Улыбается. Не видит ничего, а всё равно улыбается. Весна.
А как сняли Лужкова – всё, как последнюю дверь захлопнули. Говорят, воровал много, а кто из них мало-то воровал? Собянин, можно подумать, не ворует. Они вообще там все нелюди, уж я точно знаю, разве люди бы ЕИРЦ на Жукова перевели? Приходите, полюбуйтесь сами! Проспект Маршала Жукова, дом 35, корпус 1. Всё теперь тут: и паспортный стол, и ЕИРЦ, и собес, и налоговая, и хрен еще знает что на постном масле. Просторно, мест сидячих полно, окошек миллион, очередь электронная. Всё по квиточкам.
Но третий этаж. Третий, блин! Третий! Лифта, разумеется, нет.
Чтоб вы все сдохли, сволочи. Чтоб вы все сдохли.
Поднимаемся. Давай, Костик, давай, милый. Еще чуток.
Люди идут мимо, обгоняют. Никому дела до нас нет, и слава богу. Ненавижу, когда помогают.
Чтоб вы все сдохли.
Костик заскрипел – плакать-то он не умеет. Только скрипеть. А если нравится что-то – визжит на высокой такой ноте. «Ииииии!» Даже и не знаю, что хуже. Девушка какая-то на ходу в коляску заглянула – и молча ухватилась сбоку за раму. Я, конечно, рявкнула сразу, чтоб она руки-то убрала, говорю же – ненавижу, когда лезут, всё равно никакого от их помощи проку, а тут меня мужчина какой-то в сторону отодвинул и легко так, как игрушечку, коляску нашу поднял. И говорит так весело: «Опять вы, Виктория Михайловна, скандалите. А ведь такая красивая женщина, нехорошо!» Я так и ахнула – это ж невропатолог наш, из детской поликлиники, Семенов Игорь Иванович. Я к нему, когда Костик маленький был, как на работу ходила. Верила еще врачам. Потом, конечно, перестала. Когда по всему кругу пробежала – традиционные, нетрадиционные, остеопаты, гомеопаты, говнопаты. Знахари, конечно, бабки. Одна год деньги тянула из меня, гадина, – говорила, что Костика на ноги поставит. Поставила, как же. Меня батюшка потом очень ругал, что я в такой грех вовлеклась и ребенка безвинного втянула. Сказал, что бабке той в аду гореть неотмолимо. Пустячок, а приятно.
Я ведь и в бога тогда тоже верила. Смешно даже вспоминать.
А Игорь Иванович этот хороший был очень. Не такой, как все. Молодой совсем, только выпустился, всё старался поважнее казаться. А щеки всё равно, как на свет посмотришь, – в пуху. Чисто старшеклассник. Прыщики даже на лбу. Не пугал меня совсем, единственный. Я ж тогда, к какому врачу ни зайду – плюс еще один диагноз. ДЦП, симптоматическая эпилепсия, атрофия зрительного нерва, задержка психомоторного развития, задержка двигательного развития, задержка умственного развития, гидроцефальный синдром… И еще, и еще, и еще. Как по учебнику переписывали. Врачи в медицинскую карту когда смотрели – у них же глаза на лоб. Ну. Чего вы увидеть там хотели? Слепоглухонемой он у меня! Слепоглухонемой! И не двигается совсем! Только левой ручкой немного может.
А Игорь Иванович глаза не таращил. Только сказал – ну здравствуйте, молодой человек. Приятно познакомиться. Это Костику-то. Как будто здоровенькому. А ему два года было – головку сам не держал, не переворачивался даже. И жевать не мог совсем. Только перетертое.
Он и сейчас не может.
А мы тогда только с УЗИ очередного пришли, у меня бумажка в руках так и прыгает – нового понаписали. Дополнительные трабекулы в сердце, дополнительные дольки в селезенке. Как будто мало нам своего! Это что еще, говорю, Игорь Иванович, за дольки на нашу голову? Очень напугалась. А он строго так – вы фильм «Чапаев» смотрели? А я стою, как дура, и понять не могу – при чем тут Чапаев? Игорь Иванович засмеялся и говорит – ну вот как сейчас прямо – что же вы, Виктория Михайловна, такая красивая женщина, и «Чапаева» не смотрели. Обязательно посмотрите. А на дольки эти внимания не обращайте. И на трабекулы тоже. Чапаев, знаете, как говорил? Наплевать и забыть!
Так и сказал – красивая женщина.
Я прям чуть не заревела. Ну какая красивая? Я о том, что женщина, и не вспоминала тогда уже. А ведь двадцать два года всего было.
Как я домой-то тогда полетела – как на крыльях! Верила ему очень. А потом и ему перестала. А он помнил меня, оказывается, всё это время. И по имени-отчеству даже! Может, и правда нравилась я ему? Говорю же – двадцать два всего мне было. Девчонка. Не то что сейчас. Двадцать восемь.
Донес он нас с Костиком до третьего этажа, а я то справа, то слева забегаю, всё девушку эту оттолкнуть хочу. Привязалась, как банный лист. Налипла прямо, зараза. Идет, молчит, каблуками цокает. И такие ладные ботиночки у нее – на шнурочках, лаковые, черные. И шпилечка такая аккуратная. Я ведь тоже на шпильках раньше бегала, любила. Вот всю ночь могла на каблуках проплясать – и хоть бы хны. А теперь уж какой год в одних кроссовках. Зимой и летом одним цветом. Вам, – это Игорь Иванович говорит, – в какой, Виктория Михайловна, кабинет? Я сказала. И он коляску туда на руках донес, хотя можно уже ехать было. Поставил нас на пол и Костику шапочку поправил. Я дернулась – остановить чтобы, Костика ведь трогать нельзя, он не выносит – скрипеть сразу начинает и биться, смотрю, а он тихонько так сидит. Не боится. Может, тоже помнит? Кто ж его разберет? И тут девушка эта говорит – это возмутительно! Я жалобу напишу! Они обязаны были сделать лифт для инвалидов! По закону обязаны! Так прямо и сказала – для инвалидов! Я только рот раскрыла, чтобы ее куда следует послать, а Игорь Иванович ее за руку взял и тихонечко так пальцы стиснул.
И тут только я поняла, что они вместе.
Попрощались мы, он всё в клинику к себе зазывал, куда-то аж на Профсоюзную, в платную – ну, ясное дело, чего ему в поликлинике нашей за гроши сидеть, если на фифе его куртка замшевая не меньше, чем за тыщу долларов. Вы не волнуйтесь только, говорит. Я с вас денег не возьму. Как будто мне не о чем больше волноваться.
Дура. Ну дура и есть.
А Костику, как всегда, сказал – до свидания, молодой человек.
И ушли они.
И мы поскандалили немножко и тоже ушли. Нам ведь в магазин еще. За молоком и за хлебом. Плюс подземный переход. Правда, там спуски есть специальные. Для коляски. И на том спасибо.
Иду я, коляску толкаю, а у самой всё фифа эта из головы не идет: ну почему, почему, думаю, одним всё, а другим – ничего? Вон у нас в первом подъезде семья алкашей живет. Ну конченые просто оба – и муж, и жена, по всем ларькам отираются, асфальтовая болезнь у обоих – на морды смотреть страшно. Четверых ребят наклепали – и все здоровенькие, до одного. Ломом не зашибешь. А нам с Костиком – такое. Разве я наркоманка какая? Я ведь культурная была, хоть и приезжая – не курила, водку в рот не брала. Разве что пиво иногда немножко, за компанию. В техникум поступать собиралась. И поступила бы, если б не Виталик.
Ох и роман у нас был, господибожетымой! Прямо хоть в кино снимай.
Я тогда на оптушке работала, в Выхино, и там же комнату с девчонками снимала. Хорошо, весело. На рынке только черных полно. Но они ничего, нормальные, если присмотреться. По телевизору сейчас всё про геноцид русского народа говорят, мол, Америка нас выжить хочет и чтоб только черные остались. Обслуживать их, значит. Для того дерьмократы и стараются, митингуют. Я про дерьмократов не скажу, не встречала, а вот черные – молодцы. Друг за дружку крепко держутся. Я уж сколько лет, как с оптушки ушла, Костика же одного не оставишь, так девчонки мои только пару раз приезжали всего. Посмотрели, поахали, поревели со мной немножко – и всё, до свиданья. Я даже не в обиде, честно. Чего у нас с Костиком смотреть? Тесно, ремонт сто лет как не делали, да еще говном воняет. Памперсы знаете, сколько стоят? То-то и оно. Я бы вообще не поехала на их месте. А Гузалька, сменщица моя, раз в месяц, как получка, приезжает. Это из Выхина-то! Так не разуется даже – в дверь войдет, сумку мне с фруктами сунет и всё, назад побежала. Семья у нее в Узбекистане большая, некогда. Я же фруктами торговала. Хорошее дело, чистое, и карман всегда полный. Только зимой холодно и ящики тяжелые. Но я их редко таскала – говорю же, красивая была. Молодая. Всегда кто-нибудь поможет.
Там меня Виталик и подцепил.
На оптушке.
Он охранником туда сразу после армии устроился. Красивый такой. Высокий. Яблоки всё у меня таскал. Хорошие нам яблоки привозили – краснодарские, с хрустом. Не то что это турецкое говно. Химия сплошная.
В кино сперва ходили, на Воробьевых целовались, сережки он мне золотые даже купил. А потом и с родителями познакомил. У них квартира своя была на Рязанке. Трехкомнатная. Девчонки мне всё завидовали – как же, москвич! Ну, ничего, теперь в Ногинске поживут, никуда не денутся. А у нас с тобой своя, отдельная жилплощадь имеется, да, Костик? Погоди, чего ты морщишься? Обосрался, да? Ну, точно обосрался! Ладно, ничего, дело житейское. Уже совсем до дома недалеко.
Свадьбу такую сыграли девятого мая – мама не горюй! Кафе заказали на тридцать человек, у меня платье было белое – в талию, до самого пола и с голой спиной. А фата со стразиками. Мама из Прокопьевска приехала. На Поклонную на шести машинах поехали – всё как у людей. А в августе я уж беременная была.
