— Ой, да я бы все равно не уснула, — отмахивается она. — По-вашему, так лучше лежать и пялиться в потолок.
По-моему, лучше найти работу, которая будет приносить хоть какой-то доход, но вслух я этого, конечно же, не озвучиваю. Повесив на крючок куртку, переобуваюсь в комнатные тапки.
— Я решила вопрос с деньгами.
— Серьезно?
Мама улыбается, и я с ней заодно.
— Да. Отведу Мишу в садик и созвонюсь с хозяйкой. Думаю, сегодня и переедем. Так что иди, пока отдохни. После обеда мне будет нужна твоя помощь.
Мама на радостях не спорит, убегает в спальню. А я, вымыв руки и предусмотрительно нагрев их на змеевике, спешу в нашу с Мишей комнату. Вижу раскинувшегося на разложенном диване сына, и сердце теплом наполняется. Сегодня как-то особенно оно искрит. Хочется свернуться рядом, прижать крепко-крепко и никуда от себя не отпускать.
— Ми-и-ша, — шепчу, ведя ладонью по светлым кудрям малыша. — Просыпайся, медвежонок.
— Мамочка, — еще глазки не открыл, а уже улыбается, мой хороший.
— Пора собираться в сад.
— Хорошо.
Сын тянет ко мне ручки, и я, наконец, прижимаю его к себе.
Блаженство. Ни с чем не сравнимое блаженство обнимать своего ребенка.
— Ты мой сладкий, — машинально покачиваю, пока иду с ним к шкафу за вещами. — Постараюсь тебя забрать пораньше сегодня, окей?
— Бомба, — восклицает Миша и звонко смеется.
В его понимании это высшая степень одобрения.
От рождения и до двух с половиной лет мне казалось, что сын ничего от Тимура не унаследовал. В обход Тихомировских жгучих татарских генов, такой же светлокожий и светловолосый, как я. Но с недавних пор стала замечать, что пушистые белые кудри темнеют. Да и взгляд… Нет-нет, а как посмотрит — сердце екает, так Тимура напоминает.
Надеюсь, что эти мелочи замечаю только я. Мама, во всяком случае, молчит.
— Я первый! — радостно выкрикивает сын, когда ему удается опередить меня с верхней одеждой.
— Ты — мой чемпион, — хвалю и наклоняюсь, чтобы поправить криво надетую шапку и вяло свисающий шарф. Смеюсь тихонько, когда Миша ведет ладошками по моему лицу и целует в глаз. — Все. Вперед, чемпион, — выпускаю из квартиры и позволяю самостоятельно вызвать лифт.
В кабине сын любит стоять и раскачиваться в такт движению, но перед выходом на улицу милостиво позволяет взять себя на руки.
— Там снега намело целые горы, упадешь, и не найду тебя, — шутливо поясняю по пути.
— Санки!
Перехватываю малыша одной рукой, чтобы иметь возможность открыть тяжелую дверь подъезда.
— После сада, медвежонок…
Спускаюсь с крыльца и обмираю, забывая все, что хотела сказать. Как дядька Черномор из моря, из-за снежных валунов выходит Тихомиров.
3
Птичка
В глазах Тихомирова возникает редкая эмоция — удивление. А потом… В глубине его насыщенных темно-синих глаз разливается разочарование. Это чувство такое выразительное, проникает в мою грудь острыми шипами и разрывает душу.
Почти сразу же взгляд Тимура становится отстраненным и холодным. А я все еще не могу продышать боль, вызванную его реакцией на Мишу. На нашего сына, пусть он и не знает.
И хорошо, что не знает!
Прижимаю малыша ближе и пытаюсь закрыть от всего мира. Но он вертится и норовит вырваться.
— Ты замужем?
Казалось бы, простой вопрос. Тихомиров прямо его задает, а я понятия не имею, что должна ответить! Не потому он приехал, что имеет на меня какие-то виды. Конечно, нет. Я же не дура. Женским вниманием он не обделен. Интернет пестрит фотографиями-подтверждениями его кратковременных и страстных интрижек. Узнав о смерти брата, Тимур, очевидно, чувствует себя в какой-то мере обязанным позаботиться обо мне. Только мне это не нужно!
Врать я никогда не умела. Да и есть ли смысл, учитывая то, что он уже узнал адрес. Еще надумает выяснить все остальное, если не удовлетворю его любопытство и не успокою проснувшуюся совесть. Узнает все о Мише и тогда… Не дай Бог!
Страх костром в груди разгорается. И все тело дрожит, словно мамин незастывший холодец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет, я не замужем. И никогда не была.
Тихомиров хмурится. По всей видимости, серьезно озадачен текущим положением вещей. Ну, конечно… Сейчас, вероятно, рушатся все его представления обо мне. Милая невинная Птичка не могла нагулять ребенка вне брака. Нет, если бы не он, шикарный и расчудесный, она бы до сих пор оставалась девственницей.
— Кто отец?
— Ты его не знаешь.
Боже, пожалуйста, пусть он перестанет спрашивать! Пусть он просто уйдет!
Заполучить бы волшебную палочку, взмахнуть без сожаления, и нет его. Пока я мечтаю о невозможном, в глазах Тихомирова вновь вспыхивают искры разочарования. К ним примешивается злость. О, да, окажись рядом предполагаемый «виновник», он бы уже вмазал тому по роже. Себе вмажь!
— Кто это, мамочка? Кто этот дядя?
Мне вдруг становится больно оттого, что сын не знает, кто его отец, и что называет его «дядей».
— Это друг Артура, медвежонок, — поясняю, понижая голос. С Мишей это неосознанно получается. Сейчас, на контрасте с тем, как говорила с Тихомировым, особенно заметно — совсем другие интонации играют. Как можно спокойнее выговариваю для Тимура: — Прости, мы спешим. Если опоздаем, Мишу в сад не примут.
— Я могу подвезти.
Небрежно указывает на блестящий черный Мерседес, но я мотаю головой.
— Нет, не стоит. Это рядом. Через дворы быстрее будет.
Собираюсь проскользнуть мимо Тихомирова. Только едва ли больше трех шагов делаю, как он вдруг хватает меня за локоть, вынуждая остановиться.
— Тогда я подожду здесь.
— Зачем?
Правда не понимаю.
Рассеянно смотрю на Тимура в поисках каких-то ответов. На фоне снежной белизны синева его глаз ослепляет. Ни одной эмоции увидеть не получается.
— Ты должна мне все рассказать.
Отпираться бесполезно. Это было бы подозрительно. Мне необходимо собраться с силами и показать ему, что у меня все нормально. Тогда Тихомиров успокоится и уедет.
— Хорошо.
Всю дорогу до сада сердце вылетает. С трудом удается фокусироваться на веселой болтовне Миши. Он, как и обычно, периодически что-то спрашивает, а я то слишком много усилий для осмысления прилагаю, то и вовсе отвечаю невпопад.
Назад бреду, как на эшафот. Судорожно соображаю, что еще Тимур может спросить, и так же лихорадочно придумываю, чем крыть буду. Нет, кроме всего прочего, во мне еще таится надежда, что он не дождется. Однако закон подлости работает со вчерашнего вечера на полную мощность. Мало того, что Тихомиров никуда не исчезает, еще и Костя нарисовывается у подъезда. Завидев меня, улыбается во весь рот.
— Привет, Полин, — здоровается Измайлов, не обращая внимания на шагающего со стороны парковки мужчину.
Зато Тимур на него реагирует.
— Это он? — голос источает такую агрессию, что у меня дрожь по спине идет.
— Нет, — выдыхаю и машинально хватаю Тихомирова за руку.
Бездумно сплетаю свои пальцы с его, а когда соображаю, что делаю, он сжимает ладонь и не позволяет освободиться. Господи… Все равно, что за оголенный провод держаться. Кожу жжет и раздражает. Я забыла, как ощущаются мужские руки. Забыла, какие они большие, грубые и сильные. Вчера Тимур касался моего лица и даже губ, но почему-то именно прикосновение ладони к ладони вызывает у меня окончательно осознание — я хочу, чтобы он раздел меня и трогал всюду точно так же, как четыре года назад.
Подобные желания пугают до чертиков, и я повторяю попытку высвободиться. В этот раз действую решительнее, и Тихомиров выпускает мою руку.
Спрятав «обожжённую» ладонь в карман куртки, суховатым тоном представляю мужчин.
— Ты говорила, что нужна моя помощь, — важно проговаривает Костя.
Поглядывает теперь на Тимура так же враждебно, как и тот на него.
— Да. Ты будешь свободен?
— Конечно. Весь день твой.
— Супер, — с улыбкой киваю. — Я позвоню тебе.
