ТЕСЕЙ: Ты много слов наговорил. Но если бы их было меньше, вздор все равно остался б вздором. Демон! Я это чудище убью и тело демона по пыли через весь Кноссос протащу.
МИНОС: По сути ты его убьешь за то, за что мне страшно с ним покончить. Меняется не суть, а средства, и когда-нибудь про то узнаешь.
ТЕСЕЙ: Мы не так схожи, как я думал.
МИНОС: Время преподнесет тебе иное.
ТЕСЕЙ: Ты станешь тенью. Месть Афин найдет путь к горлу твоему, кишащему клятвопреступными словами-муравьями. Значит, он нужен тут тебе живым? Его существование - опора твоей власти вне острова, вне Крита? Зови оркестр погребальный, пусть будут все готовы!
МИНОС: Мне дела нет до твоего злодейства.
ТЕСЕЙ: Нет есть. И потому меч опущу я с силою невероятной.
МИНОС: В тот же миг вот этот мой кинжал пронзит грудь Ариадны.
ТЕСЕЙ: Ариадна? Я позабыл о ней. Но почему ты не убьешь меня?
МИНОС: Тогда Афины тучей саранчи накинутся на Крит. Пусть бычья голова тебя убьет, тогда они смирятся с волею небес.
ТЕСЕЙ: Ариадна, да, здесь Ариадна. Но я должен прикончить Минотавара.
МИНОС: Прикончи, но не говори, зажми его смерть в руке, как камень. Тогда получишь Ариадну.
ТЕСЕЙ: Смерть утаить? Ты думаешь, Тесей в Афины может возвратиться раньше вести о еще одном поверженном чудовище?
МИНОС: Вернешься с Ариадной, с миром в сердце. Подумай. С Ариадной и с миром в сердце.
ТЕСЕЙ: Все острова избавлены от монстров, этот - из них последний.
МИНОС: Но не избавится народ от страха. Афиняне боятся ежегодной дани. Я мог бы снять ее с тебя. Хватает африканцев, чтоб слава о чудовище жила.
ТЕСЕЙ: Однако чудище жить не должно.
МИНОС: Но пусть незыблемыми будут наши троны.
ТЕСЕЙ: И никаких живых чудовищ. Только люди.
МИНОС: Люди, опора тронов.
ТЕСЕЙ: И ты отдашь мне Ариадну.
МИНОС: А мы с тобой похожи.
Сцена. Афиняне с Тесеем во главе подходят к лабиринту. Легко, почти небрежно держит герой в руке конец блестящей нити. Клубок раскручивается в ладонях Ариадны. Она стоит одна. как статуя, у входа в лабиринт, и лишь клубок резвится в ее пальцах, как живой.
АРИАДНА: В суровой холодности коридоров его чело, наверно, кажется еще красней, еще багровей в полумраке, и словно два серпа луны враждебных торчат его блестящие рога. Как и тогда, в тиши лугов, до юности своей многострадальной, должно быть бродит он один, скрестивши руки на груди, и мычит почти неслышно.
Или о чем-то говорит. О, эти его горестные речи во дворце, где стражники ему внимали с изумленьем, не понимая его слов. Он звучно декламировал, как будто волны моря накатывали на песок; любил он вспоминать небесные светила, названия всяких трав. Бывало, он задумчиво жует травинки, а после с тайной радостью названия повторяет, словно вкус стебельков ему подсказывает имена... И все подряд божественные звезды перечислял, а на восходе солнца как будто забывал их, словно рассвет и в памяти его гасил светила. Но к ночи следующей он снова к звездам возвращался и радостно их сочетал в эфемерные созвездия...
Теперь мне не узнать ни кто, ни почему в моей душе пускает в ход колеса страха при мысли о его тюрьме. Возможно, я сама когда-то догадалась, что обитает он в иных мирах, чем люди все. И братья видятся мне не мужчинами, и не такими страстными, как он, похожими на нас, лишенными такой свободы. Мне больно говорить: "мой брат". Это так мало... Ночь безумная, шаг безрассудный нашей матери! О, Минотавр, я не желаю больше думать о Пасифае, ты - Бык, ты голова печального быка-затворника! Сейчас тебя там ищут, мой клубок становится все меньше, дергается, прыгает щенком в моих руках и шелестит тихонько...
Взор Тесея был очень нежен, он говорил: "Одна лишь женщина придумает такое; без клубка, без хитрости твоей мне не найти пути назад". Он весь это путь туда. И он не знает ничего о моих бдениях ночных, об изнуряющей борьбе между желанием свободы (для обитателя вот этих стен!) и страхом перед неизвестностью, боязнью того, что где-то очень далеко и невозможно, и не разрешено.
Тесей мне говорил о подвигах, о корабле своем, о брачном ложе. Все так безоблачно и ясно. С ним рядом я казалась чем-то гадким и нечистым, мутным молочным пятнышком в прозрачной грани изумруда. Тогда и вырвала такие я слова из мрака: "С ним будешь говорить, скажи, что эту нить тебе вручила Ариадна". И он ушел, вопросов не задав, не усомнившись в моем достоинстве надменном, готовый скоро одарить меня победой. "Будешь с ним говорить, скажи, что эту нить тебе вручила Ариадна"... Минотавр, чью голову венчают молнии пурпурные, смотри, вот кто несет тебе свободу, вот кто ключ вложит в твои руки, которые на части разорвут его!
Клубок уже стал тощ и крутится, как сумасшедший. Из лабиринта, будто из колодца гулкого, доносится бой барабана приглушенный. Шаги и крики, отзвуки борьбы, все смешивается воедино, - как моря шум тяжелый и густой. Одна об этом знаю я. Боязнь, сложи свои назойливые крылья и уступи моей любови сокровенной, не обжигай ей перья адскими сомнениями! О, уступи моей любови тайной! Приди, мой брат, возлюбленный! Явись из пропасти, которую я не посмела одолеть, возникни из пучины, которую моя любовь теперь осилила! Очнись, схвати ту нить, что глупый воин тебе несет! Багровый, обнаженный, омытый кровью, появись на свет, приди ко мне, сын Пасифаи, дочь царицы жаждет бычьих губ твоих, шуршащих речью.
Замер клубок, не движется. Что ждет меня?!
Сцена. В дугообразном коридоре Тесей с мечом в руке стоит напротив Минотавра. У ног героя белеет кончик нити.
ТЕСЕЙ: Никчемные твои вопросы. Я ничего не знаю о тебе и потому сильна моя рука.
МИНОТАВР: Тогда зачем же руку поднимаешь на меня? Не зная кто я, что я.
ТЕСЕЙ: Если тебя я стану слушать, тогда едва ли я смогу тебя убить. Я видел судей, голову склонявших, когда они читали смертный приговор. Заметил кто-то, что в последние минуты смертник обретает как будто царственность, великость неземную. Я же смотрю тебе в глаза, ибо тебе я не судья. И не тебя хочу убить, а только лишь твои деяния, отзвуки твоих деяний, эхо, несущееся к берегам Афин. Там ты на языке у всех и превратился в тучи слов, в игру зеркал, в стоустый странный миф. По крайней мере в изложении моих ораторов.
МИНОТАВР: Ты смотришь на меня, но ничего не видишь, нет. Глаза твои меня не видят, ибо глазами миф не одолеть. И меч твой тоже не годится, чтобы со мною расправиться. Удар смертельный ты нанести мне смог бы тоже ученым вымыслом иль заклятием, сказать иначе - новым мифом.
ТЕСЕЙ: Пока еще мы не столкнулись. И здесь не слышен шум морского порта. Я, только я вернусь отсюда, нить путеводную держа в руках, и своим именем развею пепла кучу, в который превратится имя Минотавра.
МИНОТАВР: Нить! Ты, значит, сможешь отсюда выйти.
ТЕСЕЙ: Да. С мечом окровавлённым.
МИНОТАВР: И, значит, тот, кто порешит другого, может отсюда выйти.
ТЕСЕЙ: Видишь сам.
МИНОТАВР: Сейчас, наверно, столько солнца там, в широких патио дворца. Здесь, в узких коридорах солнца мало, оно становится извилистым и беглым. Там и вода! Я так по ней тоскую, только одна вода терпела поцелуи морды бычьей. В своих руках нежнейших она баюкала мои мечты. Взгляни, как сухо здесь, как бело и сурово, - что песнопение статуй. Нить у твоих ног, - как первый ручеек, как водяная змейка, ползущая обратно, к морю.
ТЕСЕЙ: Море - это Ариадна.
МИНОТАВР: Море - Ариадна?
ТЕСЕЙ: Нить эту мне она дала, чтобы я выбрался отсюда, когда убью тебя.
МИНОТАВР: Ариадна!
ТЕСЕЙ: Что там ни говори, она твоей же крови. как ни суди, я только лишь быка убью с тобой. И если бы я смог, то уберег бы прочее, - твое еще мальчишеское тело.
МИНОТАВР: Нет, не стоит. На воле Ариадна свои пальцы сплела с твоими, чтобы нить тебе отдать. Вот видишь, нить водная, как все другое, тоже высыхает. А мне теперь увиделось сухое море, волны зеленые, совсем пустые, без воды. Теперь я вижу только лабиринт, опять один лишь лабиринт.
ТЕСЕЙ: Ты, кажется, боишься умереть. Поверь мне, это боль не причиняет. Я мог бы ранить очень больно... Но, думаю, покончу быстро, если не станешь ты за жизнь бороться и голову свою склонишь.
МИНОТАВР: Если не стану я за жизнь бороться. О, самомнительный молокосос, ты сам от смерти в двух шагах. Тебе не кажется, что лишь движением головы с рогами я смог бы обратить твой меч в звенящий бронзовый обломок? Ведь талия твоя - тростина камыша в моих руках, а шея - что стручок фасоли хрупкий. От ярости глаза мне кровью застилает, я знаю, должен я убить тебя и следовать тропою той, что нить укажет, я должен из дверей темницы появиться солнцем из черной пены... Но зачем?
ТЕСЕЙ: Ты хвалишь мощь свою, так покажи ее.
МИНОТАВР: Кому? И для чего? Чтоб перебраться в новую, последнюю тюрьму, где встречу я ее лицо и ее пеплум*, - это муки ада. Здесь я свободен, я поднялся на вершину себя в бесчисленные дни познания. Здесь я кто-то, я личность, и не помню о страшном чудища обличье. Я снова стал полу-быком, как только ты меня увидел, взор на меня свой обратил. С собой наедине себя я ощущаю мужчиной зрелым и атлетом. И если я тебе не пожелал бы смерть свою в дар поднести, то странный поединок нас ожидал бы: ты сражался бы с чудовищем, а казалось бы, что бьешься ты против того, кого собой отнюдь я не считаю.
