горячо любимую, нахлестала по щекам и через силу напоила пустырником, остановив таким образом истерику. Зажгла свечку у кровати. Сложила мои ручки со свежим маникюром и позвала всех проститься. Вовремя, потому как пошли делегации одна за другой — врачи, полиция, работники последнего земного общежития с минусовой температурой.
Морг мне выбрали по высшему разряду, с исключительно женским персоналом — муж очнулся, не дал сэкономить на этой позиции. Очень уж он трепетно относился к моему телу в той жизни. Вспомнил, наверное, бедный рассказки о маниаках-санитарах. Как бы там ни было, все понемногу успокоились и свыклись с мыслью о моём безвременном уходе. Муж, мрачнее тучи, отправился на фирму сдать на три дня дела своему заместителю. То-то шорох по конторе пойдет. Незамужние дамочки воспрянут — жених! Интересный, состоятельный и молодой, всего-то сорок один. Он свой критический возраст преодолел. Однако есть у жениха и недостатки, главный из которых — наличие любимой доченьки. Впрочем, это даже не недостаток, а непреодолимый барьер на пути к его сердцу и состоянию.
Бедный мой ребёнок сидит в своей комнате с задёрнутыми шторами, на столике у ребёнка мамина фотография, перед ней — ароматическая свечечка. Уж какая была. Накануне у нас случилась качественная перепалка с криками, рукоприкладством и метанием предметов одежды по углам. Она мне грубила. Теперь на мокром детском лице — раскаяние и растерянность. Не плачь, любимая, я всегда с тобой.
6
Мне не было ни холодно, ни одиноко. Я уже совсем не чувствовала ни своего тела, ни связи с ним. Просто потому, что всё это было для меня впервые, я-таки наведалась в холодильник. Действительно, мило — вот всегда любила светлые просторные помещения с минимумом мебели. Здесь из мебели находился только разделочный столик. На котором, собственно, сейчас моя оболочка и пребывала. Я не стала заглядывать увлеченной своим делом патологоанатомше через плечо, я и так все знала. Напишут: острая сердечная недостаточность. Раньше мне это сочетание слов всегда напоминало хорошую тему для романтической песни… Холодильник и правда был дорогой, с легким запахом фиалок и ухоженными сестричками-санитарками. Небось, еще и конкурс на такое хорошее место. Ну, ладно, вы тут трудитесь, а мне пора.
На любимом производстве мой портрет в чёрной рамочке, возле — белые хризантемы. Глаза у многих на мокром месте, в курилке свободных мест нет. Наверное, меня здесь любили. Женщина я в общении лёгкая и не скандальная, заводная опять же. Была. На рабочем столе порядок, файлик справа, папочка слева, листок с оперативкой — посередине. Звонит телефон. Кто возьмет трубку и скажет «она умерла»?
Может быть, подружка Даша? — Вот она у окна, в изящно переброшенной через плечо чёрной кружевной шали ручной работы, глаза красные, нос распух. Дашка! Не будем мы с тобой больше выяснять отношения, строить мужичкам куры и делиться жизненными впечатлениями. Не научишь ты меня, как бывало, чему-нибудь гадкому. Прости, что бросила тебя здесь одну. Да если б знать! Я, пожалуй, приснюсь тебе сегодня, намекну, что новый ухажер не имеет серьезных намерений…
Я свою работу — любила. Здесь, в вечном отдыхе и наслаждении, мне будет её не хватать. Карьеры особой сделать не довелось, ну да не очень и хотелось, а вот настоящим моментом я была довольна — ощущала себя вполне на своём месте. Подвизалась я, теперь уже можно говорить — прежде, в туристической фирме. Ну и, естественно, частенько посещала дальние страны с ознакомительными целями. Муж почему-то очень не любил такие поездки — считал, что это развивает мой кругозор не в том направлении. А я во всех направлениях его успевала развивать. Тем более, что моей наставницей по расширению горизонтов выступала зажигательная Дашка. Она меня когда-то к нашей старой каракатице и устроила. Хотя, зря это я… Просто старушка хотела, чтобы окружающие доросли до материализации её хорошего отношения.
Извините, не успела. Не все нужные книжки прочитала, не всю музыку переслушала, да и в живописи, чего там, не очень разбиралась. Меня больше привлекали простые удовольствия. Те, для которых вполне хватает пяти чувств. Но только и раньше у меня были смутные подозрения, а теперь я точно знаю, что этот праздник — проходит.
7
Начальница напрягла кое-какие свои связи и достала мне хорошее место. Я слетала посмотреть — действительно, вполне прилично. Высоко, сухо, солнышко светит, тишина. Берёза жёлтыми листочками сорит, каркуши на крестах сидят. Вечный покой. Памятник мне поставят из розового гранита, напишут даты, между которыми — тире. Не прочерк, а кусочек прямой, который, как известно, можно мысленно продлить в обе стороны.
…А на другом берегу моря, которое самое синее — большой шумный город, заслоняющий закат силуэтами мечетей и дворцов. В городе, где ветер гоняет по узким улочкам мусор и пыль столетий, и чайки кричат свое вечно бессмысленное — А! А! живёт последняя случившаяся со мной любовь. Смуглый юноша с обманчивой внешность абрека и двумя дипломами высшего образования, так никогда и не узнает, что меня больше нет и, пока жив, будет надеяться на случайную встречу, подстроенную судьбой каким-нибудь совершенно чудесным образом.
…Я помню себя ребенком в эпицентре галдящей детсадовской стаи на площадке для прогулок, засыпанной разноцветными листьями — жёлтыми, красными, синими. Синие листья помню отчетливо. Потом, во взрослых жизненных периодах, они мне почему-то больше не встречались. Как будто нечто простое начальное не получило дальнейшего подтверждения. Пустяк, вроде бы, а внушал-таки некую неуверенность в завтрашнем дне. И в выбранном пути, как таковом.
Наверное, я выбрала не тот путь, шла себе по дорожке, предназначенной другому, ещё и упорствуя в своих заблуждениях. Да и дорожка-то была не очень гладкой. И отнюдь не прямой. Ну, это я теперь все хорошо вижу, а тогда могла только чувствовать, да периодически заглушать это неприятное чувство разными подручными средствами, в изобилии встречающимися на тернистых путях.
Ну и что? Ну не получилось красиво и достойно дожить до старости, вырастить внуков, которые потом будут считать тебя полоумной бабкой, стукнуть в гробовую доску вместе с супружником, старым кобелём, отсчитав энное число годовщин свадьбы, оставив после себя никому не нужное тряпьё и старые шкафы… Не об этом я жалею. — О самом лучшем
