Апотекарий покачал головой.
— Брат, это воздух, — резко сказал Тсу'ган, которого немного раздражала явная наивность Эмека, — он выходит через швы в панцирях.
— Молодец, змееныш, видать, в тебе есть больше, чем просто гнев и громкий голос.
Тсу'гану захотелось ударить так, чтоб вдавить перед шлема Храйдора тому в лицо, но он сдержался. Вместо этого он медленно подошел к Претору, который прижал руку к стене. Двое членов отряда Ну'меана проверяли, полностью ли безопасен путь впереди.
— Брат-сержант?
— Знаешь ли ты, что я чувствую, прикасаясь к стенам этого корабля?
Взгляд Претора был твердым, как гранит. Со времени вступления в ряды Огненных Драконов Тсу'ган успел увидеть сержанта с другой стороны. На Скории, сражаясь с орками, он выглядел так, будто энергия и пафос в нем переливались через край. Теперь он был угрюмым и погрузился в себя. Смерть Н'келна, когда уже была близка победа, изменила его так же, как убийство Кадая изменило Тсу'гана. Гибель капитанов часто так влияла на их товарищей по оружию, даже если те были из другой роты.
— Я чувствую скорбь, — Претор нахмурился. — Что-то живет внутри корабля, в каждой его частице. Это не Саламандра и не генокрад, это не физическое существо, которое я мог бы потрогать или убить, — сержант понизил голос. — Это меня беспокоит, и очень сильно. Положи руку на стену, брат, и почувствуешь это, — добавил он, отходя в сторону.
Тсу'ган ответил почти шепотом:
— Я не хочу, мой господин.
На предыдущей миссии на мире-святилище Склеп-IV Огненные Драконы столкнулись с почти неуязвимым врагом. Битва с ним унесла жизни, отняла братьев. Бремя этой потери, как оказалось — бесполезной, давила на плечи Претора так же тяжело, как ворот его брони.
— Хорошо, — сказал он. Претор еще на мгновение задержал взгляд на Тсу'гане, прежде чем тяжело зашагать прочь, чтобы поговорить с Ну'меаном.
— Всюду боль, брат, — добавил он, уже повернувшись спиной.
— Прими ее в пламени войны или же беги, отдав ей власть над собой. Я не могу сделать этот выбор за тебя.
Затем он ушел, оставив Тсу'гана размышлять над его высказыванием.
Точка слияния находилась там, где древняя палуба инженариума пробивала то, что, судя по сенсорам и планам корабля, было средней палубой «Протея». Это было хорошо — значит, помещение криостазиса окажется недалеко от входа.
Однако имелось препятствие — несколько тонн обломков не давали пробиться в следующий корабль напрямую из одного корпуса в другой.
Такая проблема могла оказаться непреодолимой для обычных исследователей или даже для собратьев-Астартес. Но не для терминаторов.
— Тяжелым орудиям — охранять подступы сзади, — сказал Претор, — остальные… вскрывайте корабль.
Воздух прорезал звук работающих цепных кулаков, и оба отряда принялись за работу, рубя и пиля.
— Апотекарий, держись подальше, — добавил сержант. — Не рискуй своим грузом, брат.
Эмек кивнул и посмотрел на сосуд, закрепленный в его перчатке. Внутри мирно переливался химический раствор.
— Если мы найдем взрывостойкую дверь или даже запечатанную переборку, я, возможно, смогу открыть ее отсюда.
Это ускорит наше продвижение.
Претор кивнул апотекарию, а затем набросился на препятствие с громовым молотом.
Эмек снова глянул на сосуд. Маленькая игла для инъекции обеспечит ввод раствора, который был красного цвета и слегка светился. Эмек мало что знал о его происхождении, но понимал, что это сильнодействующее вещество. Чуть меньше пятидесяти миллилитров в прозрачной трубке из бронестекла размером с большой палец апотекария.
Столь многое зависит от столь малой вещи.
Они нашли дверь. Это был давно не используемый технический люк в кормовой части «Протея», который вел к короткому переходу на среднюю палубу корабля. По нему мог пройти только один терминатор за раз, поэтому они двигались медленно. Зато это дало Тсу'гану и тем, кто также шел впереди, возможность разведать обстановку.
В отличие от «Глориона», в древнем ударном крейсере Саламандр все еще сохранялась нестабильная подача энергии.
Люмолампы прорезали темноту дрожащими вспышками света, освещая темные помещения корабля. Бронза кое-где была дочерна обожжена давним, угасшим много лет назад огнем. Палубу под ногами покрывал ковер сажи, которая шевелилась подобно спящему морю всякий раз, как кто-то из Огненных Драконов делал шаг. Зола облепила стропила и поперечные балки, будто серый грибок.
Они вышли в большую шестиугольную комнату. В разные стороны от нее отходило пять коридоров, оканчивавшиеся консолями, превращая комнату в нечто вроде центра управления.
На стены были нанесены различные знаки и изображения. Символы Саламандр — пламя, змей и голова дракона — слабо поблескивали под гало-лучами терминаторов. Лампа наверху также была шестиугольной, и свет расходился вокруг, повторяя ее рисунок.
Эмек сосредоточенно изучал подсвеченную зеленым консоль, когда к нему подошел Тсу'ган.
— Не отходи слишком далеко.
— Ты слишком беспокоишься обо мне, брат. Я могу и сам себя защитить.
Тсу'ган насмешливо фыркнул.
— Это Игнеец взрастил в тебе подобное высокомерие?
Апотекарий когда-то был воином Дак'ира, которого Тсу'ган назвал «Игнейцем». При мысли о бывшем сержанте на лице Огненного Дракона появился непрошеный оскал.
Эмек предпочел не реагировать. Даже сейчас, когда у него появились новые обязанности, боевые братья из старых тактических отделений все еще неприязненно относились друг к другу.
— Что ты делаешь? — резко спросил Тсу'ган, когда понял, что апотекарий не собирается отвечать.
— Проверяю связь с аварийными системами.
— И?
Эмек повернулся.
— Даже по прошествии столетия все, похоже, работает.
Криостазисная камера в полной сохранности. Корабли вроде «Протея» строились на века. — Он прервался и посмотрел в глаза Тсу'гану. — Тебя раздражает, что я посвящен в некоторые детали этой миссии, которых ты не знаешь?
Тсу'ган стиснул кулак, и сервомоторы в его перчатке как будто зарычали.
— Любопытство однажды убьет тебя, брат. Или, возможно, хуже… возможно, оно погубит твой оптимизм и сломает тебя.
Тсу'ган уже уходил, когда Эмек произнес ему в спину:
— Это будет до или после того, как ты себя сожжешь в пепел в солиториуме?
— Что ты об этом знаешь? — Тсу'ган остановился и огрызнулся в темноту.
— Когда я принял мантию Фугиса, то взял и его заметки и данные из апотекариона. Там упоминается твое имя.
Тсу'ган словно одеревенел, но затем голос Эмека смягчился.
— Скорбь не постыдна, но опасна, когда направлена внутрь.
Тсу'ган не обернулся, хотя очень этого хотел. Выяснять, что Эмек знает о его пристрастии к боли, он будет потом — его внимание привлекло нечто иное.
— Что ты знаешь о горе? — пробормотал он вместо этого и прошел во вход-арку, отделявшую комнату от широкой галереи.
По обеим сторонам длинного помещения тянулись ряды дверей. Выглядело оно, как изолированный покой для пациентов, проходящих интенсивное лечение. Пол был частично покрыт белой плиткой, кое-где испачканной серым, кое-где расколотой или сорванной с места. Двери — пласталевые, с одиночными смотровыми окошками — тоже были белыми. На некоторых имелись поблекшие пятна, в полумраке выглядевшие почти коричневыми или черными.
Тсу'ган наморщил нос от запаха, похожего на смесь озона и горящего мяса. Глухой отзвук его шагов совпадал с биением сердца. К этим громким ударам присоединилось легкое постукивание, будто пальцем по стеклу. Тсу'ган пошел на звук.
Авточувства не предупреждали о каких-либо опасностях.
Гравитация и содержание кислорода стабильно держались на приемлемом уровне. На «Протее» все было спокойно. И все же…
Звук исходил из-за одной двери. В памяти Тсу'гана промелькнул образ, но ухватиться за него было так же сложно, как удержать в руках дым. Сердцебиение участилось. Он двинулся к двери, с каждым шагом та была все ближе. Осознав, что медлит, Тсу'ган обругал себя за слабость. И все же…
Ретинальный дисплей Тсу'гана не сообщал ни о каких угрозах. Ни тепловых следов, ни движения, ни выбросов газа или энергии. Длинная камера была чиста. И все же…
Он подошел к двери, вытянул пальцы силового кулака, чтобы дотронуться до стекла. Когда до него осталось несколько сантиметров, свет замигал, и Тсу'ган посмотрел наверх, на люмолампы. Когда он перевел взгляд обратно на окошко, в нем было лицо, смотревшее на него.
Частично распавшаяся плоть, отслоившиеся мышцы — скорее череп, нежели узнаваемый человеческий облик. И все же Тсу'ган точно знал, кто это.
— Ко'тан…
Его мертвый капитан пристально смотрел на него через окно.
Тсу'ган с ужасом увидел костяные пальцы, поднимающиеся и воспроизводящие положение его собственных, как если бы он смотрел в некое гротескное зеркало, а вовсе не в стекло.
