— Придешь?
— Куда?! — в слепом отчаянии верещу в темноту.
— В лес, — отвечают мужские голоса.
Открываю глаза и пялюсь на люстру. Надо бы смахнуть пыль с лепестков стеклянных лилий. И я не могу придумать ничего лучше, как уйти в лес и найти там ручей, чтобы смочить тряпку. Ведь родниковая вода — лучшее чистящее средство.
Зеваю и встаю. Накидываю на плечи шерстяной плед и шагаю окну. Замираю, когда вижу на пепельном предрассветном небе блеклый и почти прозрачный круг луны.
— Придешь? — теплое дыхание касается шеи.
Меня окатывает ледяной водой ужаса, и в крике подрываюсь с постели. Путаясь в одеяле, падаю визгливым мешком на пол. Подскакиваю на ноги и хватаю с тумбочки тяжелую бронзовую фигурку ангелочка. Озираюсь по сторонам, выискивая в полумраке воришку-шептуна.
Лишь через минуту, когда я зло раздвигаю плечики с одеждой в шкафу, в котором мог спрятаться нарушитель спокойствия, я окончательно просыпаюсь. Бросаю ангелочка на пружинистый матрас и устало тру щеки. У меня впереди целый рабочий день, а я чувствую себя разбитой и утомленной, будто пробежала ночной марафон.
Было бы неплохо посетить доктора и пожаловаться на лунатизм, от которого я раньше не страдала, и на жуткие кошмары, что быстро забываются, но оставляют после себя холодную тревогу и паранойю. Боюсь неутешительного вердикта, что схожу с ума или что я пребываю в затяжной депрессии.
Заварив кофе, выхожу на крыльцо и сажусь на верхнюю ступеньку. Прохладный ветерок выдувает последние обрывки кошмара. Раннее утро всегда завораживает: пахнет влажной травой, пташки заливаются громкими и радостными трелями, а небо над крышами розовеет под лучами солнца.
У горшка с красной петунией лежит еловая шишка, что напоминает огромную чешуйчатую личинку. Делаю небольшой глоток крепкого и сладкого кофе и тянусь рукой к находке. Откуда она здесь?
Шишка без единой обломанной чешуйки и длиной с мою ладонь. В груди расцветает непонятная тоска, и меня тянет в лес. Я устала от унылого пригорода. Уединение с природой посреди высоких деревьев не равно одиночеству в четырех стенах.
— А вы пташка ранняя, Полли, — у белого дощатого стоит Боб в халате нараспашку.
Подозреваю, что и его подговорила мать обратить на меня внимание, слишком уж он навязчивый. Почему нашим родителям не оставить взрослых и разумных детей в покое и не позволить им жить так, как они считают нужным. Все эти попытки мамы устроить мне личную жизнь раздражают.
— Ага, — слабо улыбаюсь и встаю. — Хорошего дня.
Трусливо ретируюсь, закрыв дверь на несколько оборотов замка. Отставив кружку на комод, пробегаю пальцами по чешуйкам шишки, и на ладошку сыпятся семена. Они похожи на сухие крылышки мертвой мухи.
Глава 4. Кьянти
Открываю дверь и недоуменно смотрю на Боба. Я его не ждела и совсем не рада тому, что мой вечера молчаливлй медитации на диване нарушен. Я так устала от квартального отчета к вечеру, что не готова незваному гостю в белой рубашке в зеленую крапинку. Криво улыбается и поднимает бутылку вина:
— Выпьем?
Будь я понаглее, я бы просто захлопнула перед его носом дверья, но я так не могу, ведь меня к большому несчастью хорошо воспитали и вбили в голову, что при любых обстоятельствах надо быть вежливой и улыбчивой. Даже если ты смертельно устала и у тебя есть только одно желание -- вздурнуться на люстре. Все равно, Полли, будь хорошей девочкой.
— Прости, Боб, но…
Нагло и беспардонно проходит в дом и шагает в гостиную:
— Тебе надо развеяться.
Что в трусах, что в брюках Боб выглядит нелепо и отталкивающе. Не могу понять в чем дело, но ощущение липкой неприязни нарастает. Конечно, он не красавчик, но неужели я настолько падка на внешность? Нельзя судить людей по внешности, это неправильно.
— Где у вас бокалы, Полли? — шарится по ящикам на кухонной зоне.
— Второй шкафчик слева. Сверху.
— Нашел.
Боб с улыбкой слабо бьет бокалами друг о друга, и я вздрагиваю от громкого звона. Откупоривает бутылку. Сажусь на диван. Возможно, мне действительно стоит немного отдохнуть и дать шанс нескладному соседу в очках? Некрасивые мужчины хороши в юморе, например.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Прошу, — вручает бокал с красным вином и присаживается рядом.
Слишком близко, слишком интимно и слишком навязчиво. Отодвигаюсь от Боба и принюхиваюсь к вину. Нотки ежевики, красных яблок и терпкость древесины. Я не сомелье, но запах приятный и ненавязчивый.
— Хорошее вино. Дорогое, — скалится в улыбке. — Кьянти.
Один из вымышленных каннибалов тоже предпочитал кьянти. Истерично хихикаю. Боб похож на маньяка, который вполне может баловаться человечиной. Что же в нем наталкивает меня на жуткие подозрения? Очки с роговой оправой, блеклые глаза или длинный острый нос?
— За тебя, Полли, — Боб чокается со мной, и я под его цепким взглядом делаю небольшой глоток.
Даже не так, я лишь смачиваю губы и кончик языка. Пить алкоголь стоит только с теми, с кем уютно и спокойно, а с Бобом мне зябко и липко. Желание выгнать его с истеричными криками нарастает с каждой секундой.
— Когда вернутся твои родители?
— Скоро.
Мне не нравится вопрос. В нем чувствуется расчетливое любопытство. Боб вновь касается своим бокалом моего и с ожиданием смотрит в глаза. Неужели что-то подсыпал? А он ведь мог. Либо опять разыгралась моя паранойя, которая натигает меня как раз к вечеру.
— Тебе не помешает выпить, Полли. Ты какая-то зажатая, — ласково воркует и присасывается к бокалу.
— Не привыкла пить на голодный желудок, — тихо лгу я.
Бросает взгляд на грязные и пустые коробки из-под китайской лапши и вновь холодно взирает на меня. Глаза холодные и равнодушные, как у акулы. И даже очки не спасают.
— Пей, — шипит Боб.
Оставляю бокал на край стола и слабо улыбаюсь:
— Спасибо, но я не хочу.
Поддается в мою сторону, и я с криком подскакиваю на ноги. Хватает за футболку и рывком швыряет на диван. Под визги впивается в губы, стискивая холодные пальцы на шее. Бью коленом в пах. С рыком ослабляет хватку, и я бью лбом о его нос.
Сталкиваю тощего и взвывшего урода на ковер и бросаюсь через гостиную к дверям. С ревом кидается за мной. Швыряю в него тяжелую статуэтку танцующей нимфы, что схватила с комода, и выскакиваю под ночное небо.
Каменная кладка дорожки холодит босые ноги, и я выбегаю через калитку. Оглядываюсь и с ужасом смотрю на окровавленного Боба, который шагает ко мне, протирая очки.
— Вернись, Полли. Поговорим.
Молча бросаюсь вниз по улице и кричу в надежде, что кто-то меня услышит и придет на помощь. Это ведь тихий пригород, и здесь люди должны быть неравнодушными к воплям, что взывают о помощи.
Боб нагоняет меня и, обезумев от ярости, хватает за волосы. Дергает голову назад, и я знаю, что он сделает дальше: впечатает мое лицо в асфальт. Несколько раз. Я чую его ненависть и жажду крови. И ему неважно, что будет дальше.
Из темноты выныривают серые тени, и Боб с удивленным клекотом отпускает волосы. Разъяренный рык вторит его крикам. Отползаю и переворачиваю на спину. Приподнимаюсь на локтях и в ужасе взвизгиваю.
Боба рвут на части два волка. Один дерет его плечо, второй клочками откусывает его щеки. Боб со всхрипами пытается отбиться от шерстистых и окровавленных чудовищ. Зверь со светлыми подпалинами на хвосте с хрустом смыкает челюсти на шее и буквально вырывает его кадык с ошметками хрящей и кожи.
Под обмякшим Бобом растекается черная лужа, и волк с фырчаньем выплевывает кусок плоти. Ворчит на второго, который сжал челюсти на пальцах мертвеца, и тот разочарованно отплевывается.
Встаю и отступаю. Смотрят на меня и облизывают носы. Морды в крови, а глаза сияют в ночи желтыми огоньками, что я видела в своих кошмарах. Мягко шагают по растрескавшемуся от жары асфальту и обходят меня по кругу, вяло помахивая хвостами.
Гляжу на изуродованное лицо мертвого Боба. Часть челюсти с зубами обнажена, а в растрепанные волосы прилипли червями ко лбу. Руки раскинуты, одна нога согнута. Рубашка пропиталась кровью и под светом луны и тусклых фонарей кажется черной. Это один из кошмаров, и я сейчас проснусь.
