Кирк Дуглас
Последнее танго в Бруклине
Не жалуйся, что стареешь,—
не всем дано эту радость испытать.
Филиппинская поговорка
Глава I
Глаза ее, выцветшие от старости, остановились в ужасе, когда со скалистого берега она разглядывала бушующую воду внизу. «Ты же знаешь, Бен, я не умею плавать», – причитала она, костлявой рукой вцепившись ему в руку выше локтя, и на ее пергаментной, в коричневых пятнах коже выступили голубые вены.
– Придется попробовать, Бетти. – Он высвободился, разжав ее напрягшиеся пальцы. Не станет же она сопротивляться, хоть они и одногодки, но у него тело мускулистое, подтянутое, а ее совсем извела болезнь.
– Не могу! – закричала она, отчаянно тряся головой, глаз не видно из-под рассыпавшихся седых прядей.
– Надо, Бетти, – настойчиво повторил он.
Она тихонько всхлипнула, подчиняясь:
– Раз ты так считаешь, Бен.
Он поцеловал ее в щеку. И резким, сильным движением столкнул вниз. Она беспомощно замолотила ладонями по воде, а мощный поток подхватил, завертел слабенькую ее фигурку и потянул ко дну.
Она вынырнула, мелькнула на секунду над волнами ее голова и тут же опять исчезла. Еще можно было ее спасти, только надо сразу же прыгнуть – он же прекрасный пловец, – но он так и стоял, словно окаменевший, глядя в крутящуюся воронку, где только что на миг показалась Бетти. Так все и кричит, ничего не разобрать. Да вот же она, вот. Почти всплыла, ловит ртом воздух, а эта вода глотает ее, глотает. И тут река окончательно ею завладела, увлекая к гибельным порогам, где не всплыть никому.
Он вдруг, ясно осознав, до чего ужасно вот так стоять и смотреть, крикнул изо всей силы: «Бетти!» – понимая, что ей уже его не услышать. Жене его, с которой вместе прожито сорок семь лет; а теперь она уходит, уходит навеки.
Проснувшись, он почувствовал, что весь в холодном поту и жадно ловит ртом воздух, словно тонул он сам.
С тех пор, как год назад Бетти умерла, он уже третий раз видит один и тот же кошмарный сон. Мэрион говорит, что так и должно быть – это в нем чувство вины о себе напоминает, а бурлящие воды к тому, что вину нужно смыть. «Чушь какая», – подумалось ему, он-то знает, откуда все это. Только как ей объяснишь? Как опишешь Мэрион, до чего ужасны были последние минуты жизни ее матери?
Напрасно он ей вообще рассказал про свои кошмары. Уставилась на него сквозь очки в металлической оправе и этак полупрезрительно, словно врач неразумному пациенту, вещает, как все следует воспринимать «с профессиональной стороны», а выражение лица злое, раздраженное – гадость и только. Понятно, она психолог, у нее диплом, но, в конце-то концов, дочь она ему или нет, неужели он ей так и будет спускать эти высокомерные поучения пополам с болтовней про психотропы и так далее.
Последний раз целую лекцию ему прочитала о том, как опасны «попытки уйти от ощущения подавленности, прибегая к способам облегчения» и прочее. Думает, он совсем дурак, а ведь он-то хорошо знает, что за всем этим кроется, – просто Мэрион доставляет удовольствие выводить его из себя, потому что она из-за предстоящей продажи дома обозлилась.
Хотя в общем-то винить ее особенно тоже нельзя. Ну, нравится ей в этот дом время от времени возвращаться, тем более теперь, после развода. Уютный такой домик в викторианском стиле, вагонкой обшит, и место славное – Флэтбуш, но в стороне от шумных перекрестков, а для Мэрион тут еще воспоминания о детстве, о счастливых деньках. Для него, когда Бетти не стало, все по-другому – пустая дыра, ничего больше. Выбраться бы отсюда поскорее да захватить с собой только радостные картинки, а остальное забыть.
Худо, что он так и не придумал, куда податься, когда дом будет продан. Агент по недвижимости говорил, что дело это будет долгое – на рынке сейчас затишье. А продать удалось сразу же, и вот пожалуйста: всего месяц у него, даже меньше, чтобы сложить вещи да убраться, – как по договору.
Господи, а куда он денет все это барахло?
Он окинул взглядом комнату, в которой Бетти лет десять назад все переделала. Беленькое, розовенькое, какие-то рюшечки – женский вкус. До чего ему были противны эти воланы и цветочки, только ей он этого так и не сказал.
Если Мэрион ничего не потребуется, надо будет отдать все в Армию спасения: и эти слишком жесткие диваны, и стулья с негнущимися спинками, финтифлюшки, вещицы всякие – словом, все. Пожалуй, и грузовика не хватит все вывезти. Уж так Бетти нравилось покупать, что последние несколько лет перед смертью ничем другим не занималась. Он и сейчас не понимает, почему. Может, как-то это было связано с болезнью ее онкологической. Ладно, он от всего этого склада избавится. Накупит нового, по своему вкусу, и новая квартира будет совсем другая. Кожа – вот что главное. Побольше хорошей кожи, мягкой, эластичной; он и свой тренажерный зал обставил так, чтобы везде была кожа. Только с квартирой поторопиться бы нужно. Не так-то просто ее отыскать, вон каким потоком хлынули с Манхэттена в Бруклин из молодых да ранние, которым все само в руки плывет. Теперь хоть что-то бы нашлось.
Он взглянул на часы: нет, сегодня времени для этого не будет. Ровно в восемь придет первый клиент. Это Милт, старый приятель, агент киностудии. Всего-то полчаса осталось, чтобы собраться.
Быстро принял душ и прямо в халате отправился на кухню приготовить свой обычный завтрак: омлет – белки от четырех яиц и один желток, – ломтик поджаренного хлеба без масла, стакан обезжиренного молока. До чего забавно устроена жизнь: даже пережив жуткий удар, даже в минуты потрясений все равно цепляешься за свои привычки. Вот, пожалуйста, тебе недавно исполнилось шестьдесят девять, жена у тебя умерла, дом продан, впереди какая-то холодная пустота, а ты знай себе готовишь завтрак, как делал почти всю свою взрослую жизнь, и так же принимаешь душ, и зубы чистишь, и причесываешься перед зеркалом, словом, все как обычно.
Покончив с завтраком и сполоснув тарелки – «чтоб салом не заросли», вечный его страх, – Бен запихнул посуду в сушилку и занялся одеждой: тщательно отутюженные солдатские штаны отлично подчеркивают, что бедра у него упругие, а живот подобран; спортивная рубашка – голубоватая с зеленым, короткие рукава – великолепно облегает мускулистую грудь и бицепсы, а впридачу зеленые носки. Отпад.
Одеваясь, он смотрел на себя в зеркало. Изборожденное морщинами лицо, серые, какие-то мраморные глаза, седая, стального оттенка грива и безукоризненно подровненные усы. Такое лицо должно быть у человека, который старше – хорошо сохранился, но все-таки старше, что уж тут, – зато тело у него не стариковское, вовсе нет. К нему в зал приходят с десяток клиентов, все больше брокеты с Уолл-стрит – они ему в сыновья годятся, а разглядывают его прямо с завистью. Ну, природе одной с этим не справиться. Не будешь регулярно делать упражнения, следить за тем, что ешь, спать сколько нужно, бороться с собственными пороками – поменьше алкоголя, кофе и сигарет, – и к тридцати пяти сразу будет видно, что ты немолод.
