Но поезд в Одессу пришел не днем, а поздно вечером. Всю ночь Олег провел у вокзала (ходить по городу запрещалось, а в вокзал не пускали) и лишь на следующее утро узнал неприятную новость: Фира Давыдовна и Розочка только вчера уехали в Святополь.
— А когда они вернутся?
— Не скоро, — равнодушно ответила черноглазая старушка, недвусмысленно давая понять, что ей некогда..
В большой растерянности Олег вышел на улицу. Денег у него не было ни копейки. Он сильно хотел есть.
«Зачем же я сюда приехал?» — с горечью подумал юноша, впервые сообразивший всю безрассудность своего поступка. Он стремился в Одессу так, словно здесь был у него родной дом, где его ожидали с нетерпением. А оказалось, что он всем совершенно чужой. Возможно, в его отсутствие о нем даже и не вспомнили ни разу.
И все же гимназист решил немедленно ехать в Святополь, зайцем, без билета. Ночью он забрался в теплушку. Путешествие оказалось продолжительнее, чем он предполагал. Несколько раз безбилетного пассажира выбрасывали из вагона. Почти неделю он просидел в тюрьме. На небольшом полустанке его избили за украденную картошку. Наконец после мучительной дороги он достиг Святополя.
Розочку Олег нашел в здании бывшей женской гимназии. Девушка занималась в школе ликбеза. Она писала мелом на классной доске, а тихие старушки, вглядываясь в крупные буквы, старательно читали нараспев:
— Мы не рабы… Рабы не мы…
Олег дождался, когда Розочка объявила перерыв, и подошел к ней, испытывая большое смущение.
В грязном босоногом оборванце девушка только по очкам узнала своего спасителя. Олег сильно загорел, возмужал и огрубел от перенесенных дорожных лишений.
— Какой вы страшный! — воскликнула она, с недоумением переводя взгляд с лохматой головы на босые ноги гимназиста. — Куда вы едете?
— К вам! — сразу сознался Олег. — Я не нашел мамы и сестры. И не знаю, где их искать.
Розочка густо покраснела. В ее глазах, похожих на фиалки, промелькнуло смущение.
— Откуда вы узнали, что мы в Святополе?
— Я был в Одессе. Мне сказала ваша тетя.
— У меня сейчас будет третий урок, — задумчиво произнесла Розочка. — Приходите к нам домой. Мы живем на улице Робеспьера, номер одиннадцать. Желтые ворота, красный дом под зеленой крышей, под окнами сирень. Придете?
— Хорошо.
Фира Давыдовна тоже удивилась, увидев Олега. Выслушав его рассказы о Петрограде, налете бандитов на поезд, о путешествии в Одессу и Святополь, она оказала:
— Вы, Олег, спасли Розочку, и мы никогда этого не забудем. Оставайтесь в Святополе, Я найду для вас работу, а Розочка поможет вам сделаться хорошим комсомольцем.
Тяжелый камень свалился с сердца гимназиста.
— Что вы, Олег, умеете делать?
— Ничего.
— Это плохо. Сейчас революция, вы должны уметь делать все, — сказала Фира Давыдовна. — Иначе пропадете.
В тот же день Олег получил ордера на белье, штаны, рубаху и ботинки. В парикмахерской тоже по ордеру ему наголо остригли голову, и юноша приобрел благопристойный вид.
Вечером во время прогулки Розочка объяснила Олегу, почему Фира Давыдовна покинула Одессу:
— Святополь — наш родной город, — говорила девушка. — Здесь родились мои папа и мама, здесь они поженились, и здесь появилась на свет я. Сейчас мой отец на фронте. Он велел нам перебраться в Святополь и ждать его здесь. Он должен сюда приехать.
Фира Давыдовна сдержала свое обещание и устроила Олега в профсоюзный клуб «Маяк революции». Его назначили на должность заведующего. Гимназист сам подметал помещение, писал, используя старые газеты, афиши, а перед «мероприятиями» накрывал на сцене колченогий стол кумачом и расставлял ломаные скамейки. Он воевал у входных дверей с детворой, пытавшейся проникнуть в зрительный зал, где проходило партийное или профсоюзное собрание.
Здание клуба «Маяк революции» принадлежало раньше местному богачу Халунину. Этот огромный кирпичный амбар уездные организации национализировали и приспособили под очаг культуры. Клуб получился не хуже, чем в других городах. Когда же на пост председателя уездного ревкома определили Василия Ивановича Рябоконя, беззаветного поклонника театрального искусства, его стараниями была сооружена сцена. Досок в городе не было, Но комсомольцы устроили веселый субботник — разобрали забор бывшего халунинского сада. Строительного материала хватило с лихвой и на суфлерскую будку и на стенку, чтобы отгородить каморку под жилье заведующему клубом.
Василий Иванович лично содействовал рождению драмкружка и даже сам принимал участие почти во всех постановках, поражая своей великолепной игрой святопольских членов профсоюза.
Председателя ревкома тянула в «Маяк революции» не только неуемная страсть к высокому искусству. Существовал и другой, не меньшей силы магнит в облике упродкомовской конторщицы Наташи Халуниной. Высокая, стройная блондинка с серыми глазами считалась в городе признанной актрисой. Она и руководила драмкружком.
Тут следует раскрыть тайну взаимоотношений всесильного товарища Рябоконя и скромной сотрудницы упродкома.
До революции Василий Иванович работал младшим приказчиком в галантерейном магазине Халунина и еще в те годы воспылал к дочке своего хозяина чувством первой любви. Зародилась она на любительском спектакле, в котором пришлось принять участие курносому смуглолицему пареньку Василию, вчерашнему ученику, только что вставшему за прилавок. Гимназистка Наташа искала тогда исполнителя роли для пьесы из купеческой жизни. Случайно зайдя в отцовский магазин, она остановила свой выбор на Василии, решив, что роль молодого приказчика лучше всего исполнит настоящий приказчик. И Василий Рябоконь сыграл ее очень удачно, открыв себе дверь в богатый купеческий дом, где собиралась гимназическая молодежь, мечтавшая о сцене и славе.
Но в то время, до революции, слишком глубокая пропасть разделяла гимназистку, дочь богатого купца, и младшего приказчика. Василий Рябоконь был приятен лицом, почтителен и неожиданно обнаружил артистический талант, поднявший его в глазах Наташи. Не найдя в своей робкой душе смелости объясниться девушке в любви, Рябоконь отправил ей любовное послание, списав его полностью с письмовника. Совершенно случайно письмо попало в руки отца, и тогда разразилась гроза. Николай Харитонович Халунин нещадно лупил аршином юного приказчика и, задыхаясь от ярости, приговаривал:
— Артист! Со свиным рылом в калашный ряд! Я научу тебя, сукин сын! Будешь знать свое место, хамское отродье!
На другой день Василия Рябоконя в магазине не было. Униженный и оскорбленный, с позорными синяками и ссадинами на лице, он обходил стороной халунинский дом.
Вскоре вспыхнула война, молодой приказчик исчез из города, и Наташа забыла о его существовании.
Встретились они через четыре года с лишним. Василий Иванович Рябоконь нежданно-негаданно вернулся в Святополь, одетый в блестящую кожу, в лихой кубанке, с маузером на бедре. Он въехал, сверкая орденом Красного Знамени, во главе отряда бойцов в родной город на добром коне, поигрывая витой кожаной плеткой.
Василий Иванович немедленно арестовал, как заложника, купца Халунина, а затем поехал объясняться в любви к Наташе. Она не сразу узнала в комиссаре своего поклонника и артиста, а когда узнала — растерялась, побледнела и скрестила кисти рук на груди, словно умоляя о пощаде.
— Приглашаю вас вести серьезный разговор со мной, Наталья Николаевна, — строго заговорил Рябоконь и, опустившись в халунинское кресло, вытянул ноги в щегольских хромовых сапогах. — Про то, что я питал к вам известные чувства в тринадцатом году, конечно, никому не секрет. Но ваш папаша Николай Харитонович проявил тогда себя как последний купеческий самодур. Это тоже, надеюсь, вам стало известно. Другой на моем месте не стал бы сажать Николая Харитоновича в тюрьму, а поставил без всякой канители к стенке. Но я, как большевик, имею право питать чувство мести лишь к целому классу паразитов. Личные счеты с вашим родителем сводить не намерен, не хочу марать свое пролетарское достоинство. Я только презираю его, как бывшего эксплуататора, а судить Николая Харитоновича будет наш беспощадный ревтрибунал.
Наташа ахнула и заплакала, прижимая кружевной платочек к глазам. Рябоконь закурил, сломав три спички от волнения.
— Раньше времени чего зря слезы лить? Могут и не расстрелять. Я бы лично помиловал только за то, что благодаря буржую Халунину понял классовую сущность пролетарской борьбы. В тот день, когда он меня перед людьми опозорил и эту отметинку над бровью аршином на всю жизнь оставил, мне вся классовая сущность жизни открылась.
Наташа перестала плакать, но на щеках ее еще блестели невысохшие слезы. Испуганно смотрела она на сурового гостя.
