— Ну, папа… — фыркает Эвелина. — Ну… Ну… Ох, ну, ладно!
Поднимаю ее на руки и направляюсь за хохочущей женой к дому. На террасе уже шум стоит. Теща, конечно же, во главе суеты. Пересказывает какие-то новости. До сих пор удивляюсь тому, как Рас ее выдерживает. Это что-то аномальное.
— Мама, садись уже. Хватит этих сплетен, — не выдерживает Полина.
— Сажусь, сажусь, — хоть не спорит никогда. — Я жутко голодная! Выдала три главы как на духу!
— Молодец, — машинально хвалит ее Птичка. — Кто какой гарнир будет? Запеченный картофель, фасоль или рис? — обращается к детям.
Их во время тренировочного лагеря полон дом — трое Балыка, дочка Сани и Дианы, сын Инги и Дениса. Плюс двое наших. Благо теща не рожает.
Дети наперебой определяются с выбором. Каждый получает свою порцию и принимается за еду, но шум практически не стихает. Болтают непрерывно в своем углу. В нашем, естественно, теща задает. С ней соперничать способен только Балык. Вот они вдвоем и разыгрывают тему, а мы уже по ходу подключаемся. К концу ужина голова от этой болтовни трещит. Однако я не жалуюсь. Привык ко всем.
— Наверное, в следующий раз нам с детьми все же стоит поселиться отдельно, — хмуро замечает Птичка после ужина, когда нам, наконец, удается растолкать всю ребятню по комнатам. — Чувствую себя вожатой в пионерском лагере. Но я-то ладно, а тебе нужно отдыхать.
Прикрываю дверь в спальню и проворачиваю ключ в замке. Только после этого, наступая, обхватываю жену руками. Прижимаясь к ней сзади, целую в шею. С каким-то изощренным удовольствием наблюдаю, как выступают мурашки и вытягиваются волоски у нее на затылке. Снова целую, вдыхаю запах и прохожусь по теплой коже языком.
— Как ты себе это представляешь? — выпаливаю ей в ухо слегка учащенным хрипом.
— М-м-м… Медведь… — вцепляется в ладони пальцами. Перехватываю их и крепко-крепко сплетаю со своими. Бессовестно прижимаюсь пахом и шагаю, вынуждая Полину двигаться к кровати. — Дай сказать… Тимур…
— Говори, — смеюсь, хотя у самого дыхание в глотке застревает. — Я слушаю.
— Там… Через три дома от нас сдается миленький коттедж. Мы с другими женщинами и детьми могли бы останавливаться там. Приходить сюда только готовить, а дети, пока нас с Дианой нет, могут быть с Ингой и мамой…
— Даже не думай, — прерываю ход ее мыслей. Разворачиваю к себе лицом, чтобы посмотреть в глаза. — Я не собираюсь так жить. Хочу, чтобы вы были рядом. Черт, в этом и суть семьи, разве нет?
— Да… Но тренировочный лагерь — это сосредоточенная и кропотливая работа всей команды. А у нас уже какое-то школьно-дошкольное учреждение образовалось. Никто так не делает, кроме «Медведей». Я переживаю, что ты отвлекаешься и мало отдыхаешь.
— Почему ты начала сейчас переживать? С тем же количеством детей мы справляемся не первый год.
— Справляемся… Просто… — мнется Птичка. Отвык уже от таких сцен. Понять не могу, что ее смущает и заставляет нервничать. Уводит взгляд, пока я не фиксирую пальцами ее подбородок и не вынуждаю смотреть мне в глаза.
— Что изменилось?
— Тимур… — выговаривает Полина крайне серьезно и снова замолкает.
Эта пауза почему-то пригружает даже больше, чем ее тон. А еще взгляд, которым она меня будто к апокалипсису готовит.
— Черт, Птичка, да говори же, Господи…
— Тимур, я беременна!
— Ха, — вот что я выдыхаю. В этом звуке облегчение и радость одновременно. Сам не замечаю, как уже улыбаюсь. И Полина все еще несмело, но повторяет эту эмоцию. — Птичка, мать твою… — выдыхаю еще громче. И тут же по привычке, которая выработалась у меня только с ней, извиняюсь: — Прости. У меня чуть инфаркт не случился.
— Ты рад? — додумывается спрашивать.
Вместо ответа подхватываю ее на руки и несу на кровать. Беру эту паузу, чтобы протолкнуть эмоции. Укладываю на кровать и сверху накрываю, стараясь слишком сильно не придавливать.
— Первым делом запомни: никаких расселений по разным домам не будет.
— Может, хотя бы на крайний месяц перед боем… — моргает, но я замечаю, как слезятся ее глаза.
— Нет, Полина. Даже на день — нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Выдыхает с облегчением моя Птичка. Сквозь слезы смеется.
— Это малыш. Ты уже забыл, какие трудные могут быть первые месяцы.
— Ничего я не забыл, — заверяю ее я. Потом делаю еще одну небольшую передышку. Вскидывая взгляд, смотрю в потолок. — Черт…
— Так ты рад или нет? — бьет меня кулачком в плечо. — Тихомиров!
— Рад, конечно, — снова смотрю на Полину. — Что за вопрос? Как я могу быть не рад? — шумно выдыхаю. — Интересно, как так получилось?
— Действительно! Интересно!
Смеюсь, потому что она смеется. Но меня уже другие чувства давят. Не веселье. Запечатываю ими Птичкин рот. После ряда гулких ударов сердца и знакомых электромагнитных помех в голове оставляю ее припухшие губы и выражаю словами все, что умею.
— Я люблю тебя, — шепчу на расстоянии дыхания.
В глазах ответ читаю, но Полина и вслух озвучивать больше не стесняется.
— А я тебя люблю, мой Тимур Тихомиров. Люблю.
Теперь я понимаю, что был неправ, когда заявлял, что мужчину делает не женщина. И она тоже. Если та самая — по всем параметрам тебе принадлежащая. Часть тебя и твоего сердца, без которой в какой-то момент все стопорится и дальнейший рост невозможен.
Сначала приходится что-то в себе сломать, но после именно она дает силы для реализации в выбранной сфере. Именно она, не пояса и не признание миллионов, наполняет мою жизнь красками. Именно она принимает и превозносит меня как мужчину, рожая мне детей.
И тогда уже чемпионство перестает быть главной жизненной целью. Я побеждаю ради нее. Ради своей семьи. Потому что для них я — добытчик и вожак. Вот это и делает меня мужчиной.
