- Ой, Андрейка, как тебе форма идет! Совсем на себя не похож. Ты по делу или навестить кого? А я постричься хочу...
- В монашки, что ли?
- Сам ты монах! На танцы только дружинников проверять ходишь. Дашка тебе жить не дает? Вот это возьми - смотри какое большое, даже жалко, что треснутое. А несушки все пропадают - плохо ты их стережешь. Я даже председателю жаловалась, а он говорит - лисичка. Чудная только какая-то лисичка - по выходным работает.
Андрей вспомнил даму около рынка.
- По-моему, эта лисичка больше не придет... В ближайшие шесть месяцев.
- Да бери еще, не стесняйся - эти все равно списывать в бой. Придешь сегодня на танцы? У стариков Чашкиных такой интересный дачник объявился, с машиной. Ребята его уже поколотить успели. А дождик кончился. У меня какие глаза, а? Милка говорит - серые, врет, правда? У меня - голубые, как у нашего любимого участкового Андрюши. Побежал, побежал! Кур не подави своим драндулетом! Покатай меня, а? Чтоб Милка похудела. На мосту оглянись - я тебе помашу, ладно?
Андрей, улыбаясь, завел мотоцикл.
Глава 2
Это сейчас Афродита Евменовна Чашкина - чистая Баба Яга обликом, а в молодости была хороша на редкость. Давно как-то заезжий землемер, образованный, видно, человек, подглядел, как накануне свадьбы, искупавшись в живых росах Аленкиной поймы (был в Синеречье такой обычай), выходила молодая красавица из мокрых трав, словно из волны морской, облитая блестящими при луне каплями, и с восторгом назвал ее Афродитой, стал с той поры, несмотря на замужество, оказывать ей непристойное внимание.
Землемер ездил на велосипеде со звонком, носил коротенькие пузырчатые брючки гольф с застежками под коленками и занимался редким тогда спортом боксом, прыгал в длинных трусах по двору, приседал и махал руками. Муж Евменовны, тихий простой паренек с древним именем Елпидифор (Пидя по-уличному), долго терпел такое нахальство, лестное его молодой взбалмошной супруге, и наконец по-мужицки просто и добротно, без разговоров и выяснений, отлупил землемера, несмотря на его бокс. Тот быстро собрался и уехал на своем велосипеде, но долго потом слал письма, адрес в которых указывал правильно, а милого сердцу адресата подписывал неизменно: несравненной Афродите Синереченской. О романе, конечно, знало все село, и сверстницы ехидно до сей поры звали Афродиту Евменовну Фронькой-землемершей.
Сегодня, в приемные часы, которые Андрей специально, чтобы люди не отрывались от работы, установил в вечернее время, она явилась первой, прикрыла за собой дверь, на цыпочках подобралась к столу, села, оглядываясь.
- Ну, - вздохнул Андрей. - Выкладывайте, гражданка Чашкина, свое важное дело.
- Да я, Андрейка, уж по другому вопросу. Тому делу, пока ты ездил, давно срок вышел. Хочу помочь тебе - сведения сообщить, очень секретные. Она опять опасливо оглянулась, зашептала: - Жилец-то мой, что сегодня поселился, ребята говорят, вражеский человек, разведчик. Они его на речке еще захватить хотели и к тебе доставить, а он их всех раскидал и вырвался. Да ты не переживай - я его в горнице заперла. Пойдем, арестуешь. Видишь, вот и тебе от меня помощь вышла. Я-то всегда добро помню. Ты меня два раза выручал, теперь мой черед пришел. А как же?
Ах, как хотелось Андрею хватить кулаком по столу, гаркнуть позлее, чтобы выскочила Евменовна за дверь и дорогу навсегда к нему забыла. Но он внешне и бровью не повел, глазом не моргнул.
- Спасибо, гражданка Чашкина. Вы посидите там, во дворе. Я прием закончу, - в голосе его помимо воли прорвалась грозная нотка, - и пройду с вами, разберусь.
Бабка поняла его по-своему, согласно закивала головой;
- Разберись, разберись построже, чтоб ему неповадно было...
Последней несмело вошла Дашутка. Со дня ареста Семена они почти не встречались. Дашутка несколько раз ездила в район - следователь вызывал, была и на суде, но с Андреем на эту тему они не разговаривали - неловко было, да и ни к чему теперь вроде.
Андрей посмотрел на нее, увидел, как она заметно пополнела и как похудела на лицо, и вдруг с радостным облегчением спохватился, что сердце-то его почти спокойно, только бьется в нем добрая человеческая жалость, вызывая лишь одно, понятное и простое, желание - помочь тому, кто попал в беду.
- Здравствуй, Дарья Михайловна. Садись, что же ты?
- Насиделась уже за день. - И в ее голосе Андрей тоже уловил ту легкую дружескую простоту, которой давно не было между ними. - Меня ведь председатель с полевых работ освободил, в контору направил, говорит, вредно тебе. Как будто понимает что. Сильно заметно уже, да?
- Ну так что? - немного смутился Андрей. - И так все уж знают.
Помолчали легко, без тягости. Дашутка водила пальцем по краю стола, вздохнула:
- Андрюш, я зачем пришла-то, от Семена ничего нет? Не писал он тебе? Или ты, может, по службе что знаешь?
Андрей подумал секунду и протянул ей письмо Семена. Дашутка читала, всхлипывая.
- Жалко мне его. Ой, как жалко, дурака! Ты, Андрей, очень плохо о нем не думай. Он ведь просто глупый еще, взрослеет медленно.
- Смотря в чем, - вырвалось у него.
Дашутка не обиделась, улыбнулась так спокойно, с таким мудрым превосходством взрослой женщины, почти матери, что Андрею стало стыдно.
- ...Ты мне вот что скажи, как ему писать, куда? - Дашутка встала, положила письмо на стол. - А раньше его не выпустят? В конторе говорят; если хорошо ведут себя, так их раньше выпускают, верно?
- Случается: условно-досрочно. Но сейчас рано об этом говорить.
- Ну, узнай при случае, ладно? Ведь даже прокурор на суде просил, чтобы ему дали... как это? - ниже нижнего, что ли, предела? И адвокат говорил, что это не убийство, а преступная неосторожность.
- Эх, Дашутка, доброе сердце у тебя. Хорошо Семену за тобой будет жить, надежно.
- Ничего, Андрей, и ты такую встретишь.
Андрей обещал ей навести справки, сказал, чтобы зашла на той неделе, и проводил до крыльца.
Евменовна, дремавшая на скамейке как курица на жердочке, встрепенулась, потрясла головой, прогоняя сон, посмотрела Дашутке вслед.
- Ну, пойдемте, гражданка Чашкина. Посмотрим, что за шпиона вы приютили.
Еще далеко от двора Чашкиных Андрей услышал глухой равномерный стук: похоже, кто-то, отчаявшись, безнадежно дубасил в дверь. Он взглянул на Евменовну. Та поспешно закивала головой:
- Он, он. Ты не бойся, не вырвется - я его на ключ закрыла и лавкой приперла. А в горнице у нас на окнах еще со старого времени решетки остались. Не уйдет!
Они вошли в сени. В открытую дверь Андрей увидел, что глухой дед Пидя сидит за столом перед сахарницей с леденцами, пьет молоко и косится в окошко: гремит давно что-то, а дождя все нет. Дед - в новой, острыми складками слежавшейся рубашке (принарядился по случаю жильца) и в широких портках на подтяжках из разноцветных бабкиных поясков - был похож на испуганного малыша, которого в первый раз оставили одного.
Евменовна отодвинула скамью, повернула ключ и с криком: "Спасайся, Андрюша, сейчас как выскочит!" - отлетела в сторону.
И точно - дверь распахнулась, грохнулись на пол пустые ведра и разбежались по углам.
- Извини, шериф, я сейчас! - Приезжий, оттолкнув Андрея, выскочил во двор. Хлопнула дверца уборной.
- Теперь там запрется, - прошептала Евменовна, крестясь. - Обратно упустили!
Вскоре он вернулся, облегченно вздыхая, улыбаясь.
- Ты, бабуся, уж если содержишь кого под стражей, так хоть парашу в угол ставь или горшок под кровать - чуть не лопнул!
Евменовна сконфузилась, шмыгнула в комнату, пуганула деда и загремела посудой.
- Участковый инспектор Ратников, - представился Андрей. - Надолго к нам? С какой целью.
- Цель, шериф, примитивная, - ответил приезжий, протягивая документы. - Отдохнуть после трудов праведных. Сколько пробуду - не знаю, как понравится. Если задержусь, то прописку оформлю, не беспокойся. - Достал сигареты. - Пойдем на крылечко, коллега, покурим. Не удивляйся, что коллегой зову: мы тоже люди не простые. - Подмигнул. - Лишних вопросов не задавай - крепче спать будешь.
"Шутит или за дурака меня считает?" - подумал Андрей, выходя на крыльцо.
- Нравится? - кивнул Великий на стоящую во дворе машину.
- Ничего, - сдержанно похвалил Андрей. - Цвет только непривычный.
- Я называю его "цветом возбужденной мулатки". Неплохо? - И снисходительно посмотрел на Андрея - способен ли сельский участковый оценить такую пикантную тонкость. - Если нужда какая, прошу без стеснения обращаться, не откажу.
- Спасибо. У меня свой, служебный транспорт.
- Такой же модели? - чуть заметно улыбнулся, присел на перила.
- Нет. Трехколесный. Самый проходимый по нашей местности. - Андрей спустился с крыльца. - Столовая у нас хорошая, рядом с клубом.
- Я у стариков буду столоваться: люблю простую здоровую пищу. Помолчал, посмотрел, как сквозь путаницу сухих ветвей трудно продирается луна. - Тихо у вас. Уютно.
Андрей поднял руку к фуражке:
- Желаю хорошего отдыха.
