Он чувствовал к нему нечто очень похожее на ненависть.
Закатный Край никогда не был спокойным местом, сколько Ульхард помнил. Может, из-за этого здешний люд не одичал.
Гиблые леса подступали к деревням вплотную. Бороться с чащобой, разраставшейся быстрее, чем полагается растениям, приходилось огнём — и на выжженной земле крестьяне Ульхарда сеяли хлеб. Пшеница на здешнем пепле почему-то не рождалась, хоть тресни, поэтому даже на королевском столе стояли ржаные караваи. Запах горячего ржаного хлеба делал уютнее нищие крестьянские домишки; женщины здесь собирали гонобобель и краснику, чтобы ягодным соком выкрасить нитки в синий и алый цвет. Сине-красные спирали, древние, как эта больная земля, вышитые на одежде, по поверью защищали плебеев от смертельной порчи.
Эти люди не горевали и не кляли судьбу, когда по их жилищам и телам прокатывалась очередная напасть. Они просто жили; хоронили своих мёртвых, рожали и выкармливали детей, обрабатывали каменистую землю, удобряя её пеплом и потом, пели и плясали на свадьбах… Если в деревню забредали порченные из-за границы, их не гнали, кормили, как убогих, пока те не обучались потихоньку брести за сохой или сгребать навоз. Время от времени рождалась легенда о прекрасных краях где-то по ту сторону гор, но идти туда через пустой и дикий край, населённый непонятно чем существующими безумцами, находилось мало охотников.
Эти люди не следили за ходом времени. Подрастающие дети были самой точной летописью их жизней. Крестьяне лучше, чем их господа, помнили своих умерших стариков — и у них были могилы давно ушедших родных на скромных деревенских погостах. Могилы родителей и растущие дети освещали им ту зияющую бездну, в которую постоянно смотрели аристократы.
Иногда это казалось почти счастьем.
Ульхард довольствовался только налогом, никогда не брал их сыновей; во-первых, чтобы край жил, требовались пахари, во-вторых, пахари кормили его солдат, куда лучших, чем оторванные от сохи крестьянские мальчишки.
В гиблых лесах с незапамятных времён водились странные твари, полулюди-полузвери. Два клана этих тварей вечно враждовали между собой. Одни напоминали ходящих на задних лапах чёрных и бурых волков или псов с подвижными выразительными мордами и подобием цепких когтистых рук; другие, громадные и мускулистые создания представляли собой массивные человеческие тела на раздвоенных копытах, с рогатыми бычьими головами. У тварей не было своего языка, они худо-бедно обходились человеческими словами, перемежаемыми воем, визгом, мычанием и воплями. Эти-то существа и заинтересовали Ульхарда.
Ульхард приручил тварей довольно легко. Почему-то из его памяти не стёрлись мёрзлые оленьи туши, брошенные в местах охоты стаи волкопсов голодными зимами, мешки с овсом и кормушки с сеном и яблоками, к которым приходили быколюды. Полузвери неожиданно оказались благодарными и понятливыми; влияние человека прекратило кровавую распрю. Чем дольше они общались с людьми, тем членораздельнее и разумнее становилась их речь.
Ульхард очень полюбил волкопсов. Умные и хитрые хищники, от природы наделённые невероятным чутьём, охраняли границы лучше, чем это могли бы сделать люди. Дисциплина в волкопсовых стаях восхищала человеческих вояк. Ульхард вооружил зверюг короткими мечами и кремнёвыми пистолетами; некоторые из них, вожаки стай и фавориты короля, научились носить одежду и очень забавно выглядели в кафтанах и кружевных рубахах, с широкими ремнями, на которых висело оружие, но без штанов, мешающих им метить территорию.
Они были преданы своему королю, как бывают преданы только умные собаки. Ульхард не мог это не оценить. Громадный, бурый с проседью, гривастый кобель по имени Гхоти-Тью, вожак, объединивший все стаи волкопсов под своей… скажем, лапой, был любимцем Ульхарда и считался одним из маршалов Закатного Края.
Быколюды стали резервным войском Ульхарда. Они стоили ему дёшево, гораздо дешевле, чем волкопсы, питающиеся мясом, а в бою стоили немало. Быколюд, одетый в панцирь и вооружённый, кроме меча, рогами, острыми, как штыки, в бою действовал, как живой таран, сметая всё на своём пути; вывести его из строя было совсем непросто. В мирное время быколюды оказались спокойными и кроткими; только во время гона их опасались даже старые соперники-волкопсы — любовь быколюдов разрешалась короткими стычками, зрелищными и кровавыми. Ульхард удивлялся, как они ухитряются так сравнительно редко убивать друг друга.
Армия Ульхарда большей частью состояла из волкопсов и быколюдов, но подобия людей в ней тоже были. Какие-то сумеречные существа во времена, расплывшиеся в памяти, как в воде, выползли из каменных пещер в горах; иногда они нападали на людей, живущих в предгорьях, чтобы их сожрать, иногда сходились с человеческими женщинами. Плоды этой любви — скорее, насилия — были выше людей и шире в кости, с кожей серой, как камень, породивший их отцов, часто — с бледными глазами, в которых зрачок выглядел яркой точкой в мутной белизне, расплываясь в темноте в светящийся круг. Серые видели в пещерном мраке так же, как сумеречная нечисть, дополняя странное своё зрение звериным чутьём. Люди чувствовали к серым инстинктивную ненависть, но эти несчастные метисы обычно наследовали от своих матерей вполне человеческие души.
Их с давних пор забирали вербовщики Ульхарда, чтобы сделать из них королевских гвардейцев. Серой гвардией командовала Лима, леди-маршал, непонятным образом не ощущавшая в их обществе отвращения или злобы. Серые дети были её воспитанниками; многие из них считали её своей истинной матерью. Серая гвардия защищала Вечерний Дом и сопровождала Ульхарда в поездках — метисы были отвратительны жителям Закатного Края, но не так ужасны для них, как волкопсы или быколюды.
Армия Закатного Края могла показаться слишком большой, но его жителям постоянно грозили опасности со всех сторон. Из гиблых лесов то и дело выходила очередная напасть — то дикие звери, вдруг обретающие непонятную разумность, то ужасные существа, которым, казалось, вообще не должно быть места в мире. Волкопсы и быколюды выглядели гармоничным совершенством рядом с этими порождениями кошмаров — и храбро сражались с тварями, возвращая их обратно в мир смерти и ужасных снов. Но хуже были те, кто приходил из-за границ или с той стороны гор.
Отряды то ли людей, то ли человекообразных тварей, одержимые ненавистью, уничтожали всё, до чего успевали дотянуться. Они не грабили, не мародёрствовали, не насиловали — они убивали и жгли, и в их ярости не виделось цели, кроме жажды разрушения. Их вела какая-то инстинктивная ненависть — и полубезумные дикари вдруг обретали сверхчеловеческую силу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
