Рейтинговые книги
Читем онлайн Новые стансы к Августе - Иосиф Бродский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

1965

Гвоздика

в один из дней, в один из этих дней, тем более заметных, что сильней дождь барабанит в стекла и почти звонит звонок ,чтоб в комнату войти, (где стол признает своего в чужом, а чайные стаканы - старшим); то ниже он, то выше этажом

по лестничным топочет маршам и снова растекается в стекле; и альпы громоздятся на столе, и, как орел, парит в ущельях муха; то в холоде, а то в тепле ты все шатаешься, как тень, и глухо под нос мурлычешь песни, как всегда, и чай остыл; холодная вода под вечер выгонит тебя из комнат на кухню, где скрипящий стул и газовой горелки гул твой слух заполнят, заглушат все чужие голоса, а сам огонь, светясь голубовато, поглотит, ослепив твои глаза, не оставляя пепла - чудеса! Сучки календаря и циферблата. Но, чайник сняв, ты смотришь в потолок, любуясь трещинок системой, не выключая черный стебелек с гудящей и горящей хризантемой.

* * *

Дни бегут надо мной, словно тучи над лесом, у него за спиной сбившись стадом белесым. И, застыв над ручьем, без мычанья и звона, налегают плечом на ограду загона.

Горизонт на бугре не проронит о бегстве ни слова. И порой на заре ни клочка от былого. Пред"явив свой транзит, только вечер вчерашний торопливо скользит над скворешней, над пашней.

1964

* * *

Тебе, когда мой голос отзвучит настолько, что ни отклика, ни эха, а в памяти - улыбку заключит затянутая воздухом прореха, и жизнь моя за скобки век, бровей навеки отодвинется, пространство зрачку расчистив так, что он, ей-ей,

уже простит (не верность, а упрямство), - Случайный, сонный взгляд на циферблат напомнит нечто, тикавшее в лад невесть чему, сбивавшее тебя с привычных мыслей, с хитрости, с печали, куда-то торопясь и торопя настолько, что порой ночами хотелось вдруг его остановить и тут же - переполненное кровью, спешившее, по-твоему, любить, сравнить - его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век, что было не с чем сверить этот бег, как твой брегет - а вдруг и он не прочь спешить? И вот он в полночь брякнет... Но темнота тебе в окошко звякнет и подтвердит, что это вправду - ночь.

29 Октября 1964 г.

* * *

Твой локон не свивается в кольцо, (и пальца для него не подобрать) в стремлении очерчивать лицо, как ранее очерчивала прядь, в надежде, что нарвался на растяп, чьим помыслам стараясь угодить, хрусталик на уменьшенный масштаб вниманья не успеет обратить.

Со всей неумолимостью тоски, (с действительностью грустной на ножах) подобье подбородка и виски большим и указательным зажав, я быстро погружаюсь в глубину, (особенно - устами), как фрегат, идущий неожиданно ко дну в наперстке, чтоб не плавать наугад.

По горло или все-таки по грудь, хрусталик погружается во тьму. Но дальше переносицы нырнуть еще не удавалось никому. Какой бы не почувствовал рывок надежды, но - подальше от беды! Всегда серо-зеленый поплавок выскакивает к небу из воды.

Ведь каждый, кто в изгнаньи тосковал, рад муку чем придется утолить и первый подвернувшийся овал любимыми чертами заселить. И то уже удваивает пыл, что в локонах покинутых слились то место, где их бог остановил, с тем краешком, где ножницы прошлись.

Ирония на почве естества, надежда в ироническом ключе, колеблема разлукой, как листва, как бабочка (не так ли?) На плече: живое или мертвое оно, - Хоть собственными пальцами творим связующее легкое звено меж образом и призраком твоим?

1964

Румянцевой победам

прядет кудель под потолком дымок ночлежный. Я вспоминаю под хмельком ваш образ нежный, как вы бродили меж ветвей, стройней пастушек, вдвоем с возлюбленной моей на фоне пушек.

Под жерла гаубиц морских, под ваши взгляды мои волнения и стих попасть бы рады. И дел-то всех: коня да плеть и ногу в стремя! Тем, первым, версты одолеть, последним - время.

Сойдемся на брегах невы, а нет - сухоны. С улыбкою воззритесь вы на мисс с иконы. Вообразив вас за сестру (по крайней мере), целуя вас, не разберу, где - вы, где - мэри.

Но ваш арапский конь как раз в полях известных. И я - достаточно увяз в болотах местных. Хотя б за то, что говорю (господь с словами!), Всем сердцем вас благодарю - Спасенным вами.

Прозрачный перекинув мост (упрусь в колонну!), Пяток пятиконечных звезд по небосклону плетется ночью через русь - Пусть к вашим милым устам переберется грусть по сим светилам.

На четверть - сумеречный хлад, на треть - упрямство, наполовину - циферблат и весь - пространство, клянусь воздать вам без затей (в размерах власти над сердцем) разностью частей и суммой страсти!

Простите ж, если что не так (без сцен, стенаний). Благославил меня коньяк на риск признаний. Вы все претензии - к нему. Нехватка хлеба, и я зажевываю тьму. Храни вас небо.

* * *

Осенью из гнезда уводит на юг звезда певчих птиц поезда.

С позабытым яйцом висит гнездо над крыльцом с искаженным лицом.

И как мстительный дух, в котором весь гнев потух, на заборе петух

кричит, пока не охрип. И дом, издавая скрип, стоит, как поганый гриб.

1964

Новые стансы к августе

I

во вторник начался сентябрь. Дождь лил всю ночь. Все птицы улетели прочь. Лишь я так одинок и храбр, что даже не смотрел им вслед. Холодный небосвод разрушен. Дождь стягивает просвет. Мне юг не нужен.

II

Тут, захороненный живьем, я в сумерках брожу жнивьем. Топчи овины, сапог мой разрывает поле (бушует надо мной четверг), но срезанные стебли лезут вверх, почти не ощущая боли. А прутья верб, вонзая розоватый мыс в болото, где снята охрана, бормочут, опрокидывая вниз как шляпы пугал. Гнездо жулана.

III

Стучись и хлюпай, пузырись, шурши. Я шаг свой не убыстрю. Известную тебе лишь искру гаси, туши. Замерзшую ладонь прижав к бедру, бреду я от бугра к бугру, без памяти, с одним каким-то звуком, подошвой по камням стучу. Склоняясь к темному ручью, гляжу с испугом.

IV

Что ж, пусть легла бессмысленности тень в моих глазах, и пусть впиталась сырость мне в бороду, и кепка - набекрень венчая этот сумрак, отразилась, как та черта, которую душе не перейти я не стремлюсь уже за козырек, за пуговку, за ворот, за свой сапог, за свой рукав. Лишь сердце вдруг забьется, отыскав, что где-то я пропорот. Холод трясет его, мне в грудь попав.

V

Бормочет предо мной вода, и тянется мороз в прореху рта. Иначе и не вымолвить: чем может быть не лицо, а место, где обрыв как финн за кражу.

И смех мой крив и сумрачную гать тревожит. И крошит темноту дождя порыв. И образ мой второй, как человек, бежит от красноватых век, подскакивает на волне под соснами, потом под ивняками, мешается с другими двойниками, как никогда не затеряться мне.

VI

Стучи и хлюпай. Жуй подгнивший мост. Пусть хляби, окружив погост,

высасывают краску крестовины. Но даже этак кончикам травы болоту не прибавить синевы...

Бушуй среди густой еще листвы. Вторгайся по корням в глубины и там, в земле, как здесь, в моей груди всех призраков и мертвецов буди. И пусть они бегут, срезая угол, по жниву к опустевшим деревням и машут налетевшим дням,

VII

здесь на холмах, среди пустых небес, среди дорог, ведущих только в лес, жизнь отступает от самой себя и смотрит с изумлением на формы, шумящие вокруг. И корни вцепляются в сапог, сопя, и гаснут все огни в селе. И вот бреду я по ничьей земле и у небытия прошу аренду. И ветер рвет из рук моих тепло, и плещет надо мной водой дупло, и скручивает грязь тропинки ленту.

VIII

Да здесь как будто вправду нет меня. Я где-то в стороне, за бортом. Топорщится и лезет вверх стерня, как волосы на теле мертвом, и над гнездом, в траве простертом, вскипает муравьев возня. Природа расправляется с былым, как водится. Но лик ее при этом, пусть залитый закатным светом, невольно делается злым. И всею пятернею чувств - пятью отталкиваюсь я от леса: нет, господи! В глазах завеса, и я не превращусь в судью. А если - на беду свою я все-таки с собой не слажу, ты, боже, отруби ладонь мою,

друг полидевк. Тут все слилось в пятно. Из уст моих не вырвется стенанье. Вот я стою в распахнутом пальто, и мир течет в глаза сквозь решето, сквозь решето непониманья. Я глуховат. Я, боже, слеповат. Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт горит луна. Пусть так. По небесам я курс не проложу меж звезд и капель. Пусть эхо тут разносит по лесам не песнь, а кашель.

Х

сентябрь. Ночь. Все общество - свеча. Но тень еще глядит из-за плеча в мои листы и роется в корнях оборванных. И призрак твой в сенях шуршит и булькает водою, и улыбается звездою в распахнутых рывком дверях.

ХI

темнеет надо мною свет. Вода затягивает след.

Да, сердце рвется все сильней к тебе, и оттого оно - все дальше. И в голосе моем все больше фальши. Но ты ее сочти за долг судьбе, за долг судьбе, не требующий крови и ранящей иглой тупой. А если ты улыбку ждешь - постой! Я улыбнусь. Улыбка над собой могильной долговечней кровли и легче дыма над печной трубой.

ХII

эвтерпа, ты? Куда зашел я, а? И что здесь подо мной: вода, трава, отросток лиры вересковой, изогнутый такой подковой, что счастье чудится, такой, что, может быть, как перейти на иноходь с галопа так быстро и дыхание не сбить, не ведаешь ни ты, ни каллиопа.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новые стансы к Августе - Иосиф Бродский бесплатно.
Похожие на Новые стансы к Августе - Иосиф Бродский книги

Оставить комментарий