А затем бесстрастный голос автопереводчика произнес слово, которое впоследствии мне пришлось запомнить на всю жизнь.
Важадхава.
Он жив. Нет… они живы.
Когда же ты научишься отключать этот чертов экран! (бледный свет падает на лицо Виктора, который завороженно смотрит на свою собственную руку. Он держит ее перед собой. Рука дрожит)
Хол жив. И сегодня во сне Висельник тоже был жив.
Так мне показалось, (пауза)
Этого не может быть.
Чем живой Хол отличается от мертвого?
Он молчит и смотрит. Как Висельник, (пауза)
Отключи мемокамеру, пока я не разбил ее. (экран гаснет)
Я думаю, что Хол виноват в моих кошмарах. Он посылает Мне Висельника. Каким-то образом. Лезет в мысли. Хочет что-то сказать. Хочет, чтобы я понял, как он оказался в аду, на планете. Может, он просто придумал все это, и наваждение обрело жизнь. А Висельник придумал комнату вокруг себя. Зачем мне все это?
Я не хочу…
Может, мне стоит убить Хола. И тогда все закончится? (пауза)
Это сложно. (долгая пауза) Спокойной ночи.
Запись от 452.6, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам
День… Я уже давно ничего не записывал днем. Хол отрезал себе руку.
Просто взял и отрезал, как отрезают ветку от дерева.
Положил тред собой на матово-черный пол каюты и начал объяснять что-то Лине.
Лина потребовала вернуть ему важадхаву.
Хол называл так свой нож.
Зачем она потребовала вернуть ему нож?
Запись от 452.6, Виктор Кальвин, 12:35 мемокам
Слухи о чудесном воскресении Хола расползлись по «Меркурию», словно чингванийские тараканы. С самого утра офицеры только и делали, что поздравляли меня с успешной реанимацией пришельца, предлагали отметить это событие и хвастались выигранными ставками. У меня не было ни желания, ни сил обматерить их всех как следует.
Со вчерашнего вечера и до сегодняшнего утра Хол повторял одно и то же как заведенный.
Иероглифы, похожие друг на друга как две капли воды, появлялись в воздухе, соскальзывали с его. тонких пальцев, сияли и через минуту-другую рассеивались, словно бессмысленные миражи.
Важадхава, важадхава и еще раз важадхава.
Он монотонно и бесстрастно просил вернуть ему нож. Иного толкования его занудных значков не было. Я не хотел возвращать пришельцу оружие. Лина смотрела на меня исподлобья и заявляла, что выбора у нас нет.
Важадхаву пришлось забрать из лаборатории.
Офицер, который изучал молекулярный состав ножа, глядел на меня почти умоляюще.
Помню, он тыкал пальцем в иероглиф и уверял, что такое диковинное переплетение линий видит впервые. По его словам, в этом иероглифе были сотни других, мельчайших иероглифов, а в них, в свою очередь, еще сотни. Словно матрешки, один в другом, и до благополучного финала даже он, со своим электронным микроскопом, еще не добрался.
Я собственноручно отдал Холу его важадхаву.
Он лишь слегка кивнул головой в ответ. Выразил признательность, а может, похвалил за сообразительность? Все это не так уж важно. Я выставил двух вооруженных солдат около каюты пришельца. Еще двое должны были находиться внутри и держать чужака на прицеле во время его бесед с Линой.
Они прекрасно понимали, что, если с моей женой что-нибудь случится, все виновные тут же отправятся в мусорный шлюз.
Лина так и рвалась в каюту Хола, не сомневаясь ни на минуту, что теперь деревянный человечек заговорит. Я предлагал подключить к переговорам наш дипломатический отдел.
— Я помогла ему! — недоумевала Лина. — Моя заслуга, что он ожил. Какого черта я должна отдавать его этим жлобам из отдела?
— А ты задумывалась когда-нибудь, почему на всей планете выжил только он? Может, он сидел и ждал, пока кто-нибудь явится на погибший Дом Знаков и попадет в ловушку? Ты же не можешь с уверенностью сказать, что творится в его голове?! Он может принимать нас за врагов, он может быть в шоке… да мало ли что! Это риск!
— Ты параноик! — не унималась Лина. — Он с трудом шевелит костями!
Наш разговор происходил в соседней каюте. Мы видели Хола через поляризованное стекло.
И мы умолкли, когда он отрезал себе руку и стал рисовать в воздухе иероглифы, обмакивая пальцы в сияющую рану на плече. Зачем мы вернули ему нож? Хол выписывал в воздухе фантастическую вязь, которую тут же фиксировали камеры автопереводчика, и филигранное мастерство жителя Дома Знаков превращалось в грубую речь обитателей мира звуков.
Лина прошла в его каюту и опустилась на пол напротив, скрестив ноги по-турецки. Два воина в серебристой форме замерли за ее спиной с оружием на изготовку.
Картина, достойная того, чтобы быть запечатленной на холсте.
«Мое тело есть знак, — писал Хол. — Мы были мир. Наш мир был знаком, и мы были в нем».
Отрезанная рука лежала перед ним на полу, и я невольно задумался, что может означать этот поступок пришельца. Являлось ли это символом, подобно человеческому рукопожатию? Смешно…
Я не верил в благие побуждения пришельца. Слишком странной была эта сцена. Слишком болезненными были мои еженощные встречи с Висельником…
«Вы — твари-вторые, — продолжал Хол. — Мы — твари-первые. У вас все служит двум. У нас все служило одному. Ваши глаза — чтобы смотреть и плакать. Ваш рот — чтобы издавать звуки и питаться. Вы умеете дарить жизнь и отнимать ее Созидание и разрушение. Вы, твари-вторые, думаете, что от этого ваша жизнь будет вдвое длиннее? Но она может быть и вдвое короче…»
Эта последняя фраза хоть и смахивала на угрозу, но на деле таковой не являлась. Хол сделал себе еще один разрез, чуть повыше первого, и продолжал говорить.
Лина слушала.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что хочу ворваться в каюту Хола, прервать его дурацкую проповедь и закричать: «Убирайся из моих снов!»
Глупое, безумное желание.
Вместо этого я попросту ушел оттуда.
В тот вечер Лина истратила на Хола пять кислородных баллонов.
Она вернулась, когда я уже крепко спал.
Отключи мемокамеру.
Это никогда не закончится. Что не так на этот раз?
Чертов повешенный болтается в своей петле. Я стою в его комнате и не могу найти выход. Может быть, это такая форма существования — Висельники?
Хорошо, а? (пауза)
Может, они рождаются и умирают Висельниками. Растут вместе со своими комнатушками, как с панцирями. (долгая пауза)
Сегодня я обратил внимание на часы.
Висельник снится мне каждую ночь в одно и то же время.
И эти записи я делаю в одно и то же время. Каждую ночь… (переходит на шепот) Что тебе от меня нужно, Хол-Висельник?
Запись от 452.7, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам
Каждый человек стремится быть непохожим на других. Мы из кожи вон лезем ради того, чтобы обладать чем-то особенным, лучшим, неповторимым. Единственным в своем роде.
Но в то же время каждый человек стремится быть похожим на других. Он, словно паразит, выбирает то, что соответствует его вкусу или имиджу, и забирает себе, в полное владение. Модные вещи из рекламы, образы классического кино, манеры знаменитостей… Все это служит единственной цели — продать тысячи копий товара, убедить потребителя сказать себе: «Я хочу такое же!»
Желая быть уникальными, мы изо дня в день продолжаем подражать другим.
Лина выяснила, отчего погибла цивилизация Дома Знаков.
Это прозвучит смешно и дико. Иероглиф…
Жалкий символ их расцвета и смерти.
— Помнишь, Хол признался, что его тело — это знак? — спросила Лина утром, потягивая горячий кофе. — Мол, его тело состоит из знаков, является знаком и составляет знак?
Я ковырял вилкой омлет и лениво кивал в ответ на ее реплики. Зелерия, наша корабельная повариха, умела готовить потрясающие блюда из синтетических продуктов, но утренний выбор в меню был небогатым. Омлет, манка или творожные смеси. Хорошо хоть должность капитана избавляла меня от необходимости есть в общей столовой — еду приносили прямо в каюту.
— Проблема в том, что жажда развития для этих существ стала первоочередной целью. Основным и единственным инстинктом, — продолжала Лина. — Каждый из них должен был либо добавить в общий иероглиф некую новую черточку, либо умереть.
— Нож?
— Важадхава — отличное словечко, — кивнула Лина. — Это больше, чем просто нож…
Она потерла пальчиком висок, собираясь с мыслями.
— Представь себе, что ты должен найти новый вариант для своей жизни. Ты должен четко знать все варианты, которые кто-то прожил до тебя, и суметь создать новый вариант. Раз за разом, пытаясь придумать, из кожи вон вылезти, но сделать что-то уникальное, особенное, неповторимое. Добавить новую линию в общий вектор развития. Если ты не смог придумать в некий отведенный срок что-то новое — ты погибнешь. Твоя дальнейшая жизнь не будет иметь смысла. Более того, ощущение приближающейся смерти, по мнению сородичей Хола, должно было подстегнуть творческий процесс. Все — или ничего! А когда сотворишь — живи до смерти. Почти бесконечно… — Это глупо…
