– А сейчас я прошу вас поприветствовать виновника сегодняшнего торжества, автора коллекции, которую вы посмотрели, нашего молодого, но уже известного модельера Алексея Замуруева.
Расшумевшийся было зал снова затих, ожидая объявленную знаменитость городского масштаба. Манекенщицы выстроились в ряд у задней стенки сцены, лысый коротышка стоял с одного края подиума, Марина с протянутой к кулисам рукой – с другого, когда, ослепленный ярким светом софитов, на сцену вышел высокий – выше стоявших рядом манекенщиц – молодой мужчина в темно-синем бархатном костюме. Его кудрявые волнистые волосы красиво обрамляли правильный овал лица с мужественным подбородком. Я даже поднесла «Никон» к глазам, чтобы лучше его рассмотреть.
Что-то сразу показалось мне в нем странным. Даже не то чтобы странным – каким-то болезненным. Лицо его было бледным, будто его посыпали сахарной пудрой, а в больших карих глазах читался испуг. Он слабо улыбнулся Марине, сделал несколько шагов по подиуму, согнулся вперед, как будто его ударили ногой в живот, потом распрямился, но не до конца, а так, словно он нес на плечах тяжелый металлический рельс, и упал на колени.
Мне прекрасно было видно в объектив, как гримаса ужаса и боли исказила его лицо, изо рта появилась слюна, превратившаяся в пену, и он повалился на бок, конвульсивно сгибая ноги и руки, будто сломанная марионетка. На этом его мучения, можно сказать, закончились, он каким-то образом дополз до края демонстрационной дорожки, перевернулся на спину, свесив голову вниз, и, дернувшись в судорогах, затих. Его лицо с хлопьями пены вокруг рта и страшно выпученными глазами смотрело прямо в объектив. По моей спине пробежал предательский холодок.
В зале повисла гробовая тишина, музыка, лившаяся из динамиков, оборвалась.
– Врача! – выкрикнул кто-то, и тут все забегали и зашумели. Поднялся настоящий переполох. Дамы истошно визжали.
Какой-то плотный мужчина в коричневом костюме из первого ряда кинулся к Замуруеву и стал щупать у него пульс.
«Неплохо бы вызвать милицию», – мелькнуло у меня в голове, и я уже потянулась за мобильником, как вдруг, словно услышав меня, над залом пронеслось четкое:
– Милиция, всем оставаться на местах!
* * *
– Так что пока приехала специальная бригада из прокуратуры, пока у всех взяли адреса… – сидя у себя в кабинете с Кряжимским, пересказывала я ему, позевывая, приключившуюся со мной вчера историю. – В общем, я попала домой после двух часов ночи.
– Что же с ним случилось? – Кряжимский потягивал кофе, с интересом слушая мой рассказ.
– Предположительно – отравление. – Я закурила сигарету.
– Отравление? – переспросил Сергей Иванович, поднимая на меня глаза. – Кого-нибудь подозревают?
– Подозревают всех и никого конкретно. В дальнем углу, за сценой и служебными помещениями, обнаружили пять ампул из-под стрихнина.
– Стрихнина? – удивился Кряжимский. – Очень редкий препарат.
– А вы что, интересуетесь ядами?
– Специально – нет. – Кряжимский покачал головой. – Просто вспомнил, что моему знакомому советовал его ветеринар. Для собаки.
– Он что, хотел умертвить собаку? – настал мой черед удивляться.
– Нет, Оленька, просто его собака перенесла какую-то редкую болезнь и получила осложнения, а стрихнин в небольших дозах, как, впрочем, и почти все другие яды, является лекарством. Вот мой приятель и просил меня помочь ему найти этот самый стрихнин.
– И что же, вы помогли ему?
– К сожалению, нет. Ты знаешь, оказывается, это сейчас большая редкость, не говоря уж о том, что яд хранится, соответственно, под строгим контролем. Так что даже я, с моими старыми связями, не смог ему помочь.
– Значит, если найти источник стрихнина, – во мне проснулся охотничий азарт, – то можно будет выйти на преступника?
– Наверное, – пожал плечами Кряжимский, – а ты никак собираешься снова заняться расследованием? – Он внимательно посмотрел на меня сквозь стекла очков. – Разве этим делом уже не занимается прокуратура?
– Заниматься-то занимается, – я хитро взглянула на него, – но все это произошло у меня буквально на глазах, и, если мы найдем преступника раньше, кому от этого будет хуже?
– Никому, конечно.
– А для тиража нашего еженедельника такая сенсация очень даже не повредит, а? Представляете, заголовки крупным шрифтом: «СМЕРТЬ НА ПОДИУМЕ», а дальше шрифт помельче: «Молодого тарасовского модельера убили за…»
– За что? – спросил Кряжимский, ставя пустую чашку на блюдце.
– Вот это-то нам и предстоит выяснить. Его могли убить из зависти – он не бесталанный, из ревности – он молод и красив, из мести, – начала перечислять я, – да мало ли из-за чего. Для начала надо собрать побольше информации о Замуруеве и его окружении: друзьях, родственниках, знакомых, работниках его ателье – это первое, этим займусь я.
– Только не надо мне никаких заданий, – взмолился Кряжимский, поднимая руки вверх, – у меня газета…
– Газета не убежит, Сергей Иванович, вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, и я уже подумываю о том, чтобы повысить вам жалованье…
– Оленька, спасибо тебе, конечно, но мне, одинокому старику, вполне хватает денег, так что…
– Я ничего не хочу слушать, Сергей Иванович, – махнула я рукой, – если вам хватает денег, можете съездить отдохнуть куда-нибудь за границу, а поручение у меня к вам будет не такое уж и сложное: попытайтесь все-таки узнать, где в нашем городе можно найти стрихнин.
Если на Кряжимского надавить, он перестает сопротивляться и начинает сосредоточенно работать. Так и сейчас, зная, что перечить мне бесполезно, он тут же успокоился.
– Хорошо, я попробую, конечно, но ничего обещать не могу, я тебе уже говорил, что занимался этим вопросом.
– Попытка не пытка, – подбодрила я его, – если у вас ничего не получится, подключим еще кого-нибудь. Кстати, вы никогда раньше не слышали о Замуруеве?
– Только то, что он модельер, – развел руками Кряжимский.
– Ладно, Сергей Иванович, давайте выпьем еще по чашечке кофе для согрева и займемся каждый своими делами: я отправлюсь в ателье Замуруева, а вы…
– …а я – искать стрихнин, – закончил мою фразу Кряжимский.
– Молодец, Сергей Иванович, хватаете все на лету. Только вам не обязательно куда-то идти, можете заниматься поисками и по телефону.
– Ладно уж, я сам разберусь, – буркнул он и, выглянув за дверь, попросил Марину – нашу секретаршу и мою подругу – приготовить нам кофе.
Глава 2
Застегнув на ходу пиджак, я устремилась к моей «Ладе», припаркованной на стоянке у редакции. Несмотря на то что только что началась вторая половина апреля, погода напоминала конец предыдущего месяца, и люди терялись в догадках: где же оно, это нежное солнце, ласкающее молодую листву, которая только-только начинает покрывать ветви деревьев, где прозрачные, как хрусталь, полдни и лазурное небо?
Я тоже недоумевала по этому поводу, хотя сегодня мне было некогда задаваться разными вопросами по поводу природного вероломства, так как предстояло докопаться до корней вероломства людского. А как вы думали? Любое убийство, не беру, конечно, в расчет романтическое противостояние Кармен и Хозе, является актом предательства. Интересная концепция? Кто-то, может, думает, что убийство требует от человека вдохновения и мужества, принятия на себя полномочий бога, решимости и силы… Пусть думает. Я считаю себя свободной от комплекса сверхчеловека и потому уверена, что больше силы, энергии и героизма требуется на то, чтобы сохранить жизнь, будь то жизнь человека или его брата меньшего.
Я не оригинальна, скажете вы. Но ведь самое ценное в человеческой жизни, как правило, обычно и самое простое. Банальные истины, как это ни прискорбно, потому и выглядят непрезентабельно и затерто, что прошли немилосердную шлифовку огромным количеством серых будничных дней. Прошли и сохранили свою суть нетронутой, вечной, я бы сказала. Именно в этом и заключается их мнимая банальность, которая на моем языке присвоила себе эпитет «вечные».
Вот такая философия сложилась в моей голове.
Полная убежденности в собственной правоте, я остановилась у очередного светофора. Казалось, красный свет заело. Пешеходы уныло пересекали дорогу, недружелюбно поглядывая на колонну замерших автомобилей. Как-то равнодушно и отчужденно, словно нехотя, заморосил мелкий дождик, и прохожие пораскрывали зонты, также, впрочем, механически и отстраненно. Наконец моргнул зеленый, и я рванула с места. По обеим сторонам снова замелькали испещренные темной оспой дождя тротуары, стекла витрин, обезлюдевшие площади и нахохлившиеся остановки.
Ателье Замуруева располагалось в трехэтажном доме, изнемогавшем от декоративной пышности барочного фасада. Набережная встретила меня угрюмой пустотой и сизой пеленой тяжелых туч, готовых обрушиться в Волгу. Припарковав машину неподалеку и, как всегда, забыв зонт, я ринулась к входной двери. В лицо ударил порывистый ветер, на глазах выступили слезы. Ателье занимало весь первый этаж, остальное пространство заполнили разнообразные конторы и фирмы. Синие и красные таблички предупреждали входящего об их существовании с характерным официальным лаконизмом.
