скотчем и отправил ей с запиской: «Это твое. Можешь выкинуть, но учти, что общая стоимость содержимого теперь шестизначная».
Да, съешь это, Элеонора! Я был у твоих ног, а ты просто пнула меня в лицо. И ушла. И развелась. Теперь ты получила свободу, деньги, квадратные метры (наверняка ведь только этого и желала!), ну а я невероятно рад избавиться от такой двуличной стервы, как ты, уверявшей, что ничто не сможет нас разлучить, но на самом деле легко поверившей в не понятно от кого услышанную чушь. И да, еще в эти розовые стринги, непостижимым образом появившиеся у меня в кармане.
А я ведь ей миллиард раз говорил с тех пор, как встретил, что безумно люблю, что хочу только ее, что только она мне нужна. Но все слова забылись, перечеркнулись в один миг по абсолютно идиотской причине. Все краски, все радости мира для меня были сосредоточены в этой женщине, и я любил, лелеял и оберегал этот сосуд, самозабвенно и с благоговением. До того самого злополучного дня в конце апреля…
Я отлично помнил вечер, ставший точкой отсчета до развода. До сих пор занимаюсь самоистязанием, переворачивая в памяти каждую его деталь.
Ровно в пять сорок моя работа была завершена. Сверив с Марго завтрашние встречи, я попрощался и спустился в подземный гараж, собравшись домой. Полчаса назад Нелли прислала мне сообщение: «Освободилась наконец-то. Готовлю ужин. Я соскучилась…» Этого было достаточно, чтобы я свернул работу с отчетом и поторопился к ней. Мы толком не виделись эти два дня, жена пропадала в своей мастерской, превращая впечатления от отпуска в Италии (из которого только вернулись) в картины. В такие моменты не тревожил ее, зато потом получал причитающееся мне внимание с лихвой.
Ужин, затем — постель со смятой простынью, соблазнительное тело любимой женщины подо мной, поцелуи и жаркая прелюдия… Я счастливчик.
Светя улыбкой до ушей, сел в машину, завел мотор. Раздумывал: не заехать ли в магазин за цветами, подарком для нее. Может, вино к ужину? На повороте к памятнику есть как раз подходящий винный… Или ну его? Вдруг там очередь, занята парковка, я взбешусь, Нелли расстроится. Нет, еду сразу к ней, хочу увидеть, услышать голос, обнять, вообще хочу.
Я был так погружен в воображаемые картины ожидающего меня фантастического вечера с женой, плавно переходящего в ночь, что не сразу заметил красный Ford, перегородивший мне выезд. Я резко дал по тормозам.
Машина принадлежала Наде Прокловой, заместителю финансового директора компании. Она была одной из этих кукольно-пластиковых дурочек, почему-то стремившихся продаться подороже и находившихся в постоянных поисках спонсора-любовника. Я, кстати, значился в первой строчке ее списка кандидатов на эту роль. Смешно. Будто бы существовала женщина, способная затмить Нелли хоть в чем-то…
В самом начале моей работы эти обтягивающие наряды с разрезами и глубокое декольте выводили из себя. Я не на мясном рынке! Я управляю целым отделом в весьма успешном бизнесе и интересуюсь не сочным филеем и трахом, а качественной работой. После моего намека о возможном увольнении за профнепригодность (Карпухин бы меня послушал и выбросил бы ее за порог), Проклова вняла наконец голосу разума, забыла о бешенстве матки, стала гораздо скромнее одеваться, больше уделять внимания служебным обязанностям, а не попыткам соблазнить, сверкая прелестями (грудь, кстати, целиком шедевр пластического хирурга).
И в тот день я бы проигнорировал эту шлюшку обязательно, если бы ее красный кусок железа не перекрыл дорогу к жене. Нехотя вылез из машины.
Оказалось, что у этой пустоголовой спустило колесо. Я потянулся к сотовому, собираясь вызвать техслужбу, ну а мне придется оставить свою «бэшку» здесь и сесть в такси. Не хотелось терять ни минуты.
— Егор Валерьевич, — попросила меня Проклова. И нормальным голосом надо сказать, без этих противных ноток обольщения. — Я вообще-то тороплюсь на важную встречу, так что… В общем, если дожидаться, то точно опоздаю. У меня есть запаска, только вот сама ее не поставлю…
Что странно, она была действительно расстроена и озабочена. Я почувствовал себя обязанным помочь даме. Конечно, имею право ее на дух не переносить, но совесть и справедливость никто не отменял.
Выругавшись про себя и тяжело вздохнув, отправил Нелли сообщение, что вынужден задержаться, а потом полез в багажник тачки Прокловой.
Потеряв целых сорок минут драгоценного времени, которое мог провести с женой, я закончил. Махнул рукой девушке, мол, готово, отчаливай, отошел к своей машине. За руль не сел, сначала принялся вытирать измазанные руки влажными салфетками, думая, насколько сильно рассердится Нелли, может, в этот раз снова встретит меня в одном белье, сверля нарочито воинственным (и возбуждающим) взглядом?
Почувствовал, как кто-то дернул меня за полу расстегнутой куртки и, выйдя из эротического ступора, обернулся. Рядом стояла улыбавшаяся Проклова.
— Спасибо огромное, Егор Валерьевич! Даже не знаю, как отблагодарить вас… — И хлоп-хлоп жирно накрашенными ресницами.
Твою ж мать! Что еще ей надо? Какого хера она снова решила заигрывать со мной? Да еще тогда, когда я тороплюсь домой к жене. Захотелось нецезурно послать эту дуру, но сдержался, выдавил из себя улыбку, процедил сквозь зубы:
— Не надо благодарить.
А затем быстро залез в машину. Когда Проклова скрылась за поворотом, я вздохнул с облегчением, расслабился и широко улыбнулся. Набрал для жены: «Уже еду домой. Жди меня. Если ты так зла, что начала раздеваться, я не против».
Но случилось все не так, как ожидал. Да, Нелли ждала меня в прихожей, но не в белье и чулках, уперев руки в бока, разыгрывая разозленную супругу, а одетой в бриджи и старый мешковатый джемпер, который носила, когда болела. Лицо ее было бледным, глаза — наполненными болью, влажными, будто она плакала.
В первую секунду я подумал: случилось несчастье, кто-то умер, попал в тюрьму, обанкротился, быть может. Но ее невероятный вопрос «Где ты был?» и дрожащий хрипловатый голос сбили меня с толку. — На работе, — ответил удивленно. Где же еще я мог сегодня быть, по ее мнению?
— Хорошо, — согласилась она отстраненно, а потухшие глаза выворачивали душу. — Я спрошу иначе: с кем ты был?
И в этот момент тревожное предчувствие заставило сердце замереть. Предчувствие чего-то настолько дерьмового, что дерьмовее просто некуда. Годами буду выбираться из этой выгребной ямы и еще не факт, что останусь целым и вменяемым.
Сглотнув, я взъерошил волосы, впился в жену пристальным взглядом. Кто и что ей наговорил? Ревности между нами никогда до этого момента не стояло. Да, мы оба притягивали взгляды противоположного пола, но ни я, ни
