Стояла ранняя весна восемьдесят шестого, того самого, первого перестроечного года. В воздухе все явственнее проскальзывали теплые, солнечные нотки, навевающие легкую ностальгию по чему-то ушедшему, а с экранов телевизоров моложавый Генсек вовсю ломился к народу. Вдруг, словно по мановению волшебной палочки, из всех щелей полезли такие личности, о которых народ, занятый построением коммунизма в отдельно взятой стране, думать напрочь забыл. Гадалки, колдуны, белые и черные маги, цыгане, прибалты со своими штанами под Леви-Страус. Все чего-то предлагали, указывали единственно верный путь, обещали взяться и, наконец-то, доставить на место. Из всей этой мути, пребывая в состоянии эйфорической подавленности, выловил я здравое зерно, касающееся моей проблемы. В далеких Кобеляках, что на Полтавщине, некто доктор Касьян, любого страждущего, одним махом, за семь секунд, ставил на ноги и благословлял на дальнейшую жизнь, без боли и страданий. Надо было собираться, и ехать. Вода – водой, а Кобеляки – кобеляками. Соскреб я по сусекам жалкие гроши, купыв квиток и пийихав до матки, Вкраины. «Чтоб, значит, ежели чего, то мы и уперед. А если вдуматься, как говорится, то ведь оно еще и не так бывает…» под М.С. Горбачева. Кобеляки меня сразили наповал. И не столько даже дорогой в эту, забытую Богом деревеньку, достойную отдельного описания. И не лозунгом, вывешенным на чьем-то частном доме:
– Москва и Киев нам до сраки, столица наша – Кобеляки.
А количеством едущего всеми видами транспорта, передвигающегося на костылях, ползущего из последних сил народа со сломанными спинами и сломленными судьбами. Приткнуться, положительно, было некуда. Что такое гостиница, в Кобеляках, может быть, и слышали, но обзавестись не успели. Вездесущие бабушки мгновенно взвинтили цены на свои хоромы с удобствами во дворе, до уровня пятизвездочных отелей, в которых мне не довелось побывать, и сам процесс размещения и харчевания съел львиную долю денег, предполагаемых на лечение. Посетив строение, громко называемое клиникой мануальной терапии, и обозрев папирусный свиток трехкилометровой длины с перечнем, не то погибших по дороге, не то стоящих в очередь за бесплатной похлебкой, я понял – пензию придется встречать здесь, в Кобеляках. И буду я к тому времени старым кобелякой. И мне уже ничего будет не нужно: ни спина, ни ноги, ни прочие важные и нужные, пока ещё, члены организма… Но, как говаривал один мой хороший знакомый: Эх, Расея… Ах, ты, Хосподи…Что же с того, что Касьян этот, чем-то напоминал вездесущего духа? Везде чувствовалось его присутствие, но никто и никогда его, лично, не видел. Зато всё остальное население Кобеляк бодро включилось в процесс оздоровления прибывающих, трудовых масс. Чуприны и Чигринцы, токари и пекари, слесари и плотники – все, поголовно все любили и, главное, умели, лечить этой самой, мануальной терапией. Особенно усердствовал один кочегар. Временами он затмевал самого неуловимого Касьяна, и на его краю скапливалось народа едва ли не больше, чем в клинике ручной терапии. Тогда он объявлялся шарлатаном, и на него начинались гонения. Это вызывало удорожание процесса, деньги взимались уже за риск. Но, поскольку, Касьянов на всех явно не хватало, то народ, как зайцы, пробирался к кочегару огородами. Помыкавшись и потыкавшись вокруг клиники, насмотревшись на лежачий люд, понял я, что мне не прохонже. И тоже отправился, огородами, к кочегару. Здесь дело было поставлено более организованно и на поток. По крайней мере, человек трудился на износ и без обеда. Отстояв в очереди часа три, я, наконец-то, предстал пред светлы очи кочегара. По наивности, хотел открыть я рот и сделать объяснения, что же и по какому поводу привело меня сюда. Но, поскольку спина есть у всех, и у всех она называется именно спиной, то, по всей вероятности, болячки у всех тоже предполагались абсолютно одинаковые. Каким-то разнообразием кочегар не заморачивался. Хлоп меня на топчан, хрум-хрум-хрум мой позвоночник. Садись! Голову хрыч в одну сторону, хрыч в другую. Семь секунд – двадцать пять рублей. Свободен! Следующий! Мама мия! Да хрен с ней, со спиной-то… Зарабатывает он сколько! Это же более двухсот рубликов в минуту! Вот это кочегарит! Нет… Не тому меня мама учила. Ты, сынок, к наукам будь прилежен… Кому оно надо? В кочегары надо было идти, в кочегары… Смех, смехом, а подобное лечение мне было явно не по карману. Ещё один сеанс я бы, как-нибудь, осилил. А что дальше? Может тоже подустроиться и народ лечить? Кто тут знает, кочегар я или не кочегар? Пошуршав в кармане остатками наличной массы, я с горечью осознал: пора трогаться в обратный путь. Пока не поздно. Права моя матушка. Это у меня на нервной почве. На воды надо ехать… На воды.
В двадцатых числах апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года мы со Светланой сели в отдельное купе вагона СВ. Вообще-то, я не хотел её брать. Шестой месяц беременности, как ни крути… Тут лучше перестраховаться. Но она закатила мне истерику, и я отступил. В ночь с двадцать шестого апреля, в недалекой Припяти ставился плановый эксперимент по выбегу турбины четвертого энергоблока. Закончившийся страшной трагедией. В этот день и в этот час поезд, с мирно спящими пассажирами, проехал совсем рядом с местом катастрофы. Мы ничего не знали…
На воды я поехал с матушкой. Света осталась дома, у тещи. Трудно сказать, что влияет на этих самых водах на состояние здоровья. Может быть отпускают заботы и организм, наконец-то, обращает внимание на собственное состояние. А может и есть в них что-то, столь необходимое для улучшения самочувствия. Не берусь судить. Но мне стало значительно лучше. Отбыв двадцать дней на лечении, мы вернулись домой посвежевшими и с хорошим настроением. Не успели войти в дом, как примчалась теща и с порога принялась рыдать с причитаниями. Не на шутку испугавшись, я насилу её успокоил. Из её несвязного объяснения, понял, что Света родила. Дочку…
– Ну и что же Вы, мама? Радоваться надо. Все же живы? Живы… А то, что недоношенная, так семимесячные живут. Я и сам такой.
Но теща не больно слушала мои увещевания, рыдая в голос. Она знала то, о чем я тогда и не догадывался. Знать, не обязательно иметь возможность предотвратить. Маленький человечек был очень слаб и довольно долго находился в детском, реанимационном отделении. Но надо было ехать в Ленинград и мы рискнули на переезд. Не знаю, у меня не было опыта общения с маленькими детьми, но меня настораживала почти полная неподвижность ребенка. Дочка, практически, не шевелилась и не подавала никаких звуков. Озабоченный этим, я задавал, по этому поводу, вопросы Светлане, получая всегда один и тот же ответ:
– А что ты хочешь? Она же недоношенная.
Однако, время шло, а положение мало изменялось. И при очередном посещении врача мы узнали новость, потрясшую меня до основания. У дочки признали детский, церебральный паралич. Никогда до я не слышал о таком заболевании. Что это такое? Чем грозит это нашему ребенку? Как и почему случается эта болезнь? Вопросов много, а ответы…Когда мы посетили в первый раз лечебный центр детей, больных ДЦП, то состояние было близким к шоковому. Рядом с обычной жизнью, пусть хлопотной, трудной, текла ещё одна, полная горя, страданий и отчуждения. Выкарабкаться из неё имели возможность лишь те родители, дети которых были больны легкой формой церебрального паралича. У больных тяжелой формой – никаких шансов не было. Состояние никому не нужного овоща и пущенные под откос судьбы родителей. И начались наши мытарства. Нас пустили по кругу, по которому, неизбежно, проходят все родители с больными детьми на руках. Одни врачи выписывают одно лекарство и придерживаются какой-то, только им понятной, реабилитационной методики. Другие утверждают нечто противоположное и рекомендуют ещё какие-то, чудодейственные снадобья. Но ни тех, ни других в аптеках, зачастую не найти. Нужно заводить знакомства и доставать дефицитные препараты, переплачивая за них втридорога. Но это – ещё полбеды. Познакомившись в приемных клиник и больниц с такими же горемыками, как и мы, я понял одно: шансов на излечение ребенка, при использовании традиционных, медикаментозных, способов лечения нет никаких. То, что где-то и кому-то, после укола церебрализина, вдруг стало настолько хорошо, что он встал и пошел, не волоча при этом ноги и не собирая глаза в кучу, не более чем блеф. Нужно было искать нетрадиционные пути решения проблемы. Наша знакомая, по несчастью, Валентина, имевшая на руках двоих детей, один из которых, младшенький, мальчик, имел тяжелую форму ДЦП, познакомила нас с молодым врачом, практиковавшим свою уникальную, оздоровительную методику. В своих, врачебных кругах, его разработка не только не получила поддержки, но вызвала резкое осуждение медицинского начальства. Однако тот факт, что сын Валентины из лежачего стал сидячим и даже, потихоньку, на брусьях, пытался стоять, однозначно свидетельствовал – есть, с этим врачом есть надежда. И мы начали посещать его сеансы, чем-то напоминающие безжалостный, на грани жестокости, массаж. Не просто было видеть и смириться с тем, что больного ребенка, у которого нарушена координация, сухожилия – как натянутые струны, нужно ломать через боль, крик и слезы. После трех, первых сеансов дочке стало настолько хуже, что мы вдрызг разругались со Светланой. Жена отказывалась ехать к врачу, совершенно справедливо указывая на состояние ребенка. Я же помнил предупреждение Николая, так звали врача, об ответной реакции организма, которая и должна была выразиться во временном ухудшении общего состояния. Мы продолжили лечение, и процесс пошел. В таком деле, любое, незаметное для здорового ребенка, лишнее движение, это – уже огромный прогресс. Дочка начала вставать на ноги, хотя и на самые пальчики, но сколько было радости! Так и прошел год, незаметно, словно один день. И опять случилась весна, а за нею лето. И потихоньку дочка начала ходить, разговаривать и стало понятно, что последствия, конечно, останутся. Никому ещё, наверное, не удалось победить эту болезнь в полном объеме. Хоть какой-то отпечаток, но будет лежать на ребенке всю оставшуюся жизнь. Но главное сделано. Ребенок обрел самостоятельность, и не будет выделяться, резко, на фоне своих однолеток. С оставшимися проблемами можно будет бороться, с чем-то придется смириться…
