«Мой голос, — она улыбнулась. — Мой голос и моя песня».
Как предать любимого человека, как солгать и быть жестокой? Внезапно Алай пронзила сильная боль, от которой хотелось согнуться, лечь на траву и лежать, не вставая. Страдания её брата, её собственная тоска и отчаяние слились воедино. Что ж, Алай, пришло время жертвоприношений. Вымолить бесчувствие, когда твоя способность — чувствовать. «Я бы никогда не предала тебя, я бы любила тебя вечно, я…»
Но губы должны вымолвить иное, то, что навсегда изменит их жизнь.
— Я хочу подарить тебе амулет, — она протянула ему золотую фигурку оленя с головой грифона. — Где бы ты ни был, он убережёт тебя в самые трудные минуты.
Улагаш шагнул к ней, хотел обнять, но Алай сказала властно и холодно:
— Прежде выслушай меня. Сегодня духи говорили со мной, тебе предстоит долгая дорога. Ты не можешь остаться с племенем, ты должен уйти. Твой путь лежит на запад, в войска скифского князя.
— Что ты говоришь, Алай? Любимая моя, почему ты отсылаешь меня?
— Это воля духов, я не в силах что-либо изменить.
— Если так, пойдём со мною, Алай. Мы не можем разлучиться. — Он ещё до конца не верил, что всё происходит всерьез.
— Ты уйдёшь один. А я останусь. Я принадлежу духам и племени, моя судьба — служить им.
— Что за твари, эти духи? Где они? Я не вижу их!
— Прощай, Улагаш.
— Где они, скажи? Почему они имеют такую власть над тобою?
— Духи повсюду. Они говорят мне, чтобы ты уходил. Твоя жизнь не здесь. Не я — твоя жизнь. — В её руках был холод, почти лед. Она вложила ещё немного ненависти в его сердце и почувствовала, что всё кончено. Он не простит. Никогда.
— Тогда оставайся с духами, ведьма. — Он развернулся, чтобы уйти. И бросил в темноту:
— Я не думал, что ты предашь меня. Лучше бы подарила мне смерть…
Когда Улагаш ушёл, она заплакала. Одиночество отныне будет её вечной участью. Больше никто из людей не подойдёт ближе, чем он. Никто. Алай плакала, размазывая синюю ритуальную краску по щекам. Потом закричала в небо злые слова, но небо не отозвалось, духи безмолвствовали. Люди грелись вокруг костров, с любимыми, с семьями, разговаривали, смеялись и только Алай, молодая шаманка, сидела одна посреди плато, раскачивалась и пела заклинания, заклинания о себе самой, которым не суждено было подействовать. «Мы ещё будем вместе», — всхлипывала Алай, но это не утешало её, знающую всё наперёд. Такого будущего она не хотела, но лавина жизни не спрашивала о её желаниях, все для неё было предуготовлено, только Алай не знала, кем и когда.
К двадцати годам она почиталась как сильнейшая шаманка среди окружающих племен. Её авторитет был непререкаем — она знала и умела то, что другим шаманам было не под силу. Вожди одаривали её самыми красивыми одеждами и украшениями, ей жертвовали самых лучших ягнят и лошадей, а весной двадцать первого года её жизни Алай была татуирована. Обе руки, от плеч до кистей, украсили изображения удивительных животных.
Олень с клювом грифона, рогами оленя и козерога — на левом плече. Ниже — баран с закинутой назад головой, у его ног — пятнистый барс с длинным закрученным хвостом. Под барсом — зверь с когтистыми лапами, хвостом тигра, туловищем оленя и головой грифона. Возможно, то были именно духи, пришедшее когда-то за прежней шаманкой племени и поменявшими ей обычное человеческое сердце на железное. Алай не знала — она никогда не видела их, но сейчас таинственные существа из другого мира были призваны ей в помощь. И это должен был видеть каждый.
И все же, несмотря на оказанные ей почести и уважение соплеменников, Алай понимала — она не всемогуща и не всеведуща, её знаниям были положены пределы, и, как ни стремилась она преступить их, ничего не получалось.
«Человек так мал в размерах не то, что Вселенной, он мелок для планеты, для её масштабов, её истории. Что значит человеческая жизнь, в чем её суть? Для чего люди рождаются и умирают? Песчинки, песчинки и ничего более, так кажется иногда. Чем уникален каждый из нас, старуха Болган или младенец Уюль?»
Алай часто исподтишка разглядывала людей своего племени, прогуливаясь, проходя мимо, сидя около жилищ, она знала про них многое, но в то же время они были загадочны, как ничто иное в мире. Они родились в это время, в этом месте. У них была определённая внешность и черты характера. Судьбы их переплетались самым странным образом — если бы Кертек выбрал не Кыдым, не родился бы Улагаш, да и сама Алай, была бы она найдена под копытами коня?
Или животные. Алай брала в руки маленькое существо, которое послушно замирало в её руках, только сквозь шкурку чувствовалось неистовое биение сердца. В этом сердечке, крохотном, дрожащем, и была самая большая тайна. «Кто завёл его? Для чего оно бьётся? Как осознаёт себя это создание? Что у него за мысли и есть ли душа? Непонятно было и тяготение животных к человеку, например, лошадей. Что им человек? Почему они живут рядом, даже если люди бывают жестоки по отношению к ним? Приручены, но что это значит? Почему любят эти руки? Жизнь, жизнь, она такая разная и такая хрупкая».
Их племя жило в красивом месте — на высокогорном плато, в междуречье двух рек, в небольшой долине с прижатыми к земле травами и кустарником. Странное сочетание — горы и степь. Словно земля подняла ладонь к небу, чтобы оттуда кто-то мог лучше видеть свое творение. Иногда Алай казалось, что она дышит здесь не воздухом, а вечностью, тем, что не имеет ни начала, ни конца.
Быстрокрылые птицы небесные поднимались ввысь, и Алай часто устремлялась за ними в бездонную синеву и сама становилась птицей. Холодный ветер, чувство разрывающей на части свободы, и там внизу — земля, её земля, белоснежная, изумрудная, цветущая, медно-золочёная, увядающая, но всегда прекрасная. Тогда сердце Алай преисполнялось нежности, и она давала клятву то ли себе, то ли небу:
— Никогда не предавай свою землю. Что бы ни было — защищай, бейся, умирай, но не сдавайся, не оставляй то, что дороже всего.
Какая-то весть летела издалека, весть, важная именно для нее, Алай. Он возвращается. Все эти годы Алай хранила Улагаша от смерти, посылала ему вещие сны и добрые знаки. А ещё поддерживала в нём огонёк обиды, который тлел, жёг и не давал ему вернуться. Но потом огонь погас. Человек умеет прощать. И в своем прощении может быть сильным и великодушным, как никто. Алай уже не смогла пробиться к чужому сердцу, заставить его обижаться или ненавидеть, потому что сердце стало твёрдым в своей любви и доброте.
Там, за многие дни пути, у спешащего человека билась в голове только одна мысль. Улагаш, не сведущий в предсказаниях, лучше её самой знал, что вернётся к ней, отберёт её у духов, отнимет силой. Он не боится. Всё его существо было подчинено одной цели, как когда-то сбежать от неё, так теперь во что бы то ни стало вернуться. К Алай, к Жеребёночку из тумана. Он сжимал в руках амулет с щербинкой у оленя в подбрюшье, и эта щербинка была ему дороже всего на свете.
Когда утром её позвали в посёлок, она ничего не предчувствовала. Не уловила странного во взгляде девушки, что пришла за ней. И только когда увидела знакомый дом, сердце дрогнуло и покатилось вниз. Отец лежал на войлочной подкладке, укрытый мехом. Мать стояла рядом, печальная и потерянная.
— Жеребёночек, отец умирает… — Нет, ни за что. Этого не могло быть, потому что не могло быть. Это сон, дурной сон, одно из её видений. Алай подошла к постели, перед ней лежал совсем седой, старый человек. Сердце её сжалось на мгновение так сильно, как будто его и вовсе не было.
— Ничего не случится, мама, — она взяла Кертека за руку. Рука была холодная и слабая. Алай села на край постели, пытаясь понять, что случилось, чем болен её отец, как она может помочь ему. Она согревала его руки, она подгоняла кровь, уговаривая уставшее сердце биться, не останавливаться, не предавать отца.
— Отпусти меня, Жеребёночек. Просто моё время пришло. Ты сама это знаешь. Теперь моя дорога — туда. Не кори себя, ведь не ты придумала старость.
— Папа, я смогу, я сумею. Тебе только кажется, что ты умираешь. Надо прогнать болезнь, и все будет, как раньше, ты будешь сильным и молодым, будешь пасти лошадей и играть с внуками. У тебя ещё много времени, не поддавайся.
— Мое время пришло, Алай. Будет час, когда ты поймёшь, как это бывает. А сейчас отпусти меня, не трать зря силы. Прощай. — Кертек закрыл глаза, и Кыдым в слезах бросилась оплакивать его.
Алай встала с постели. Вот как это бывает. Вот как это бывает. Одна фраза вертелась у неё в мозгу, как веретено, закручивая всё её существо в воронку. Просто умер, ушёл. Вот как это бывает. Боль о других бывала сильной, но сейчас ничто не могло сравниться с тем горем, которое охватило Алай. Завыть, как бродячий, раненый пес, выть, как волчица, потерявшая волчат, и чтобы от плача рушились горы, небо падало вниз, а звёзды уплывали по реке, сжигая всё вокруг. Завыть. Заплакать. Папа!
