У печей крематория стояли не вольнонаемные работники императорских вооруженных сил, а те, кому посчастливилось из разряда подопытных «бревен» превратиться в обслуживающий персонал. Разными путями попадали в категорию «бревен». Были среди них и настоящие преступники, осужденные на смертную казнь, военнопленные, лица, подозреваемые в шпионаже в пользу враждебных Японии стран, а попадались и случайные люди. Как сегодняшний похищенный в городе мальчишка — уличный торговец сигаретами. Просто понадобились свежие органы абсолютно здорового молодого организма, а на бюрократические процедуры получения подходящего «бревна» времени не оставалось. Вот и постарался генерал для своего ведомства лично.
Выпотрошенное тело уличного торговца вместе с двумя другими погрузили на чугунную платформу. Двое китайцев с раскрасневшимися от жара лицами неторопливо обыскали карманы одежды, раскрыли фанерный складной прилавок, забрали деньги и сигареты. После чего втолкнули платформу по роликам в жерло топки. Какое-то время в ревущем огне еще угадывались темными пятнами мертвые тела. Но через полчаса они пропали в плотной стене огня. А к рассвету то, что раньше было людьми, полными надежд, забот, любви и тревог, уже превратилось в горку пепла, которая уместилась в жестяном ведре.
Глава 2
Николай Васильевич Галицкий был из тех людей, про которых можно сказать, что с ним уже случилось все, что только может случиться с настоящим мужчиной, кроме смерти, естественно. В свои сорок с небольшим лет он, сын столбового дворянина, уроженец Тульской губернии, успел окончить ускоренные курсы Императорской военной хирургической академии. За время учебы влюбиться в красавицу-актрису, стреляться из-за нее на дуэли. Получить чин поручика медицинской службы, полгода повоевать на австрийском фронте. А потом, когда большевики, захватившие власть в стране, распустили армию, объявив странный лозунг — ни мира, ни войны, началась катастрофа. Поручик Галицкий не понимал, как такое можно было допустить. Немцев с австрийцами следовало лишь удерживать на позициях. Их дожали бы страны Антанты, заставили бы капитулировать. Россия тоже оказалась бы среди стран-победительниц, могла бы рассчитывать на контрибуции, территориальные прибавки. До победы оставались считаные месяцы. Но нет, большевики открыли фронт, а немецкие, австрийские войска пошли в наступление, не встречая никакого сопротивления. Они захватывали железнодорожные станции и города, просто приезжая туда на одной-двух грузовых машинах с пулеметами. Телеграфировали в штаб, что населенный пункт занят, и двигались дальше.
Единственными частями, которые оказали им сопротивление, были дивизии Чехословацкого корпуса, сформированного из пленных и перебежчиков — чехов со словаками. Эти люди понимали, что австрийцы не простят им того, что они перешли на сторону противника, взяли оружие в руки, чтобы сражаться за независимость своей Родины от империи Габсбургов. Чехословацкий корпус, к которому поручик был прикомандирован в качестве военного медика, отходил в глубь страны, где уже хозяйничали большевики. После октябрьского переворота официально корпус считался подразделением французских вооруженных сил, и существовало соглашение с большевиками об отправке его во Францию. Но как ты туда попадешь через занятые немцами и австрийцами территории? Советы сначала не противились тому, чтобы чехословаки добрались в эшелонах до Дальнего Востока, а оттуда уже морем на французских кораблях вернулись в Европу. Но потом Троцкий передумал, решил разоружить корпус. Чехословаки подняли мятеж, не желая сдавать оружие. Чтобы продолжить движение по железной дороге на восток, им приходилось захватывать города по пути следования. В освобожденных от большевиков городах Галицкий насмотрелся ужасов, оставшихся после правления «красных». Они не просто пытали своих идеологических противников, да и тех, кого таковыми считали. Это было «изуверство». Прапорщику приходилось видеть и обследовать трупы, кожу с которых сдирали, когда люди были еще живы. Выколотые глаза, вспоротые животы беременных, отрезанные груди кормящих матерей. Людей обливали кипятком, нагретым битумом, маслом, зарывали заживо…
В Екатеринбурге, Чите, Хабаровске бывшие военные, студенты устремились в Добровольческую белую армию под знамена адмирала Колчака. Но было уже поздно. Впереди поручика ждало отступление, предательство чехословацким командованием Колчака и выдача его «красным» за разрешение продолжить путь. Галицкий покидал то, что осталось от прежней России, с остатками каппелевцев в знаменитом Ледовом походе, когда небольшими группами они преодолевали замерзший Байкал. Бескрайний ледовый простор, снег, метель, сбивающий с ног ветер… То и дело натыкались на замерзшие трупы своих товарищей.
И все же Галицкий вырвался из этого ада, помогло то, что он — медик, знал тайны человеческого организма, знал, что происходит при переохлаждении, умел сохранять тепло, беречь силы.
Тихой пристанью для поручика медицинской службы стал китайский Харбин. Этот город являлся осколком уже исчезнувшей Российской империи. Дома европейской архитектуры, множество русских вывесок с «ерами» и «ятями». Рестораны, кафе, даже в кинотеатрах крутили фильмы с русскими титрами, на тумбах висели афиши популярных в прошлом певцов и артистов. Тут можно было выжить, зная и один лишь русский…
Галицкий справедливо решил, что испытаний и приключений на его жизнь выпало уже достаточно, пора и угомониться. Он любил свою Родину, но понимал, что она исчезла безвозвратно. То, что сейчас творилось на ее земле, он представлял хорошо. Прежняя Россия была для него чем-то вроде первой любви — вспомнить приятно, но вернуть уже невозможно. К тому же его профессия была востребована. Николай Васильевич стал практиковать как медик. В своей небольшой двухкомнатной квартире он принимал пациентов, делал несложные операции. Его клиентурой были в основном русские, другие европейцы. Дела пошли хорошо, вскоре он даже купил себе подержанный автомобиль «Форд». Врач, который может приехать к пациенту ночью на своей машине, внушает доверие. С этой же целью Галицкий быстро выучил английский язык, китайский. Немецкий и французский усвоил еще в молодости. Языки вообще давались ему легко. Ассистировал поручику в практике его боевой товарищ, с которым вместе они выбирались из России в Ледовом походе, — бывший корнет Иван Владимирович Дуров.
Бизнес Галицкого сильно подкосила японская оккупация Маньчжурии и создание марионеточной империи Маньчжоу-Го во главе с беспомощным последним императором Китая. После стычек Квантунской армии с советскими частями при Халхин-Голе многие европейцы покинули Харбин, поубавилось и русских. Те, кому позволяли деньги, перебрались в более тихие места. Не помогло даже то, что Галицкий освоил и японский язык. Китайцы с японцами предпочитали традиционную восточную медицину.
Денег никогда не бывает много, а тут их стало не хватать катастрофически. К тому же ассистент — бывший корнет Дуров пристрастился не только к выпивке, что было бы простительно для русского, но еще умудрялся сочетать это с неумеренным курением опия. Иногда он под новолуние на несколько дней, не предупредив, исчезал из квартиры, пропадал в районах, где приличному европейцу показываться не стоит. Возвращался грязный, пахнущий характерным дымом, опухший, без копейки денег, приходилось кормить его за свой счет. Ничего уже в нем не напоминало бравого корнета. Такого ассистента давно следовало выгнать на улицу, но Галицкого сдерживали воспоминания. Ледовый поход, сдруживший их, из памяти было не выбросить.
Странно, но начало войны в Европе и нападение Германии на СССР сделало жизнь в Харбине спокойнее, все понимали, что, пока идет война на Западе, здесь, в Маньчжурии, военных действий ожидать не стоит. Галицкий, которому казалось, что он уже стал забывать о России, теперь по вечерам часами просиживал у радиоприемника, слушал сводки с западных фронтов. Перебирал советские, английские и американские радиостанции. К началу сорок четвертого года он уже не сомневался, на чьей стороне будет победа.
* * *
В тот самый вечер, когда из города исчез паренек — уличный торговец сигаретами, поручик Галицкий, как обычно, сидел у радиоприемника. Мягким зеленым светом горела шкала настройки. Указатель застыл на слове «Москва». Пока еще звучала симфоническая музыка, но минут через пять в эфире должна была прозвучать сводка Совинформбюро.
Во входную дверь постучали.
«Неужели Дуров решил объявиться?» — недовольно подумал Галицкий.
Ассистент отсутствовал уже третий день, но обычно такие отлучки длились по пять-шесть суток — время, за которое бывший корнет успевал спустить все свои сбережения в опиумном притоне. Оставалась слабая надежда, что это срочный вызов к пациенту, а значит, и возможность заработать.
