разбросанными небесными камушками.
В той жизни я не увлекалась наблюдениями звёздного неба, считая это занятие приличествующим только дуракам-романтикам, прыщавым ухажерам да учёным. Хватало мне и на земле субъектов пристального внимания. Вот только — где они, субъекты? А звёзды остались, звёзды вечны.
Внизу, в сгустившейся субстанции осенних сумерек, накрытых сверху ещё и шапкой городского тяжёлого то ли тумана, то ли дыма, прячутся в дома уставшие люди. Им завтра рано вставать. Мне же торопиться некуда, я могу парить над вашими снами бесконечно…
Я вижу, как на другой половинке земли встаёт солнце и продолжается весна, потом — только голубой, цвета Мирового океана, шарик (правильно нас в школе учили, земля — круглая), потом окончательно теряюсь среди звёзд.
Казино мы в тот вечер — сделали! На какую бы цифирку Дашка не ставила, тут она и выпадала. Не мудрено: ведь я была рядом, на ушко ей шептала. И девять раз подряд сыграло чёрное! А главное правило она и сама знала — никогда не ставить на зеро. Сменилось четыре потных молодых человека, занимающихся бросанием шарика в рулетку, пока наконец не вышел их старшой и вежливо прекратил это безобразие. Вынеся даме ключи от призовой машины, с весны скучающей на постаменте у входа. Дашка от такого подарка отказалась, красиво перебросив крупье ключики обратно через стол со словами «возьми себе». И, действительно, на кой ей эта «недолитражка». Но с рулеткой завязала, послав общий воздушный поцелуй сгрудившимся у стола. Прочие участники, тоже изрядно погревшие шаловливые ручонки на такой красивой игре, проводили её вежливыми аплодисментами.
Фишечки к кассе мальчики волокли на двух подносах, а шампанским обнесли всё заведение. Менеджеру казино, забрав имеющуюся наличность, Дарья написала на бумажке длинный ряд цифр и отправилась домой, вознамерившись скоротать остаток ночи за бутылочкой висок. Позже, впрочем, она свое решение поменяла — надо ведь было налить рюмашку и мне, а я эту импортную самогонку никогда не обожала. По такому случаю была почата праздничная баклажка коньячку, и мы с ней славно посидели. Завтра она опоздает на службу, но никто ей, включая нашу строгую начальницу, и слова не скажет. Не каждый день провожаешь лучшую подругу туда, откуда нет выхода.
Вообще-то, не исключено, что я вернусь и, может быть, совсем скоро. Только это буду уже не я, а какой-нибудь орущий писающийся младенец, начисто забывший опыт прежней жизни. Все снова-здорово. Но иногда, отличникам и хорошистам жизненной учебы, память не стирают. Они — помнят. А есть даже такие, которые НЕ УХОДЯТ. Это те, кто осознал, что рай не в пушистых небесах, а вполне достижим на земле.
Всегда есть к чему стремиться.
15
К чему стремилась я? Сейчас уже и не помню. Скорее всего, к тому, чтобы не было скучно. Зачтётся ли? Будем надеяться. Правда, пути достижения жизнерадостного состояния были не всегда, мягко говоря, безупречны. А за некоторые моменты мне и сейчас стыдно. Как, например, за период откровенного и беззастенчивого пьянства. Это — когда день начинается с бутылочки пива, а заканчивается уже всем подряд, без разбора. Этот жизненный промежуток был ярким, но коротким. И закончился в палате реанимации.
Я помню себя, распятую на больничной койке в сером гипсовом коконе, истыканную прозрачными проводами с бесцветной, медленно текущей в мои вены жижей. Фу! Даже сейчас вздрагиваю. Но собрали меня хорошо, ни одной косточки не потеряли на шоссе. Какой леший понес меня тогда за город в невменяемом состоянии? Машину жалко — не удалось восстановить, зато тягу к бутылочке на какое-то время как рукой сняло. Где-то с полгода я ещё хромала, да долго ныли раны к непогоде. Не пейте много, дети, не нюхайте порошок, не курите травку, не теряйте голову за игорным столом, не спите с кем попало — и будет вам счастье.
16
Жизнь продолжалась — и солнце встало, и так же, как вчера и позавчера, осветило разноцветную осеннюю листву, и начался ещё один пригожий денёк бабьего лета. Город нежился в подёрнутой легкой туманной дымкой ладони октября, бездумно наслаждаясь последней теплотой осени. Шли детишки в школу, неся за спиной тяжёлые горбики знаний, дымили прямо в голубое небо трубы заводов. Стыдясь своей нечистоты, несла серые воды в Мировой океан великая русская река, стоял у причала большой белый пароход. Наивно полагать, что чей-то уход мог нарушить это равновесие, но всё-таки, всё-таки…
У меня есть ещё возможность навестить всех, кого оставила так неожиданно и, чего там — нелепо. Много раз мне просто везло, но, видно, всему есть предел. В доме — тихо, двери комнат плотно прикрыты, на кухне — горки чистых тарелок. Свекровь не ложилась допоздна, мыла — драила. С зеркал сняты накидки, смотрись не хочу. А там уже кроме некой туманной субстанции и не увидеть ничего. И то, если присмотреться. Дочь ещё спит, и солнце, закрытое шторами, не беспокоит её. В сладком утреннем сне она видит, как мы с ней гуляем среди высокой травы с прячущимися там колокольчиками, колокольчики звенят, звенят… Это мобильник. Я его выключу, пожалуй — пусть поспит. И неотвеченный звонок из памяти сотру, не нравится мне этот мальчик, мутный он какой-то. Остап невидящими глазами изучает потолок, он ночью не спал — попивал из прихваченной с собой бутылочки, хмуро курил одну за другой. В спальне табачная вонища и покачивающаяся плотная дымовая завеса. Ничего, пройдет совсем немного времени, и ты ощутишь всю прелесть нежданно обретённой свободы. Не каждому дано оценить это состояние, но ты сможешь, милый.
Я и сама познакомилась с этим чувством не так уж давно. Мне, как и подавляющему большинству временно пребывающих на нашей прекрасной планете, казалось, что нужно держаться кучкой, имея под рукой друзей-приятелей на все случаи жизни. Ну, там — для веселья или денег занять, или достать что-то по знакомству, или посоветовать чтобы было кому, на худой конец. Ан, нет. Частенько ничего тебе не способно дать сообщество подобных, кроме какой-то бесполезной возни, поглощающей силы и время. Всё, что дается, всё — свыше. Вот, одиночества все страшатся. Стакан подать некому… Да стоит ли доводить себя до такого? И потом, нет никакого одиночества — ты-то
