Жанна. Вы про что это?
Таня. Мы путешествуем с душевнобольной!
Нина. Я уже устала от ее агрессии!
Жанна. Вы про что это, Валентина Ивановна?
Мусатова. Я про империалистов! У них нет жалости ни к старикам, ни к детям!
Таня. Илья, Валентина Ивановна многие годы была парторгом у нас… Она часто тоскует по прошлому, по этому жаргону…
Нина. Илья! Вы сказали, что я похожа на женщину Серебряного века! Правда? Жанна, повтори, что он тебе сказал!
Жанна. Он сказал, что тебя выдумал Врубель!
Нина. Боже мой, кто научил его так говорить! Я люблю этого мальчика.
Мусатова. Самый страшный порок империализма, Илюша, захватнические войны, насилование малых незащищенных народов…
Шафоростов. Действительно, было когда-то такое слово: империализм…
Нина. Никто здесь, кроме этого красивого юноши, не знает, что был когда-то Серебряный век русского искусства. А как вы думаете, друзья, назовут наш век? Осталось всего несколько лет… до конца столетия…
Мусатова. Наш будет из говна…
Шафоростов. Тетенька! Я вас умоляю…
Мусатова. Ты на себя посмотри со стороны. Тетеньку он нашел!
Шафоростов. Пожалуйста… я могу вас дяденькой назвать, пожалуйста!
Мусатова. У меня имя есть и фамилия! Не надо на меня клички вешать!
Нина. Я уже ко всему привыкла. Илья, не привыкайте к пошлости…
Мусатова. Вот именно!
Таня. А ну-ка тихо!
Жанна. Ты тоже слышишь?
Таня. Тихо!
Нина. Неужели это к нам?
Шафоростов (поднялся на склон). Танки идут! Танки!
Нина. Господи, неужели это за нами? Почему танки?
Таня. Всем тихо!
И вдруг, молча сорвавшись с места, все побежали навстречу приближавшемуся звуку двигателя.
Остались только Жанна и Илья.
Жанна. Слушай, я же просила тебя, ты не таскайся за мной. Ты что, сам всего не понимаешь?
Илья. А что я должен понять?
Жанна. Отец тебя не заругает?
Илья. Я своего отца не очень хорошо знаю…
Жанна. Если он тебя с такой тетей взрослой увидит, не заругает?
Илья. А при чем здесь мой отец?
Жанна. Я могу с тобой как с взрослым разговаривать?
Илья. Я взрослый…
Жанна. Ефим Львович… очень ревнивый человек… очень… Понимаешь меня?
Илья. Что я должен понять?
Жанна. Ну чего ты хочешь?
Илья (тихо). Я хотел бы узнать, что было во второй половине вашего сна…
Жанна. Лучше тебе этого не знать!
Звук двигателя все нарастает. Возникают приветственные крики. Наконец все опять появляются на гребне карьера. В центре — три новые фигуры: подполковник Хребет, гигант в распахнутой шинели, Голдин, в пальто и в шляпе, и шофер Иван с ведром.
Голдин. Жанна! Жанна! Позволь мне представить тебе товарища подполковника. Друзья, как я на него набрел! Иду по замерзшей пустыне и вдруг вижу — лежит человек на танке! Представьте себе такую мифологическую картину: прямо на броне… спит богатырь…
Хребет. Я в гарнизоне не ночевал… Заказ на горючее отвозил и предоплату. Пока с завскладом в шашки играли, не заметил, как перебрал немного…
Голдин. Жанна…
Жанна. Меня зовут Жанна! Жанна меня зовут!
Голдин. Мой сын Илья… Молодое, энергичное дарование. Ну вот, теперь здесь весь наш личный состав. Наш шофер Иван. Этого дебила вы уже имели счастье видеть! Жанна, что ты грустная такая? Ты замерзла?
Жанна. Все в порядке… Я не замерзла…
Голдин (тихо). Ну прости меня… Мы с подполковником кое-что родное для вас добыли. (Громко.) Всем закрыть глаза! Закрыть глаза!
Нина. Ефим, мы так устали вас ждать, что они могут назад не открыться…
Таня. Кормилец, не томи… Водка, что ли?
Иван. Самогон.
Голдин (после общего радостного вопля). Возьмите кружки… Разливайте, господин Шафоростов! (Ивану.) Ты иди занимайся тросом. Не пристраивайся.
Иван. А чего им заниматься — все равно порвется, я предупреждаю…
Голдин. Уйди отсюда!
Иван передает Шафоростову ведро.
Таня. Что же вы дамам другого-то не привезли, Ваня? Когда вас будет тошнить, сударыни, следите за направлением ветра, иначе вам все вернется на грудь.
Мусатова. Когда дамам сказали играть спектакли на выезде, то была одна здоровая печень на весь коллектив. А когда пить самогон из ведра — у нас актрисы про печень не вспоминают.
Таня. Что она про мою печень начала?
Хребет (смущен). Не бойтесь — самогон очень хороший…
Жанна. Я ничего не боюсь…
Мусатова (Илье). Ну а ты, что тут пристраиваешься?
Голдин. Сынок, потерпи до совершеннолетия…
Илья. Мне уже есть восемнадцать!
Мусатова. Поставь, тебе сказали… Не наливайте ему…
Нина (Хребту). Я поняла, кого вы мне напоминаете…
Хребет. Да это я в гарнизоне не ночевал. Вы не обращайте внимания. Вы пейте… самогон хороший… тимохинский, из сахарной свеклы… Пожалуйста… и сало тут — закусить!
Нина. Господин подполковник, знаете, кого вы мне напоминаете?
Таня. Нина, не приставай к человеку! Скажите, есть тут какой-нибудь город поблизости?
Хребет. Город далеко… Вас сейчас на объект оформляют…
Нина. Объект? Какой объект?
Голдин. Мы стоим на каком-то стратегическом железе! Никто из военных не понимает, как мы сюда попали. Все дороги перекрыты и охраняются… Только наш Ваня, этот идиот, мог нас сюда завезти. (Хребту.) Вы знаете, он имеет навязчивое стремление идти своим путем, как всякий дебил, он прокладывает новые пути. Все время меня убеждает дать косяка!
Иван. Ну и все равно короче получилось! Мы ровно полпути сэкономили!
Голдин. Да мы же целый день здесь простояли! Ты мне людей всех заморозил! Молчи! Уйди отсюда! Но вы попробуйте только наложить вето на его маршрут — он становится багровым от напряжения, начинает бубнить про какие-то прошлогодние дырки в шинах. Поэтому, когда мы едем по ровной дороге, автобус ни с того ни с сего начинает кувыркаться, потом мы падаем в овраги…
Иван. Ну когда это вы в овраг падали?
Голдин. Молчи. (Актерам.) Вы знаете, куда он нас завез? Это место называется «Северная Аномалия».
Нина. Аномалия?
Таня. Какая аномалия?
Голдин. Аномалия! Столица — город Железный…
Шафоростов. Это же надо так назвать город! Господи! Как можно жить в городе Железный!
Нина. Аномалия! Объект! Как интересно! Скажите мне, ради Бога, где мы? В какой объект нас оформляют?
Мусатова. Не перебивайте! Дайте же сказать человеку…
Шафоростов. Господин полковник, мы слушаем! Вы нам очень интересно говорили о игре в шахматы…
Хребет. В шашки. У нас тут традиция такая… У майора… нашего завскладом, на доске вместо шашек стопки стоят. Раньше, что ему туда налить — большого ума не надо было… Раньше нальешь ему в одни — водки, в другие — какой-нибудь красноты — он был доволен. А теперь нет! Капитализм, говорит… В белые — только джин требует. Я белыми играл… В них, значит, джин был. А в черные ему тимохинские вертолетчики привезли ром кофейный, значит, колумбийский… Я сгоряча-то прошел в дамки, хватанул сразу три черных стопаря. Назад ехал, чувствую — надо из кабины вылезать, глотнуть воздуха… Вот я думаю теперь: если колумбийцы такое пьют, сколько их всего на земле осталось?
Нина. Я никогда об этом не задумывалась. Таня, ты не пробовала задуматься, сколько сейчас на свете живет колумбийцев?
Таня. Где мы — и где Колумбия! Мы с тобой живого колумбийца уже не встретим…
Голдин. Вам нужны именно колумбийцы? Я вам достану живого колумбийца… Или можно маринованного?
Таня. Мне живого! От маринованных у меня изжога!
Голдин. Именно колумбийца? Или можно индийца?
Таня. Колумбийца! И не надо на меня кричать!
Голдин. Танечка, я принял заявку про колумбийцев!
Таня. Я сама о себе позабочусь!
Нина. Ефим, женщина так устроена, она постоянно хочет кого-то встретить! (Хребту.) Господин полковник, мы с одной моей подругой со школьной скамьи были совершенно безумно влюблены в Сакко и Ванцетти. Она в Ванцетти, а я в Сакко… Потом подруга стала остывать к Ванцетти. А у меня к Сакко не проходило. И однажды… на концерте в Голодной степи мне все-таки встретился человек по фамилии Сакко! (Пауза.) С тех пор я думаю о Ванцетти…
