, напившись, начинают странные игры с раздеванием, криками и стонами. Впрочем, мужики раздевались редко, обычно просто расстегивали штаны и, сделав дело, возвращались к столу, тогда как Наталья Ивановна любила порезвиться основательно, с фантазией, и постоянство соблюдала лишь в одном: никогда не снимала большой черный бюстгальтер, а в тех редких случаях, когда кавалеры пытались дотянуться до застежки, била их по рукам:
— Не трогай, гад пьяный, порвешь ведь! Это мне друг из Парижа привез, ты понял, да? Не трожь!
Так продолжалось несколько месяцев, пока в один из теплых вечеров в середине июня не произошло событие, повлиявшее на всю Сашину дальнейшую жизнь.
В центре города Гена отправился в кинотеатр повторного фильма «Спартак» смотреть картину «Бей первым, Фредди!», а Наталья Ивановна привела в свою окраинную однокомнатную «хрущевку» двоих мужиков. Саша в это время гулял, но начавшийся дождь заставил его вернуться домой, и получилось так, что он с ходу нарвался на подзатыльник:
— Чего приперся, скотина? У всех дети как дети, со двора не прогнать, а тебе лишь бы на кровати валяться.
Претензии были совершенно не обоснованы, Саша и сам был бы рад погулять подольше, но теперь, из чувства противоречия решил остаться. Подхватил со стола кусок колбасы и улегся на свой диван, отвернувшись лицом к стене. Один из мужиков, высокий и здоровенный, с седыми короткими волосами и бородой, сказал что-то в его адрес, но пока что прямой угрозы Саша не почувствовал, дожевал колбасу и уткнулся лицом в подушку, ожидая момента, когда они все наиграются и устанут, а он сможет поужинать остатками их закуски.
Застолье продлилось сколько обычно, потом задвигались стулья, скрипнул второй диван и погас верхний свет, осталась гореть только настольная лампа.
— Выключи, — попросила Наталья Ивановна.
— Не хочу, — отозвался седой, начиная расстегивать на ней блузку. — Я тебя хочу.
Приятель седого постоял рядом с ними, закурил «беломорину» и вышел в коридор. Через некоторое время из туалета донесся шум сливного бачка, но его перекрыл возглас Натальи Ивановны:
— Не трогай! Мне друг из Парижа…
— Иди на хер!
Раздался треск рвущейся ткани и испуганный крик Натальи Ивановны. Саша приподнял голову и увидел седого, медленно встающего с дивана с какой-то черной тряпкой в руке.
— Ты, с-сука, охренела? — произнес он злым голосом через некоторое время, когда в комнате появился второй. — Предупреждать, падла, надо! Серега, ты только взгляни на нее!
Наталья Ивановна лежала на диване, закрывая грудь руками, и пыталась оправдаться:
— Это операция такая была!.. А хирург пьяный попался… Ты только не смотри, я сама все сделаю… Тебе понравится!..
— Убери грабли, сука! Ну, кому говорю!
Седой наклонился и ударил ее по лицу. Потом еще раз, в живот.
— Серый, видишь?
Сергей дымил папиросой и качал головой.
— Н-на, падла рваная! — седой ударил так, что Наталья Ивановна потеряла сознание и осталась лежать, разметав руки в стороны. — Что делать будем?
— Известно что, уйдем, — ответил Сергей, и в голосе его прозвучала усмешка, напугавшая Сашу больше, чем все увиденное на происшедшее с теткой ему было, по большому счету, наплевать. — Закончим в уголке, с «Дунькой Кулаковой». Пять лет без баб!..
Они перешли на шепот, и Саша ничего больше не слышал, но от взглядов, которые мужчины на него бросали, ему стало совсем жутко. Он закрыл глаза и вжал голову в подушку, молясь о том, чтобы страшные люди быстрее ушли, но они уходить не собирались, когда шепот смолк, диван прогнулся под весом Сергея, и тяжелая ладонь опустилась на спину мальчика.
— Понимаешь ли, пацан…
Саша ничего понимать не хотел и, предчувствуя беду, хотел броситься к двери, но сильные руки распяли его, содрали штанишки с трусами, воткнули под живот скомканную подушку, оборвали крик ударом по шее.
— Смотри-ка, без вазелина войдет…
В последний момент Саша дернулся еще раз, и обозленный седой приложил его головой о стену.
— Сказано ведь — лежи!
— Не торопись, еще полижет… — Сергей опустил свои брюки до колен и пристроился позади мальчика. — Ну, начали!
Потеряв сознание, Саша не слышал слов и не чувствовал боли, очнулся в тот момент, когда Сергей, содрогаясь всем телом и оскалившись беззубым ртом, уже заканчивал свое дело. Саша заорал, и седой опять впечатал его затылком в угол, а Сергей довольно отозвался:
— Люблю, когда они кричат. Больше кайф чувствуешь…
Остальное было как во сне. Наталья Ивановна встала и попыталась вмешаться, седой сбил ее на пол и долго молотил ногами, вполсилы, чтобы не отключилась сразу, улыбаясь и тихо отвечая что-то на просьбы о пощаде. Саше дали передохнуть, он лежал на животе и все выворачивал голову в сторону тетки, пытаясь рассмотреть, что же вызвало такую реакцию седого, но не успел. Его стряхнули с дивана и поставили на колени, седой сел перед ним и расстегнул ширинку, а удовлетворенный Сергей пристроился на стуле сзади и закурил. От дыма его папиросы Саше стало совсем плохо, и он не понимал слов седого, только чувствовал, что его уговаривают на что-то совсем плохое, с чем ни за что нельзя соглашаться, и отрицательно мотал головой, до тех пор пока Сергей не накинул ему на шею махровое полотенце и не затянул его так, что Саша стал задыхаться.
