— Отпусти меня, Жеребёночек. Просто моё время пришло. Ты сама это знаешь. Теперь моя дорога — туда. Не кори себя, ведь не ты придумала старость.
— Папа, я смогу, я сумею. Тебе только кажется, что ты умираешь. Надо прогнать болезнь, и все будет, как раньше, ты будешь сильным и молодым, будешь пасти лошадей и играть с внуками. У тебя ещё много времени, не поддавайся.
— Мое время пришло, Алай. Будет час, когда ты поймёшь, как это бывает. А сейчас отпусти меня, не трать зря силы. Прощай. — Кертек закрыл глаза, и Кыдым в слезах бросилась оплакивать его.
Алай встала с постели. Вот как это бывает. Вот как это бывает. Одна фраза вертелась у неё в мозгу, как веретено, закручивая всё её существо в воронку. Просто умер, ушёл. Вот как это бывает. Боль о других бывала сильной, но сейчас ничто не могло сравниться с тем горем, которое охватило Алай. Завыть, как бродячий, раненый пес, выть, как волчица, потерявшая волчат, и чтобы от плача рушились горы, небо падало вниз, а звёзды уплывали по реке, сжигая всё вокруг. Завыть. Заплакать. Папа!
Всю ночь в долине бушевал ураган. Ливень был злой и холодный. Алай сидела в своем убежище, смотря на пламя костра, и тихие слёзы текли по её лицу. Она не понимала, кто и для чего так устроил мир.
В ту ночь ей был сон, страшный и правдивый. Будто вечером далекий голос звал её, и она вышла на пустынное плато. Серебристо-синий воздух неслышно висел вокруг. Далекий голос умолк. И в то же мгновение ветер сорвал сумерки с земли и унёс в небо, где они заклубились, как в пыльной буре, невообразимый грохот, как будто горы сталкивались между собой, заложил уши, ничто не стояло на месте, всё двигалось, гудело, неслось, и лишь посреди плато стояла Алай, тоненькая, маленькая фигурка. Ураган рвал её одежду на части, ураган пытался унести её, но не мог, потому что Алай держал корень, уходивший глубоко в землю, и что бы ни случилось, земля держала её крепче крепкого, как мать дитя. Потом ветер стих, и Алай услышала голос прямо у себя за спиной.
— Я здесь, — сказал голос, и от него пошли мурашки по телу, и задрожали руки, но когда Алай собралась повернуться и ответить, она проснулась. «Значит, вот как это будет». Неотвратимое надвигалось, и оставалось совсем мало времени.
Человек выступил из тьмы неслышно, появился из ниоткуда, словно вырос из границы между светом от костра и окружающей ночью. Алай ждала его прихода, но всё же вздрогнула.
— Приветствую тебя, госпожа Алай! Знаешь ли ты, зачем я здесь?
— Да, вождь.
— И что же ты мне ответишь?
— Это мой народ, и хочешь ли ты того или нет, я не отдам его тебе. Там, откуда ты пришёл, все можно решить силой, не так ли? Вас взрастили как воинов, и вы не знаете другой жизни, кроме войны. Но мой народ не таков, это племя жизни, для нас главное — жизнь, даже умирая, мы просто переправляемся на небесные пастбища. И чего же ты хочешь? Прийти, убить, подчинить? Лишить свободы?
— Ты очень высокомерна. Даже для шаманки.
— Я знаю цену своему высокомерию. Ты хочешь эту землю, но не знаешь, как подступиться. Твой злой голос говорит тебе: «Убивай, грабь, хватай, властвуй!». Но другой голос, у тебя в голове, шепчет: «Не трогай». Это мой голос. Я никогда не пущу тебя сюда, пока ты не сменишь намерения, пока ты не поймёшь, что нам нужен только мир.
— Думаешь, что сильна? Слишком дерзко говоришь. Я бывал в таких битвах, где оружие плавилось от ярости, я был так изранен, что живого места не оставалось на теле, но видишь, я жив. А ты хочешь испугать меня шаманскими россказнями! На всякое оружие найдётся другое оружие. — Он поднял глаза, и в них засверкала тьма. — Берегись, ведьма!
— Убирайся прочь! — Сноп искр взвился в воздух и окатил чужака. Тот даже не шевельнулся. Медленно встал, и, уходя в черноту, бросил:
— Ещё не встанет солнце, а всё здесь будет моим.
Вождь пришёл немедля. Он сел к костру, суровый, сосредоточенный человек, старше Алай всего на несколько лет. В его лице, озаряемом огнем, перед Алай промелькнули сотни лиц вождей племени, прошлых и будущих. Потом они исчезли, и осталось только одно лицо, с упрямо сомкнутыми губами.
Алай на мгновение залюбовалась. Она восхищалась им, как воином, восхищалась тем, чего ей не было дано — ни силы, ни мужественности, ни жестокости, ни умения владеть боевым мечом, ни отчаянной храбрости при встрече с врагом. Перед ней же был мужчина, который защитит свой народ ценою жизни.
— Эркат, сегодня ночью я должна буду одолеть врага, с которым ещё никогда не сталкивалась. Он обладает редкостной силой и очень жесток. Не знаю, сумею ли справиться. Но что бы ни случилось, ты, Эркат, должен будешь убить вождя. Духи будут благоволить тебе. Тогда его брат станет во главе чужеземцев. Он человек с холодным сердцем, расчётливый, спокойный, он не станет воевать, вы сумеете договориться. Не жалей золота во искупление смерти старшего. Ты понял меня?
— Зачем тебе сражаться с ним? Я сам убью его.
— Так нужно, Эркат. — «Так нужно, потому что если я не одолею его, он зальёт здесь все кровью. И первым, кого он убьёт, будешь ты, молодой вождь».
Алай проводила князя. Приближалась середина ночи, и нужно было собираться в мир между небом и землей, мир, куда не дано попасть простому смертному, где живут духи и бродят шаманы. Главным было не думать о предстоящем, иначе можно испугаться и всё сорвать.
Алай постояла несколько минут под созвездиями, такими яркими и громадными ранней весной, вдохнула холодный воздух. Она плохо видела будущее, всё было непонятными обрывками: мать держит в руках жёлтую ткань, рассыпавшаяся синяя краска, бронзовое зеркало, ржание лошадей, тихое пение. И запах сухой травы, приятный, горько-сладкий, родной. «Всё будет хорошо!» — выкрикнула она в небо, улыбаясь кому-то далёкому. Алай вернулась к себе, легла на кровать, укрытую мягкими шкурами и погрузилась в сон.
Проснувшись, она обнаружила себя свернувшейся в клубок на пожухшей осенней листве. Это был чужой незнакомый лес. Было тихо, пустынно и от того тревожно. Потом раздался рык зверя и звук приближающегося большого животного, шуршали листья, трещали ветки, сжималось сердце. «Почему духи не дали мне другого — железного, которое бы не боялось?» — успела подумать Алай и схватила медведя за передние лапы. Медведь попытался вырваться, но хватка Алай была сильна, в этом мире она могла побороть такого зверя. Он был большим, но и она превратилась в великаншу. Медведь ревел и обливался слюной, от него пахло густым животным запахом. Алай не давала ему вырваться. Они так и стояли — громадный, почти черный медведь и высокая женская фигура. «Прочь!» — закричала она ему и оттолкнула. Медведь отошёл назад, но тут же напустился снова.
Он увеличился в размерах, и рычанье его громыхало по всему лесу. Алай знала, что силы ещё есть, и она тоже может расти. Вновь схватка, вновь медвежьи лапы в замке девичьих рук с надувшимися жилами. Вдруг медведь дернулся и опрокинул её на землю. Алай почувствовала сильную боль во всём теле и, особенно, удар головой. Она судорожно вдохнула воздух, пахнуло прелым листом. Медведь висел над ней черной тушей, и ей казалось, что он усмехается. Слюна из его пасти капала ей на лоб. Нужно было подрасти, ещё чуть-чуть, чтобы отбросить его. Алай собрала последние силы, она уже едва могла двигаться и дышать. Потом сделала рывок, медведь скатился с неё, Алай сжала руками его толстую шею. Раздался хруст. Девушка с плато все-таки победила медведя. В следующую секунду её охватила небывалая слабость, она почувствовала, как сейчас внутри разорвётся сердце, переполненное кровью.
«Может, я просто хотела жить. Но возможно ли это — просто жить? Даже обладая многими знаниями, имея в руках бесчисленные нити, ведущие к разгадкам, я не сумела ничего понять. Я была включена в мироздание, как бывает включена в него гора, я была чем-то, но не знала, с какой целью. Я чувствовала что-то нездешнее, высшее, я бывала почти рядом, но всегда какая-то грань не давала мне идти дальше. Вот и сейчас, не знаю, что будет дальше. Конец ли это?»
«Не я тебя родила, но я тебя хороню, я отправляю тебя на небесные пастбища, я обряжаю тебя, как невесту, спи, Жеребёночек, ты проснёшься уже там, на небе, и встретишь своего отца, которого так любила», — Кыдым пришла к умершей дочери, когда тело уже было подготовлено к погребению.
Следуя похоронному обряду, из тела шаманки вынули внутренности и заполнили его сухой травой, корешками, овечьей шерстью, лошадиным волосом и земляной смесью. Кожу покрыли снадобьем из ртути. Теперь её тело могло сохраняться длительное время, и Алай была не страшна долгая дорога до небесных пастбищ.
Эркат вспоминал, как рано утром пришёл к ней в дом, чтобы сказать о смерти вождя чужаков. Он смотрел на светлолицую спящую женщину, пока не понял, что она умерла. Он всё ещё не верил, думал, что она очнётся, даже позвал её:
