мягким светом. Они обрамляли собой небеса. Лепестки одинокой розы отяжелели от росы.
Небеса были омыты дождями; дымка рассеялась, оставив после себя ясное ярко-голубое небо. Густые тени имели четкие очертания, а высоко на холме отвесно поднимался столб дыма. Всё еще было рано, и легкий туман покрывал кусты и цветы. Солнце еще только вставало за неподвижными деревьями. Щебетавшие птицы уже разлетелись по дневным делам. Было довольно рано. Южный Крест, ясный и красивый, был виден над пальмами. Земля вокруг каждого ствола была покрыта обильной росой. В домах еще не зажегся свет. И звезды были очень хорошо видны. Но восток неба был озарен пробуждением дня. Несколько дней шел дождь. Темные тучи возлежали на холмах и горах. В отдалении сгущался плотный туман, укрывая собой землю. Повсюду были лужи, и всё вокруг было мокрым насквозь. Стоял чудесный день, солнце только поднялось над макушками деревьев, и было пока не слишком жарко. Бледно-голубое море было спокойным. Белые волны медленно накатывали на берег. На небе ни облачка. А убывающая луна была в зените. Когда солнце поднялось выше, на равнины легли длинные тени. Был красивый день, ясный и не слишком теплый. Только что прошел дождь. Теплый, моросящий, долгоиграющий дождик. Небо было ярко-голубое; горизонт наполнили гигантские облака. Рано утром, прежде чем солнце выйдет из-за моря, пока земля покрыта обильной росой, а на небе видны звезды, здесь очень красиво. Всё затихает на фоне рокота моря. Утренняя звезда гаснет. Горизонт моря вспыхивает золотым светом. Тень медленно ложится на землю. На море штиль. Море покоилось, пока с северо-востока не пришел ветер. Песок отбелили солнце и соль. Сильно пахло озоном и водорослями. На пляже не было ни души. В восточной части неба краски были ярче, чем следы заходящего солнца. В облаках сверкали молнии, резкие, ослепительно яркие, как бриллианты. Там были другие причудливые формы. И все цвета, какие только можно представить. К западу – насыщенный оранжевый цвет. Несколько дней шел дождь. Была ясная звездная ночь. На небе ни облачка. Убывающая луна светила над высокими неподвижными пальмами. Орион был хорошо виден в западной части небосвода, а Южный Крест – над холмами. Ни в одном доме не горел свет, на узкой дороге было темно и пустынно. На море был штиль. Через час или два, должно быть, из-за холмов выйдет солнце, а луна на ущербе зайдет в пучину вод. А пока – ни шороха в кустах, всё неподвижно. Птицы молчали. Был чудесный прохладный вечер после жаркого, солнечного дня. С моря доносился бриз, а пальмы, качаясь, обрамляли небо. Солнце садилось. День медленно, неспешно погружался в черную индийскую ночь. На пляже стояла женщина. Она ехала в поезде, поднималась из долины, сидела на холме. Женщина путешествовала по Индии одна. Она ела мороженое, потому что был ее день рождения. Темно-синяя вода была полна отражений. На мгновение она задалась вопросом, что бы подумал человек тридцати лет? Был чудесный прохладный вечер в Бомбее после жаркого, солнечного дня. Садилось солнце. С моря доносился бриз, и вода начала играть искрящимся светом на фоне темнеющего горизонта. Пальмы качались на ветру. Вода была полна отражений; женщина стояла у Ворот Индии; была очень ясная, звездная ночь.
Часть третья
Она была случайным зрителем?
По городу ползли слухи. Она была реальным источником вдохновения для его работ? Он был тираном? Любовником, контролирующим каждый ее шаг? У этой грустной истории будет продолжение, или всё уже кончено? Если всё кончено, отменят ли они субботнюю вечеринку? Вопросы множатся. Все вопросы основаны на слухах. Я слышала, их расставание с Жаком наделало много шума. Сначала весь Париж ждал, когда они окажутся в постели. Потом все наблюдали за тем, что будет дальше, строили новые прогнозы, распускали слухи. Ей было двадцать пять, когда они сошлись, и тридцать пять, когда они расстались. Как и следовало ожидать, весь Париж наслаждался перипетиями их отношений. Пока слухи переходили из уст в уста, люди перешептывались, превращая реальные события в порочащие намеки и в игру слов: «Послушайте, не такая уж она невинная овечка. Говорят, он немного того, ну понимаете, тронулся чуть-чуть». Из-за слухов появлялись новые вопросы, а вопросы превращались в новые слухи, которые вошли в историю. Все постоянно перемывали им кости. Люди люди люди предавались сплетням сплетням сплетням. К тому моменту, как мы встретились, всё это уже кончилось. Голоса из прошлого не имели никакого эффекта; я ничего не слышала, я видела, что она – вопреки всеобщему мнению – не просто глупая актриса, чье жеманство доходит порой до абсурда. Мы только что закончили обедать. Мы тянули послеобеденное время, пока не настал вечер. Полулежа на подушках, она пребывала в оцепенении, которое было ей свойственно. Фифи Корде. Фифи Корде. Что вообще может быть свойственно такой, как она?
Часть четвертая
Фифи поцеловала заплаканную мать, семерых братьев и трех сестер, хмурого отца, запрыгнула в поезд, высунула голову из окна и изо всех сил махала обеими руками, пока ее родня совсем не исчезла из вида. Она их обожала, но ей было наплевать, если она их больше не увидит. Ей было девятнадцать. Она ехала в Париж учиться у Марселя Марсо. Все говорили, что у нее есть дар, настоящее природное дарование. Фифи знала, что у нее большое будущее, она была уверена в себе и вынашивала планы. Она изучала карту Парижа, погружаясь с головой в романтические названия улиц, в свои фантазии, в ритм вагонных колес, которые выстукивали ее имя так долго, что оно начинало звучать по-дурацки. Рита, Риииииита, Рииитиииитиииита. Это ее сценический псевдоним, часть намеченного плана. Также частью плана были: ярко-синий лак для ногтей и темно-зеленая губная помада. Ей пришлось ждать несколько недель, чтобы добавить к своему образу этот последний штрих. Наедине с собой, в купе, она любовалась результатом. Он был хорош. Отныне это будет ее фирменный знак. Она покружилась вокруг своей оси, помахала руками, несколько раз надула губки, посмотрела на свое отражение в оконном стекле. За год она овладела всем, что мог дать ей М. М. А потом отказалась исполнять старые номера для мимов. Все лучшие части этих номеров доставались мужчинам. А потом она не приняла приглашение в труппу. Они поссорились. Она ушла. Он сказал ей никогда больше не называть его М. М. Всю зиму Фифи работала над новой программой, то и дело выступая в кафе и забегаловках. Хозяева заведений не могли ей отказать. Ее черные сверкающие глаза. Ее бешеная энергия. Они разрешали ей давать интермедии между основными номерами. Ей даже можно было передавать по залу большую вельветовую шляпу с мягкими полями. Это
