Дело было вечером, после обеда, когда жены убирали со стола, чтобы усесться за карты, а Милт и Бен вышли подышать на балкон.
И тут Милт с выражением беспокойства в своих карих глазах повернулся к нему и шепнул: «Слушай, меня сейчас вывернет», – а руками обхватил свой выпирающий животик.
– Что такое? – забеспокоился Бен, опасаясь, как бы съеденный Милтом обед не полетел прямо на тротуар.
Милт вдохнул полную грудь воздуха, приходя в себя. Затем покосился на комнату, где их жены о чем-то оживленно болтали.
– Сейчас скажу тебе такое, чего за всю жизнь никому не говорил, – зловеще прошептал он.
– Ну, говори. – Похоже, опять это его шуточки, никогда не разберешь, серьезно он или нарочно.
– Ненавижу это ее жаркое.
– Ненавидишь? – Бен смотрел на приятеля во все глаза. Ведь только что Милт просил добавки и набросился на мясо, словно его сто лет не кормили.
– Вот увидишь, оно меня на тот свет отправит. – И Милт плюхнулся в шезлонг. – Только уж, пожалуйста, ей про это ни слова, она ведь готовит жаркое раз в неделю, не чаще. Узнает, до чего оно мне противно, очень расстроится.
Бен, усмехаясь, присел с ним рядом на корточки и с видом заговорщика прошептал:
– Я тоже хотел тебе кое в чем признаться, Милт.
– Тоже терпеть не можешь это жаркое?
– Еще хуже.
– Хуже? Как это – хуже?
– Я ненавижу играть в карты.
– Но вы же с Бетти два раза в неделю играете.
– Вот я и говорю – мука самая настоящая.
Они обменялись долгим взглядом, и тут на них напал хохот. Смеялись без устали, навзрыд и только все истеричнее да истеричнее, а по щекам у обоих лились слезы.
Выглянула Сара.
– Так, понятно, Милт опять шуточки свои грязные рассказывает, – сообщила она Бетти, вызвав у мужчин новый приступ веселья.
Вот с того разговора на балконе оба почувствовали, что дружба у них особенная. Как в далекие-далекие годы, когда они были детьми.
– Ну, что тебя так веселит? – осведомился Милт довольно уныло. – Шведская стенка, все вверх да вниз, вверх да вниз, уже потом заливается.
– Да нет, просто вспомнил…
– Как хорошо молодым быть, да? Ни усталости тебе, ни пота, даже когда трахаешься. – Милт на секунду остановился и вытер лицо полотенцем.
– Тебе, небось, Голливуда не хватает, романтики, девок этих шикарных, а? – Бен поменял кассету, и теперь из магнитофона лились звуки танго.
– Какая романтика? – Милт со вздохом принялся за гантели: по десять наклонов вправо и влево – все это делают. – Ты про то, что звезды спят то с тем, то с этим? – Так это просто, чтобы в газетах писали, поддерживали интерес, вот и все.
– А что, на самом деле не спят?
– Да уж будь уверен, только не друг с другом. – Милт подмигнул ему: – С агентами.
– Да брось ты, неужели с такими вот, вроде тебя?
– Ну ясное дело! А друг с другом звезды только грызутся: каждой лучший сценарий подавай, и чтобы снимок на первой полосе и самый крупный, и чтобы свет падал снизу, а не сверху. Да они готовы друг другу глотку перегрызть.
– Ну да!
– А вот и да. Роскошные девки эти, как домой после съемок вернутся, уж меньше всего на свете хотели бы опять общаться с роскошными парнями, которые перед камерой были. Вымотаны они, раздражены. Значит, скорей в ванну, потом рубашечку ночную и давай звонить агенту. Уснуть-то не могут.
– Ты что, серьезно?
– А ты как думал! Ну агенту куда деваться: собираешься, едешь. За руку ее держишь, утешения нашептываешь, говоришь, что, мол, вы самая талантливая и прочее, трахаешь ее под конец. И она тебе благодарна.
Бен только покачал головой, немного прибавив громкости на магнитофоне.
– Стало быть, агент со всего свои десять процентов берет?
– Агент для того и агент, чтобы во всем помогать клиентам.
Бен расхохотался.
– Понимаешь, – Милт с грохотом опустил на пол гантели, заставив Бена вздрогнуть, – я вот думаю, как бы было хорошо, если бы трахи эти тогдашние можно было в банк положить, а теперь жить на проценты, ну как на пенсию.
– У тебя, Милт, – укоризненно ответил Бен, – все секс да секс на уме.
– Только и есть, что на уме, а то бы об этом не разглагольствовал.
Бен промолчал.
– Слушай-ка, юноша, а у тебя как, все функционирует или не очень?
Бен криво улыбнулся:
– Знаешь, такой домкрат пока еще не придумали, чтобы эту штуку подымать. А выдумают, я сразу целых три закажу: себе одни, а тебе остальные – идет, Милт?
– Отлично. – Милт, закончив упражнения, вытирал пот и уже потянулся за одеждой. – Ладно, мне торопиться надо, Майкелсон приехал.
– Майкелсон?
– Пень этот, который директор агентства.
Милт достал из чемоданчика свежую рубашку и приложил ее к себе, стоя перед зеркалом. Видно было, как Бен в глубине зала пританцовывает в ритме танго, целиком захваченный мелодией. Он притянул к себе воображаемую партнершу, потом резко ее запрокинул.
– А помнишь, – Милт тяжело вздохнул, – помнишь, как вы с Бетти взяли первый приз на Кони-Айленд, когда там танцплощадка была? Господи, когда ж это было-то… В сорок пятом?
– Давно, можешь не сомневаться. А жаль, что танго больше не танцуют. – В голосе Бена чувствовалось настоящее сожаление.
– Конечно, в Париже последнее танго было.
– Ты о чем?
– То есть как, ты не видел эту картину, ну с Марлоном Брандо?
– Нет, не видел, Бетти не любила в кино ходить.
– Вот это да. Знаешь, она сейчас идет в «Плазе», там старые знаменитые фильмы показывают.
– Бывал я там.
– Ну и опять сходи.
– Может, и схожу. Хотел, правда, сегодня квартиру поискать, да черт с ней.
– «Последнее танго в Париже». Тебе понравится, не сомневайся.
В этом Бен не был так уж уверен. Марлон Брандо никогда ему не нравился, но раз там есть танго, не может такого быть, чтобы картина оказалась совсем уж скверной.
Глава II
Острые зубья электропилы издавали скрежещущий, хриплый звук. Воздух наполнился кисловатым запахом подпаленной человеческой плоти. У Эллен все плыло перед глазами, но она, сжав зубы, заставила себя смотреть дальше.
Рука Рихарда в резиновой перчатке твердо удерживала пилу, вонзившуюся в широкую кость как раз в центре грудной клетки, а по сторонам летели крохотные поблескивающие осколки. Повторяя каждое его движение, следовала рука ассистента с электродом для зажима сосудов, чтобы предотвратить кровотечение. Отсутствие крови придавало грудной клетке сходство с грудкой индейки, приготовленной к разделке, – нафаршируют и подадут к столу в День благодарения. Эллен под маской чуть не фыркнула, но поспешила себе напомнить, что там, под зеленым тентом над столом, лежит живой человек, которому делают операцию. И опять на нее накатила волна тошноты.
