«Не вытравив сталинский стереотип, — писал один из видных советских историков Л. Оников, — невозможно правильно оценить роль и значение Ленина, смыть с него ту грязь, которой его обливают. Вот где корень того, что его сегодняшние критики оценивают Ленина и его деятельность, как бы протекающую в структуре той единоначальной, тоталитарной системы, которую утвердил Сталин с начала 30-х годов, уничтожив все проявления демократии, и прежде всего партийной»[177].
В книге «Община», если в нее внимательно вчитаться, Вождь отделялся от того, кто в это время пришел к власти в России. И это отделение пронизывает многие параграфы книги. Понимание общины, или коммуны, Учителями, действовавшими в пространстве эволюции и Духовной революции, коренным образом отличалось от сталинского и тех, кто поддерживал его. Основой общины, утверждали Учителя, должен быть труд. Труд добровольный, творческий, свободный и приносящий радость. Качеством труда общинников определяется их уровень сознания. Для самой России общинное устройство не было чем-то новым. Еще в XIV веке святой Сергий Радонежский создал монашеские общины. Такое общинное житие в значительной мере опиралось на общинное устройство русской деревни и общинную психологию русского крестьянства. Возможно, поэтому, вкупе с остальными факторами, идея коммунизма, принесенная Русской революцией, нашла в нем с самого начала непосредственный отклик. Сразу же после революции появились трудовые крестьянские коммуны. Среди них было и немало таких, которые объединяли духовных единомышленников. Например, приверженцев идей Л.Толстого, разного рода религиозных сектантов и т. д. О последних мы находим упоминание в интереснейшем документе — «Докладной записке о том, как поднять урожайность и усилить колхозное строительство», написанной в 1929 году:
«…есть и такие крестьяне, которые уже изжили собственническую психологию и давно уже вполне искренне, по глубокому своему убеждению, а не по нужде только, стремятся к социализму и коммунизму, каковы, например, духоборы и другие сектанты-коммунисты, которые создали образцовые колхозы…»[178].
Автор записки, выступая против принудительной коллективизации, обращал внимание на необходимость духовной основы для коммуны, или колхозов. Однако на высказанные в записке мысли никто не обратил внимания. Известно, что коллективизация нанесла непоправимый урон не только самому сельскохозяйственному производству, но и духовной основе деревни, ее традиционной культуре. То, что было ясно немногим в 1929 году, предвидели авторы «Общины» еще в 1926-м: нарушение принципов общинного устройства, разгул насилия, отчуждение от государства духовной основы, резкий поворот к казарменному социализму. Их предупреждения тоже не были услышаны. Свободная воля вождя-диктатора постепенно превращала объективную эволюционную тенденцию к объединению в тоталитаризм. Была искажена идея общины и сотрудничества, нарушены неведомые руководству страны Великие законы Космоса. «Людской миллион в шеренгах на парадных площадях, — писал Тейяр де Шарден. — Людской миллион, стандартизированный на заводе. Моторизированный людской миллион… И все это приводит лишь к самому ужасному порабощению! Кристалл вместо клетки. Муравейник вместо братства. Вместо ожидаемого скачка сознания — механизация, которая как будто неизбежно вытекает из тотализации…»[179].
«Явно перед вами, — читаем мы на страницах „Общины“, — брошены в грязь большие ценности. Явно попираются пути к Мировой Общине»[180]. И еще: «Невежество будет худшим основанием. Страх и подлость займут ближайшее место»[181]. Причины порождали следствия. Строители послереволюционной России принимали желаемое за действительное. Среди многих ошибок они совершали и эту, которая принесет им потом неисчислимые беды. Разноцветный занавес манящей иллюзии скроет реальность. Ориентиры сдвинутся, и очевидное отождествится с действительным. На пути к Новому миру возникнет одна из самых коварных опасностей. «Надо наблюдать не так, как хочется, но так, как есть в действительности»[182], — предупреждали Учителя. «Строитель не может фантазировать о почве под зданием. Такое положение тем более преступно, что материальное воззрение дает самые неограниченные, законные возможности»[183]. Порожденные отклонением от пути, иллюзии держались на лжи, осознанной для тех, кто был заинтересован в таких иллюзиях, и неосознанной для тех, кто покорно и бездумно следовал за иллюзионистами. Устная и письменная ложь мутным потоком разливалась по стране, захватывая все новые и новые этажи правящих структур. Учителя же «именем будущего человечества»[184] предостерегали, в первую очередь, от лжи в книгах. «Ложь в книгах должна быть преследуема как вид тяжкой клеветы <…> Занимать ложью место народных книгохранилищ — тяжкое преступление»[185]. Они выступали против «рабской угодливости», против страха, против «младенческого материализма», который искажал и обуживал восприятие реальных процессов, идущих в Мироздании и человеческом обществе. Учителя проницательно и точно определили носителей таких качеств. «Помните, что не безграмотный народ будет яриться против действительности, но эти маленькие грамотеи свирепо будут отстаивать свою близорукую очевидность. Они будут думать, что мир, заключенный в их кругозоре, действителен, все же остальное, им невидимое, является вредной выдумкой. Что же лежит в основе этой нищенской узости? Та же самая, вид изменившая, собственность. Это мой свинарник, и поэтому все вне его — ненужное и вредное. Это моя очевидность, и поэтому вне ее ничего не существует»[186].
Эти «маленькие грамотеи», распространившие чувство собственности и на духовную жизнь народа, представляли самую большую опасность для культуры страны. Именно на них, тщеславных и амбициозных «первопроходцах», поднялся вождь-диктатор. Авторы «Общины» разглядели его достаточно ясно еще в 1926 году. Они не назвали его имени, понимая, что обстановка этому не благоприятствует. Отдельные же их замечания дают нам достаточно реальное представление о конкретном человеке, которого страна тогда только что начинала называть вождем. Они предвидели многие его действия. «Также непристойно для водителя переменить направление на обратное», — читаем мы. «Община» обращала внимание на недопустимость у вождя низкого сознания и в то же время давала понять, что данное обстоятельство уже являлось для страны реальностью. «Сектант мечтает забрать власть для подчинения всего своему негибкому сознанию»[187]. И далее: «Руководство массами обязывает к расширению сознания»[188] Вот еще несколько высказываний, носящих конкретно-оценочный характер. «Не можете идти уверенно, думая о скудости вождя»[189]. «Плох вождь, скрывающий истинную опасность. Преодолеть ее можно лишь полным знанием»[190]. «Человек, сеющий ужас, сам безумно боится»[191].
1926 год был тем переломным моментом, когда перед страной встал выбор: или Общее Благо, или «тьма фетишизма». Победило последнее. «Напомним о свойствах, совершенно недопустимых в общине: невежество, страх, ложь, лицемерие, своекорыстие, присвоение, пьянство, курение и сквернословие»[192]. Все это со временем возникло не только в общине, но и в государстве в целом. К этому черному списку Учителя присоединили и насилие, против которого предупредили особо. «…Из всех насилий самое преступное и уродливое зрелище являет насильственная коммуна. Каждое насилие обречено на реакцию, а самое худшее насилие обречено на реакцию самую худшую»[193]. Через три года страна оказалась свидетельницей насильственной коллективизации, а через несколько десятков лет — «самой худшей реакции»: развала аграрной основы страны и нравственного упадка деревни.
Предчувствие жесточайших репрессий, идеологически оправдываемых ложной сталинской теорией усиления классовой борьбы по мере строительства социализма, находим мы на страницах «Общины». «Ни капиталистический сыск, ни инквизиторские тюрьмы недопустимы»[194]. И еще. «Труд невозможен среди вражды, — опережая надвигающееся, пишут авторы „Общины“. — Строение немыслимо среди взрывов ненависти. Содружество борется с человеконенавистничеством»[195]. Насилие сопровождалось всякого рода запретами, ограничениями и отрицаниями. «Запретом и отрицанием не повторите тиранов и изуверов. Невежеством и чванством не уподобьтесь золоченым дуракам»[196].
Невежество и насилие препятствовали росту сознания, лишали человека способности отличать добро от зла, рабство от свободы. «Вы хотите затушить пламя знания, но невежественная община — темница, ибо община и невежество несовместимы»[197]. Авторы «Общины» предвидели превращение общинного, или социалистического, устройства в примитивный казарменный социализм, с принудительной уравнительностью вместо свободного равенства, с всесторонним подчинением вместо свободы, и предупреждали об этом. Они видели, что новый вождь неуклонно вел страну к этому. «Скажут: „Мы для общины отказались от радостей“. Ответьте: „Какая кладбищенская ваша община, если она на постном масле!“ Как слезливо унылы лишения! Как облизываются они на запретные лакомства!
