место, где чувства остаются неизменными. Комната. Вечная ассоциация. Целые дни рассыпаются в прах, когда появляется месье Лепренс: а потом мой любовник-фаворит становится одним мгновением, мгновением-мифом. Одно мгновение может стать событием. Мгновение может стать роковым событием. Мгновения достаточно. Я не шучу: больше ничего не нужно. Мое сердце на миг озарилось светом. Всё пылало. Блистательная усыпальница. Звезда. Это всё еще сердце. Сейчас 1975 год, и я не жалею, что умерла за любовь.
Прошли годы, и иногда я всё так же вздрагиваю. Я говорю модные слова, чтобы окутать ими мои живые чувства. Я окутываю себя постоянным стремлением к именам, чтобы называть чувства, как будто это предметы. Образ месье Лепренса символизирует любовь, истину, мудрость, честность и прочее. Память о нем, воспоминания возникают рефлекторно, молниеносно. От этого я вздрагиваю. Спешно перебираю свои вывернутые наизнанку представления о любви и смерти и… «Даже сейчас, в наши дни, в наше время», – говорю я себе. Даже в это время озарений? Я говорю: да, даже здесь остается место для истории любви. Я не нуждаюсь, не хочу нуждаться в идеальной, священной трактовке происходящего. Я всегда иду туда, куда ведут меня эти короткие переулки. Радужные пузыри кружатся в небесах. Я сказала месье Лепренсу: слова – это лишь птицы, которые переносят чувства. Что до меня, то мне не нужно ничего: бриллианты сверкают всегда. На них можно положиться. Это чистая правда: я с радостью устремляюсь вниз, когда открывается дверь люка. Я падаю, раз, ещё раз, бесчисленное множество раз. Это всегда интересно. Этого достаточно. Нет. Мне не жаль, что однажды я умерла за любовь. Теперь мне дан второй шанс, и он обещает больше.
Итак, вот моя история. Я в моей комнате. Долгий срок, который я отбыла здесь, не описать в этой долгой фразе: я сижу, я стою, я слоняюсь от стены к стене, легко переступая с половицы на половицу, изнуряя себя до такой степени, что от меня остается лишь тень, уподобляясь вспышкам света на потолке, на стенах, стараясь слиться с фоном, пытаясь стать безымянной и безликой, надеясь, что останусь навсегда в этой тотальной свободе неопределенности, я – заключенная, я беспробудно сплю. Так проходит семь лет. Долгое наказание. Я запомнила его как время, проведенное в камере одиночного истончения. Я свободна говорить всё, что хочу. Я говорю Родриго: я хочу быть стражем у врат нерешительности. Хочу знать, почему всё так, причину всех вещей. Я подозреваю, он не понимает, к чему я клоню. У него нет времени. Нет времени на долгие, замысловатые разъяснения. Он вздрагивает всем телом, когда я говорю. Похоже, он только и думает, что о сексе. Я считаю его сногсшибательным, я хочу думать о нем как о человеке, лишенном недостатков, я готова встать перед ним на колени. Думаю, меня утомляют мужчины. Я ему покажу. Я тебя помещу в картину, залитую лунным светом. Вот твое место. Ты навечно заключен в рамку романтичной сцены. И я скажу даже больше.
В комнате – два незнакомца. Три незнакомца в комнате. Во сне, который длился семь лет, меня уже две, четыре, шесть; я многократно умножаюсь. Комната наполнена людьми. Я мечусь по комнате, пытаясь понять, почему всё так, стараясь стать причиной всех вещей. Я не верю в числа. Я гонюсь за общим результатом, желая выяснить, как всё складывается в целое. В комнате есть сущности. Неуловимые. Тем не менее они есть. Они столь же реальны, как и числа. Они – мои гости: станционные смотрители, генералы, писатели, художники, бесчисленные военные, редакторы, няньки, потерянные дети, разнообразные животные, долгая вереница живых и мертвых. Вообще-то я не ищу их. Они сами приходят ко мне, как посетители, у которых есть своего рода привилегии. Они приходят, я принимаю их. Когда они сидят, я стою. Когда я говорю, они слушают. Когда они встают, я оборачиваюсь. Когда я смотрю, они пристально смотрят в ответ. А когда с меня всего этого довольно, я выдумываю причину, чтобы гости ушли, я говорю им: «Мое имя – Этуаль, я из Франции, я живу здесь, в Эйфелевой башне, я пуп земли, ха ха я звезда, мир вертится вокруг меня». А когда они уходят, я думаю, неужели я всегда буду одна.
Я думаю: «Может, я слишком много читаю».
Однажды я восклицаю: «Меня окружают дураки и дурацкие идеи! Я хочу лучшего мира!» Я сама создам лучший образ всего. Вот моя идея: я положу Землю на спину гигантскому слону, чтобы он держал ее в пространстве. Слон стоит на черепахе, которая, в свой черед, плывет по морю, заключенному в чашу.
Таков был общий результат одного дня.
На следующий день я сижу с книгой о мифологии Индии. Я читаю: «В индийской мифологии Земля находится на спине гигантского слона, который держит ее в воздухе. Слон стоит на черепахе, которая, в свою очередь, плывет по морю, заключенному в чашу». Это меня огорчило.
Я не люблю, когда придуманное мной написано кем-то другим; я чувствую себя глупо.
На следующий день я сижу, стою, слоняюсь, вздыхаю, стенаю, жалею себя, говорю сама с собой:
«Мир придет ко мне, или я приду к нему?» – сказала она.
«Вам нужно решиться», – сказала она.
Легко ступая, я подхожу к книжному шкафу. Я беру книгу наугад. Я читаю: «Я наблюдаю за ней, – сказал он, – с необъяснимым восторгом, за ее жизнью в башне, оснащенной телефонами, телеграфами, фонографами, беспроводными сетями, передвижными экранами, проекторами, видеомониторами, словарями, расписаниями и свежими новостями. У нее есть всё, что нужно. Она носит египетское кольцо, которое сверкает, когда она говорит. Такой хорошо снаряженной женщине незачем путешествовать. Двадцатый век перевернул историю о Магомете и горе; в наши дни гора приходит к современному Магомету».
Мне жутко не понравилась эта характеристика.
Я прочла ее; никаких глубоких чувств у меня не возникло; сон закончился.
Другими словами, я прозрела.
Той ночью я села за стол и написала: (1) РАЗНОРОДНОЕ НЕ УНИВЕРСАЛЬНО. (2) НЕ ВСЕ СОВПАДЕНИЯ ИНТЕРЕСНЫ. В этих двух предложениях – все мои ежедневные уроки жизни: все семь лет уместились в эти слова. Лучше бы мне как следует осмыслить всё это. Меня беспокоят мои записки: они непонятные, слишком запутанные и/или слишком личные. Я прикрепила их на дверь холодильника и вышла на прогулку.
Должно быть, была суббота. Все вышли на улицы. Я случайно натолкнулась на Хорхе Луиса Борхеса. Вероятное совпадение…
Я случайно натолкнулась на Боба Дилана.
Я случайно натолкнулась на Хорхе Луиса Борхеса и спросила разрешения процитировать его в моей книге.
– Окей, Хорхе? Я хочу использовать фрагмент о человеке, который лишен свободы. Ну, вы понимаете, о современном сновидце. Я пишу тюремный роман. Мне только нужно сделать пару отступлений от вашего оригинального текста. Немного дополню в двух местах. Ну,
