Пирамида получилась на загляденье. Макс украл идею у Тимура, но ведь мысль-то была хорошая, грех не воспользоваться. Даже персы смотрели на нее с плохо скрываемым страхом, хватаясь за амулеты на шеях и поминая злых духов.
— Воины! — прокричал Макс. — Эти люди пришли убивать нас. И это зло. Мы их наказали, и это добро. Эта пирамида устрашит их, они не пойдут воевать с нами, и останутся живы. Поэтому эта пирамида, хоть и страшна, как моя жизнь, но угодна богу, потому что она есть воплощение добра.
Персы задумались, такая логическая цепочка была для них внове. Макс, сам того не понимая, внедрил в этот мир философскую концепцию «малое зло во имя великого добра», и у него получилось. Воины расслабились, заулыбались, но ночевать ближе, чем на полдня пути от этой инсталляции отказались наотрез.
Через две недели. Аншан.
— Мой повелитель, — начальника стражи трясло от страха. Сообщать плохие вести высокому руководству всегда считалось плохой приметой потому, что после этого могло резко ухудшиться самочувствие, вплоть до летального исхода. — Наша тысяча воинов погибла. Вся. До последнего человека.
Наместник, поглощавший немыслимо редкую, и настолько же немыслимо дорогую рыбу из Средиземного моря, поперхнулся.
— Что значит, погибла вся? Персов было сто, а этих тысяча?
— Да, мой повелитель.
— Как это могло случиться?
— Мы не знаем, господин.
— Собрать ополчение, догнать и посадить всех на кол! — завизжал Син-Урраш.
— Мой повелитель, — начальник стражи зажмурился от страха, — воины отказываются воевать с персами. Они боятся.
— Чего они боятся? Это всего лишь грязные нищие горцы!
— Мы нашли место, где погибли наши воины, господин. В плен не взяли никого, раненых добили и обезглавили. Из голов сложили пирамиду в полтора человеческих роста, на вершине ее — голова тысячника, которая смотрит на наш город. У меня воины чуть не обделались от страха, а после возвращения засели в кабаке и пьют, и каждый новый вечер эта пирамида становится все выше и страшнее. Их уже полгорода услышало, и все, кто слышал, норовят переврать и добавить от себя. В общем, никто воевать не пойдет, потому что считают персов злыми демонами.
— Демонами, говоришь, — задумчиво произнес наместник, ковыряя ставшую омерзительной рыбу. — А позови-ка мне верховного жреца. Это по его части.
Неделей позже, на месте битвы.
Наместник со свитой и группа жрецов великого бога Иншушинака хмуро разглядывали жуткую икебану. Сопровождающие их воины опасливо жались в стороне и что-то шептали, делая знаки, отгоняющие злых духов.
Головы вспухли на жаре и производили еще более отталкивающее впечатление, чем раньше. Да и благоухали, надо сказать, не розами. Вокруг валялись тела, многие из которых имели характерные следы удара копья в сердце, что недвусмысленно намекало на то, что раненых добили и в качестве пленных не рассматривали. Подобная дикость была тут внове. Даже ассирийцы давно уже не вырезали людей под корень, довольствуясь угоном в рабство только части населения. Чокнутый садист Ашшурнасирпал, зачищавший территории так, что там потом даже трава не росла, умер лет сто пятьдесят назад, а после него трон в Ассирии занимали вполне прагматичные люди.
Тишина степи нарушалась только сиплым шипением обожравшихся грифов, которые даже взлететь не могли, неумело переваливаясь по земле. Еды было столько, что сотни хищных птиц насытились, оставив пищу более пугливым шакалам.
— Что ж, это наш парень приложил руку, — нарушил тишину Нибиру-Унташ-Лагамар.
— Почему вы так думаете, уважаемый эну? — спросил наместник.
— Я хорошо знаю Ахемена. Ему такое даже в голову не пришло бы. Вы помните, я говорил, что у нас большие неприятности? Так вот, они перед вами. Но это еще не все.
— Что же может быть еще? — недоумевал князь.
— Мы выяснили, кому они поклоняются, и это самое страшное.
— Что тут страшного? — искренне удивился наместник. — Богов много, ну и пусть поклоняются, кому хотят.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы не понимаете. Они поклоняются только одному богу, Ахурамазде.
— А остальные как?
— А остальных они считают демонами.
— Вот как? Ну, пусть боги покарают их. Нам-то что за дело?
Эну Нибиру закатил глаза, проклиная про себя тупость наместника, но взял себя в руки.
— Мой князь, их серебро не бесконечно, они купят еще доспехи, оружие иконей. И они пойдут воевать. Куда они пойдут? Где лежит больше всего серебра?
— У вас в храме, конечно, — хохотнул наместник. — Великий бог Иншушинак испепелит святотатца. — До наместника стало доходить. — Но, для них же он злой демон….
— Вот-вот, — хмуро сказал жрец. — Испепелит. Всех испепелит, до единого. Готовьте город к обороне, наместник. Наши неприятности только начинаются.
Глава 22, где Макс узнает, как выглядит триумфальное возвращение блудного сына и обретает имя
— А когда ты последний раз был дома, мой князь? — начал разговор Макс, скача рядом с Ахеменом.
— Да лет пять назад, — сказал тот.
— Тогда нам нужно организовать торжественное прибытие, — заявил Макс.
— Ты это о чем?
— Ты уезжал отсюда нищим парнишкой на дрянной лошадке и с одним луком. Так?
— Да, прямо вот так и было.
— А теперь ты кто? Командир сотни всадников, вооруженных так, что царский отряд Ассирии обзавидуется. Да которые только что полную тысячу расколотили и из их голов пирамиду сложили. А про пирамиду эту, поверь, весь Элам через неделю знать будет, а купцы еще дальше разнесут, и переврут вдобавок. Разве ты и твои воины не достойны того, чтобы вас встречало все племя, а ваши уважаемые отцы гордились вами?
— Конечно, достойны! — загорелся Ахемен.
— А разве ваши соседи не станут завидовать, когда воины на их глазах засыплют подарками отцов, матерей, сестер и всю свою родню?
— Да они слюной подавятся! — Ахемен пришел в полный восторг.
— Значит, переодень кого-то из воинов в обычную одежду, посади на старого коня, пошли его домой и передай, что сотня прибудет на закате послезавтра.
— Да мы уже завтра там будем.
— Должны все узнать, передать соседям, обсудить. Потом все скажут, что это не стоит внимания, и все до одного придут. Там же скука смертная.
— Точно. У нас из развлечений только свадьбы и похороны.
— И вот представь, приезжаешь ты, весь в бронзе. — Макс хотел сказать «весь в белом», но белый тут был цветом траура, поэтому идиома была не к месту. — Ни на кого не смотришь, кланяешься отцу, даришь подарки матери и сестрам, а потом то же самое делают твои воины. Но только после тебя. Потом вечером пир, и ты там тоже что-то всем даришь.
— А что я им дарю? — задумался Ахемен.
— По сиклю серебра подари, там не так много людей будет.
— Да! — мечтательно улыбнулся Ахемен. — Так еще никто в племя не возвращался.
— Ну а потом недельку поживем и начнем работать с населением. Все будут говорить, вот какой нам князь нужен, а не этот старый пердун. Кстати, он старый?
— Да нет, наоборот, на редкость могучий воин.
— Ну, значит, жадный пердун. Он же когда-нибудь пердел? — Задал Макс риторический вопрос.
— Конечно, пердел, — Ахемен был полностью сбит с толку. — А это тут причем?
— Притом, что тут нет ни слова лжи, — невинно заявил Макс. — Он же не подарил никому по сиклю серебра, и при этом иногда пердит. Значит, жадный пердун. Он вскоре узнает о том, что так говорят, и ему придется вызвать тебя на бой. Так в племени поменяется князь. И ты при этом не скажешь ни слова лжи, и не будешь человеком, который ни за что убил вождя своего племени. Он сам за тебя все сделает.
— Это тебе тоже Ахурамазда подсказал? — подозрительно прищурился Ахемен.
— Само собой, — Макс был сама невинность. Бакалавриат по политологии, это вам не фунт изюма.
— Да что-то не пойму я. Вроде и все правильно, а вроде и гадость какая-то.
