– Зачем тебе это нужно? Развернись и иди к Светлане…
Я помню и поныне, по прошествии уже стольких лет. Как я вообще сумел противостоять этой напасти? М-да…
Я уехал на следующий день, в Тюменскую область, город Сургут. Я не уехал… Я сбежал. От себя. И еще от кого-то неизвестного, во мне. Сбежал, предполагая избавиться насовсем от внутренней двойственности, и соединить себя, в сибирских морозах, в одно целое… Я был очень наивный…
В Сургут я прилетел после обеда. Уже и у нас, как здесь говорили – на большой земле – стояли весьма прохладные дни, а в Сургуте вовсю свирепствовала настоящая, северная зима. Моя теплая, по южным меркам, синтетическая курточка на синтетическом же меху, мгновенно встала коробом на моем организме и я, довольно свободно, перемещался в ней, как в глубоководном скафандре. Заледеневшие перчатки не сгибались совершенно и, в одной из них, громыхал по коленям, ставший железным, портфель с моими дорожными пожитками. Пятнадцать минут пути, от самолета до здания аэровокзала, показались мне вечностью. Я, с огромным трудом, доковылял в толпе прилетевших одним со мной рейсом пассажиров до автобусной остановки. По неопытности, да и откуда ей было взяться у теплокровного южанина, я забрался в «ЛиАЗ» на заднюю площадку. О-о… Этого делать было никак нельзя. Ну откуда же я знал? Меня тут же укусил за ногу свирепого вида бультерьер, восседавший на задней площадке в окружении шавок разных пород и размеров. Ну, укусил, это слишком громко сказано. Попробовал прокусить мои «Монтаны», индийского розлива, превратившиеся на морозе в некое подобие танковой брони. Тут и крокодил бы зубы обломал, не то что какая-то, мелкопошибная дворняга. Однако адреналину в мою кровь, этот бультерьер, явно добавил. Громыхая одеждой, я испуганно шарахнулся вглубь автобусного салона, вызвав веселое оживление среди аборигенов. В сфере транспортных перевозок, в зимнее время, отношения людей и животных, здесь, на краю Земли, были строго регламентированы. Заднюю площадку автобусов занимали исключительно собаки, едущие куда-то по своим, собачьим делам. И какое собачье дело было нам, людям, куда они едут? Автобус останавливался на очередной остановке, двери открывались, несколько собак покидали салон, а с остановки добавлялись новые, явно знакомые с теми, что уже куда-то ехали. Причем, люди не обращали на собак никакого внимания. Впрочем, собаки на людей тоже. Я – исключение, которому тут же, доступно, объяснили правила общежития. Билетов собаки не покупали. Потом-то я понял, что животные эти были брошены своими хозяевами, выколотившими на Тюменской земле длинный рубль, автомобиль, квартиру и укатившими на Большую Землю. Зачем им проблемы с перевозкой, ставших ненужными, домашних любимцев?
Добираться мне предстояло до месторождения Федоровское. Где оно находится и как туда попасть, я совершенно не представлял. Из нашей станицы обретался там Андрей Бобин, длинный и угрюмый мужик, сварщик по специальности. Ещё летом, будучи в отпуске, он заронил в мою душу этакое чувство зависти, пригнав новенькую, малинового цвета, «шестерку». Мы с матушкой, по моей инициативе, напросились к ним вечером на чай, чтобы расспросить, как это люди, за один сезон, умеют сколотить деньгу на такой шикарный автомобиль. Андрей в станице уважением не пользовался. Запойно пил и умом, как говорится, не блистал. Жена с ним мучилась. Периодически, когда запой начинал напоминать самолетное пике, она собирала его в охапку, закупала спиртное в непотребных количествах, отдельное купе в железнодорожном вагоне и увозила Андрея на историческую родину, где-то тоже на северах. Может, был там какой шаман, или народный знахарь-умелец, но возвращали Андрея к дому уже вполне в человеческом виде. Хватало полученной установки на несколько лет. Потом все повторялось с точностью до деталей. Вот, в один из таких моментов просветления и укатили они, с женой для подстраховки, на Севера, деньжищ подзаработать и здоровье, отсутствием алкоголя, подправить.
Андрей, сознавая всю весомость факта обладания новым автомобилем, очень важничал. Мы, с матушкой, сидели, как воробушки, на табуретках и слушали, открыв рты, эпос былинного самоеда. Сербая, он дул кружку за кружкой крепчайшего чая, и учил нас уму-разуму.
– Да я одного аванса пол штуки принес. Гальке – Так звали его супругу – бросил на тумбочку, купи, что хочешь… А в получку штукарь…У нас за зиму на тумбочке шесть тысяч скопилось. Так и лежали, никуда мы их не убирали. Отпуск подошел, мне талон на «шестеру» выдали. Мы с Галькой на базу приехали, в Свердловске, а я все не верю, что сейчас машину возьмем. Мужику, что тачки выписывал, я стольник подкинул, чтобы цвет выбрать. За город машину перегонщик выгонял, а потом я сам за руль сел. Вот только тогда и поверил – моя!
Под такой рассказ куда хочешь поедешь… Аванс – полштуки! Это что же? Это где же? Стольник, чтобы цвет выбрать…Как оно вам? Вот я и поехал, чтобы, значит, и свои проблемы разрешить и тоже, стольник на цвет бросить, с барского плеча. Маршрут, в общих чертах, Андрей мне обрисовал. Два часа лету до Свердловска, потом три до Сургута, автобусом до пристани и не стонать… А как не стонать? Ни один автобус, по имени «Икарус», меня не взял. Отчаливали с вокзала с двумя, редко десятью человеками в салоне и гордой табличкой – вахта. Посторонних не берем! И точка! К вечеру, на перекладных, доехал я до какого-то перекрестка в необъятной тундре, где у костра грелись заодно и водкой, человек тридцать сплошных горемык, тоже куда-то едущих. В качестве топлива в костре использовался скат от грузового автомобиля, и народ, по очереди, пытался вокруг этого ската хоть как-нибудь, и хоть что-нибудь согреть. Но скат был один, народу было много и всем места не хватало. Мороз, меж тем, всё крепчал, ветерок всё усиливался, а скат, он и в Африке скат, известно, что при горении выделяет. И через два часа, из вполне разнообразной людской массы, получилась толпа жителей Бурклино Фасо, с совершенно черными лицами и ослепительно белыми зубами и белками глаз. И когда, наконец-то, подъехал уже и не ожидаемый, рейсовый «Икарус», то водитель, с перепугу, пытался проскочить мимо нас, видимо предположив, что в качестве оплаты ему будут совать какие-нибудь раковины Каури. Не тут-то было… К уже имеющимся в салоне паре тысячам пассажиров, добавилось еще несколько сотен жителей далекой и таинственной земли, Гвинея-Биссау. Или Верхней Вольты? Ну, простите, забыл я – откуда родом. Вы бы так замерзли… Когда я, после двухчасового вишения,(или висения?) между телами папуасов прибыл таки в Федоровку и отворил дверь в бочку, где как Диоген, в одиночестве, обитал Андрей Бобин, то он, от такого явления, потерял дар речи и неделю только икал и ел, приготовленные мною, блины. А вы думали, откуда появились на нашей планете чернокожие граждане? Оттуда вот и появились. С Федоровки… Короче, Андрей поикал, поикал, а деваться некуда. Надо отмывать и обустраивать. А поскольку Андрей в станице уважением не пользовался, то само-собой получилось, что и здесь, на Северах, он тоже никаким уважением не пользовался. Привел он меня в одну шарашку, потом в другую и всё нигде, и никому я был совершенно не нужен. Мало того, у меня сложилось впечатление, что и сам Андрей тоже был особо никому не нужен. Получил свою «шестеру», чего между ног болтаться? Понял я, что спасение утопающих, дело рук самих утопающих. И взял на себя благородное дело собственного трудоустройства. И определился в строительно-монтажное управление за каким-то, забытым мною, порядковым номером, какого-то сургутостроительного треста. Электриком. А также дали мне крышу над головой, в зеленом, сборно-щитовом общежитии в поселке Барсово. Куда я и приехал из конторы, порядком уставший и голодный. К моему искреннему удивлению, продуктов на этой разрекламированной всеми средствами массового гипноза, комсомольской стройке не было вообще. То есть, никаких, по определению. Все, повторяю, все полки в магазинах были забиты стеклянными банками с маринованными овощами венгерской фирмы «Глобус». Жрать их, именно жрать, а не есть, было невозможно, поскольку основным ингредиентом этой консервации был уксус. Булка черствого хлеба в сочетании с болгаро-венгерским перцем могла обрадовать только узника Освенцима. Мой же пустой желудок мгновенно взбунтовался и потребовал отвести организм куда-нибудь, поближе к местам общего пользования. Каковых в общежитии не оказалось. А нужно было одеваться и тащиться, примерно за километр, в теплый туалет. На пять тысяч населения поселка, подобных заведений оказалось всего три. Вот такая занимательная арифметика. Почему занимательная? А потому, что в разгар зимы, когда столбик термометра завалился за отметку в минус сорок шесть градусов, туалеты эти вышли из строя. Отопление, видите ли, в них перемерзло. Соответственно, и вода тоже. Вкупе с канализацией. А народу, как я уже сказал, пять тыщ… Человек же так устроен, что когда места эти, стыдливо называемые отхожими, имеются в наличии и легко доступны, то сколько раз ты их посещаешь, в течение дня, особого значения не имеет. Иногда, может быть, и один раз всего. А что? Экономно выходит. А вот, когда места эти, по щучьему велению, по чьему-то хотению, вдруг стали недоступны, то оцените ситуацию. Утром, спозаранку, встал по звонку будильника на работу. Куда, в первую очередь? Ну, курильщики, понятное дело, за сигаретой. Влюбленные, очень даже может статься, что и за любовью. Алкоголики, мучимые жаждой, рюмочку опрокинуть. Остальной народ, не охваченный этими явлениями, куда попрется? Да туда… Куда же ещё. В места общего пользования. Да и те три категории – подоспеют невдалеке. А их, мест этих, повторяюсь, нет. А мороз трещит такой, что задницу свою из штанов доставать неохота, а приходится. И пять тысяч человек, пометавшись между тремя, неработающими туалетами и представляя собой весьма разнополую толпу, сделали все свои дела, где придется, не таясь друг от дружки. И загадили всё окружающее пространство. Благо, мороз на улице все сразу в камень превратил. Народ, весьма озадаченный случившимся обстоятельством, на работу, кое-как, разъехался. Начальство думу подумало и приказало плотникам соорудить дощатые туалеты, наподобие дачных, в минимально необходимом количестве, полагая устранить проблему в короткие сроки. А чтобы подстраховаться, хоть немного, от нашего всегдашнего «авось», строения эти сделали от земли на максимальную высоту, увеличив тем самым, полезный объем сооружения. Не учли, как водится, самой, что ни на есть, малости.
